Пушкин над нами посмеялся?

Давно ли вы перечитывали «Повести Белкина»? Мы с дочкой как раз вчера закончили, и я сделал удивительное (для себя) открытие.
Я почему-то всегда думал, что «Повести Белкина» устроены так: несколько «изящных безделиц» – пародий на жанровую прозу (романтическая повесть, готический роман, сентиментальная повесть, водевиль), а между ними затесалась одна «серьёзная», «настоящая» пушкинская повесть – «Станционный смотритель». Она и предваряет тему «маленького человека» в русской литературе, и вообще… Достоевский вышел из гоголевской «Шинели», а гоголевская «Шинель» откуда вышла? Из станционного смотрителя!
Поэтому и повести мы с дочкой читали не в том порядке, как у Пушкина, а начали с того, что «полегче», с «Барышни-крестьянки», чтобы постепенно, шаг за шагом подобраться к «главному». (Почему-то мне казалось, что предшествовать «Смотрителю» по «серьёзности» должна «Метель» – наверное, из-за Георгия Васильевича Свиридова.)
И что же? Прочли – и страшное открытие (краснею от стыда) обожгло меня!..
Дуня-то, смотрителева дочка, замужем! Не «погибла», как боялся её отец, и не в содержанках, а замужем за богатым! Вот же чёрным по белому: шестёрка лошадей, трое «барчат», служанка-нянька и моська! В таком составе прибыла Дуня к отцу повиниться. Вот кабы только моська, тогда содержанка, да. А с барчатами – нет!
«Смотри-ка, хеппи-энд!» – сказал я дочке. – «Для неё», – мрачно уточнила она. Я мысленно порадовался, что между Дуней и стариком-отцом она выбрала старика, а стало быть, между счастьем и горем – горе. Это правильно. Это хорошо для роста. И не стал выгораживать Дуню, которая вряд ли теперь легко утешится.
Но речь о другом. Конечно, Пушкин очень объёмный и многомерный ум, и задача пробудить этой повестью «милость к падшим» в его замысел входила. Но при этом «Станционный смотритель» остаётся пародией! И это прекрасно и удивительно. Суметь пародией, мастерским комическим экзерсисом пробудить «милость к падшим»! Это… это удивительнее и круче, чем «Шинель» и «Бедные люди». Это… как сегодня говорят, «уровень бог».
И хотя с Пушкиным сравнивать нельзя никого (Пушкин – это одна из важнейших «традиционных ценностей», которую, конечно, забыли внести в перечень традиционных ценностей в недавнем указе президента, и почему я не удивлён) но всё же сравню (с дурака какой спрос): это напоминает жанр «лирической комедии» – вершину эволюции отечественного кинематографа. Помните «Афоню» и «Мимино»? Садишься посмеяться – заодно и поплачешь…
И, конечно, я вспомнил о Чехове. Вряд ли сегодня многие до конца понимают, что «Три сестры» и «Вишнёвый сад» – это комедии. Большинство из нас думают: «Ну это автор усложнял, выпендривался. Ну какая же комедия, если всё так… берёт за душу?» А берёт за душу – потому что жанр: сентиментальная драма, сентиментализм. Как и пушкинский «Станционный смотритель» – сентиментализм. Он всегда берёт за душу. Даже тех, кто смешон, можно и нужно пожалеть, если они не сделали нечего плохого...
А Гоголь? Гоголевские «Старосветские помещики»? Формально – «комедия», сатира, но сколько же в ней любви! Сколько в ней сентиментального, но живого сердца!
Вообразите компас. Там на нём есть четыре стороны света, всего четыре: «норд», «зюйд», «ост» и «вест». Но суда в море не ходят лишь по четырём направлениям. Они могут идти курсом «зюйд-вест», например. А могут – «зюйд-зюйд-вест»… Так и в искусстве. На компасе начертано: «трагедия», «драма», «комедия». Но большие суда… Да и маленькие тоже, если Богу угодно. Вы понимаете.
Но сколько бы румбов не брал рулевой к зюйду, направление на вест остаётся, правильно? Так и в Пушкинских повестях остаётся игра – или, если угодно, насмешка. «Комедия». И в «Капитанской дочке» (которой он отдыхал, развеивался и разминался для серьёзного труда над «Историей Пугачёва») – тоже.
Мы «молимся, молимся на» – то, что смешно. Нам вообще комедия доступнее. Это касается не только Пушкина.