Широколиственные леса, которых столетиями не касался человек, представляли собой реликтовые дубравы. По данным Воронежского адмиралтейства, в середине XVIII века, даже после значительных рубок, связанных с работами по устройству пограничных укреплений и со строительством азовского флота в петровское время, в Белгородской и Воронежской провинциях росли сотни двухсот- и трёхсотлетних деревьев; эти великаны начали расти ещё в те времена, когда в крае никто не жил. Реки были полны рыбы, а леса – зверей и птиц. Например, материалами Генерального межевания в лесных массивах Воронежа и Верхнего Дона зафиксированы медведь и рысь, которые уже давно не встречаются в этих местах.

Татары неплохо знали Поле и пути, ведущие через него. Степной коннице удобнее всего было двигаться по водоразделам, широким полосам степи, протянутым к северу. За этими естественными дорогами закрепились слово «шлях», заимствованное, видимо, из польского, либо тюркское «сакмá», означающее «пробитый след на земле»; оба понятия использовались в русском языке XVI–XVII веков как равнозначные.

Самым древним из них был Муравский шлях, который держался водораздела между бассейнами Днепра и Дона. Не пересекая ни одной крупной реки, только касаясь их верховий или небольших притоков, он на протяжении тысячи вёрст шёл по безлюдной и безлесной степи. Начав двигаться от Перекопа, крымские всадники отклонялись на восток, огибая верховья притоков Днепра, рек Самары и Конской, а затем уходили западнее, не переправляясь через полноводный Северский Донец. От Думчего кургана у истоков реки Псёла шлях снова поворачивал к востоку и, перейдя Донец в его верхнем течении, устремлялся на север. Здесь на пути оказывалось единственное заметное препятствие – река Быстрая Сосна, неширокая, но окружённая лесами. Отсюда прямая дорога вела к Туле и к бродам через Оку. Кочевники пользовались этим путём издавна; именно он, как основной их маршрут, отмечен на картах французского инженера Гийома Левассёра де Боплана, работавшего в первой половине XVII века. Этой же дорогой в Крым и Турцию ездили русские посольства.

К востоку от Муравского располагался Изюмский шлях. Выбрав его, крымцы перебирались через Северский Донец выше впадения Оскола, по Изюмскому броду. Не столь удобный, как Муравский, он был короче и позволял далеко обойти лесные массивы Северщины, из которых могли внезапно появиться русские войска.

Ещё восточнее проходил Кальмиусский шлях. Он начинался от верховьев Кальмиуса, пересекал Донец ниже впадения Оскола и дальше шёл почти прямо на север по водоразделу Оскола и Дона до Быстрой Сосны, где тоже сливался с Муравским.

Подходя к русским границам, шляхи начинали разветвляться. От верховьев Донца Пахнуцкий шлях вёл к верховьям Оки, а Бакаев – к Путивлю; от Кальмиусского шляха шло много ответвлений, они позволяли перейти на правобережье Дона, степные пути которого объединяли под именем Ногайского шляха, и напасть на рязанские и мещерские земли. Впрочем, нужно понимать, что в степи, конечно, не было дорог в нашем понимании слова. Шляхи были скорее удобными направлениями для движения, и хорошо знавшие местность степняки могли неожиданно перейти с одного шляха на другой, изменить цель похода, а то и вовсе повернуть назад, почувствовав угрозу. Да и сами полосы степи, пригодные для движения конницы, были широкими – в десятки, а то и сотни километров. Например, с тех пор как в 1555 году русские войска разгромили хана Девлет-Гирея под Судбищами, татары стали избегать несчастливого для них места, и Муравский шлях переместился на несколько вёрст восточнее.

Таким образом, вся южная граница русских земель была открыта для постоянных вторжений. Земледельцы, которые летом были заняты работой на полях, просто не успевали собраться, чтобы дать отпор врагам, если те появлялись неожиданно. Людей, решавшихся жить в таких условиях, постоянно рискуя не только собой, но и своими семьями, было немного, и это ещё больше затрудняло организацию обороны.

Такая пограничная война долгое время велась исключительно на территории русских земель: Крым, сильнейшая естественная крепость, вплоть до XVIII века оставался неуязвимым для русских войск. Это создавало очень тяжёлый фон для русско-крымских дипломатических отношений. Русские посольства, ежегодно отправлявшиеся в Крым, непременно везли дорогие «поминки» хану и высшим крымским сановникам, и эти подарки, в отличие от европейской практики, не предполагали ответных равноценных даров. В любой момент ханы могли объявить, что считают дары недостаточными, разграбить имущество посольства, арестовать дипломатических представителей и продать рядовых членов миссии в рабство в счёт «неустойки»; известны даже случаи, когда посланников подвергали пыткам, «вымучивая» у них кабалы (долговые обязательства) на «недоплаченные» суммы. Москва была заинтересована в поддержании дипломатических сношений сильнее, чем Бахчисарай (послы, помимо своей основной службы, занимались выкупом попавших в плен), и, выразив протест, часто всё-таки оплачивала эти счета.

Главным естественным рубежом, прикрывавшим центральные уезды России от вторжений с юга, была Ока. На участке от Калуги до Коломны, к которому подходил с юга Муравский шлях, она течёт почти прямо с запада на восток. Её высокий левый берег с древнейших времён стал местом сосредоточения русских войск; имеются известия, что «на Берег» посылал своих воевод Дмитрий Донской. К XVI веку эта служба стала постоянной, а отправлявшиеся сюда войска были объединены в Береговой разряд. Его командование чаще всего находилось в Серпухове или в Коломне, а отряды располагались по всем опасным бродам через реку.

Из предисловия к книге «Белгородская черта: история, фортификация, люди», Д.А Хитров.

Продолжение следует...

Иллюстрация:
Степные просторы в районе Белгорода, по которым в XVI-XVIII веках проходил Муравский шлях
Фрагмент карты Г. де Боплана «Описание общее мест пустынных, в просторечии называемых Украина, с прилегающими областями» с изображением Муравского шляха. 1648

#КнигиБелогорья #история@belgorodkniga #БелгородскаяЧерта