Майка Тайсона "Беспощадная истина" глава 7 .

Я был действительно в бешенстве. Я сел в машину, чтобы поехать в город – мне надо было там кое-
что забрать. Шел дождь, дорога была вся в грязи. Чтобы добраться до главной дороги, надо было
проехать по подъездной около пятидесяти футов[107], преодолев подъем под углом в 10 градусов. Я
сел в свой большой «БМВ» и дал газ, но колеса прокручивались в грязи. Я прибавил газа, рванулся с
места и направил машину к большому дереву. Я специально хотел въехать в него, чтобы привлечь к
себе внимание, но я не был намерен покончить с собой. Я знал, что автомобиль защитит меня. Я
ударился головой о руль и, придя в себя, увидел, что Камилла стояла надо мной, хлопая меня по
лицу и пытаясь привести меня в чувство искусственным дыханием «рот в рот».
Однако мой спектакль под названием «попытка самоубийства» обернулся против самого меня. Я не
хотел ни умирать, ни даже калечить себя. Я хотел только внимания. Я по-прежнему любил Робин и
желал, чтобы она почувствовала себя виноватой за ту боль, которую она причинила мне. У меня
было мировосприятие очумевшего. Я принял яд и ждал смерти своего врага.
Поскольку на некоторое время я потерял сознание, Камилла вызвала «Скорую» и меня доставили в
местную больницу Катскилла. Очевидно, кто-то позвонил Робин, потому что, когда я в своей палате
поглощал блюда китайской кухни на вынос, которые мне принесли, появилась она и бросилась ко
мне в сопровождении съемочных групп и еще одной «Скорой помощи». Она собиралась решить
проблему – для пятичасовой программы новостей.
– Видишь, б… дь, до чего ты меня довела? – зарычал я на нее.
По словам врачей, у меня был ушиб грудной клетки и тупая травма головы, поэтому я согласился,
чтобы меня перевели в Нью-Йоркскую пресвитерианскую больницу. Робин, конечно же, была рядом
с моей каталкой, театрально пытаясь прогнать фотографов, но оставаясь при этом в центре их
видоискателей. Когда мы добрались до города, Робин со своей матерью вручили персоналу больнице
утвержденный ими список посетителей. В списке были Дональд и Ивана Трамп[108], Говард
Рубинштейн[109], знаток общественных отношений, и их адвокаты. Они не были моими друзьями,
но мои друзья в любом случае не крутились вокруг, когда я был с Ужасной-дубль-два.
Но у меня был и незваный посетитель. Мое окно было открыто, и я услышал какое-то движение
внизу, на тротуаре. Я выглянул – и не поверил, блин, своим глазам. Это был Митч Грин в окружении
прессы. Митч снял рубашку и вел бой с тенью, выкрикивая: «Сисели Тайсон – педик! Я надеру ему
его гребаную задницу!» Я никак не мог избавиться от этого дурака. Если когда-нибудь где-нибудь и
существовал черный парень, похожий на Франкенштейна, чудовище в облике человека, то это
должен был быть Митч Грин.
Когда на следующее утро я открыл газету «Дейли ньюз», я понял, почему знаток общественных
отношений был включен в утвержденный список посетителей. Там была большая статья некоего
автора по имени МакАлари, которого я не знал, он не был из мира бокса. Он писал, что мой случай
является серьезной попыткой самоубийства.
«Я собираюсь пойти и убить себя. Я собираюсь пойти и разбить свою машину», – по егоутверждению, именно это я сказал Робин. Как явствовало из статьи, неделей ранее я угрожал убить
Робин. Приводились цитаты моих безымянных «друзей» о том, что я купил в Катскилле два ружья,
чтобы застрелиться. Описывалась опечаленная Гивенс, которая страшно переживала, сидя у моей
постели, когда я говорил: «Я ведь предупреждал тебя, что я сделаю это. И как только я выберусь
отсюда, я сделаю это снова». МакАлари писал, что женщины умоляли меня пойти к доктору
МакКуртису и что «по утверждению источников, МакКуртис хотел положить Тайсона на
психиатрическое обследование».
Эврика! Не надо быть воспитанником Гарвардской медицинской школе, чтобы понять: эти две
женщины подбирали документально зафиксированные доказательства того, что я неконтролируемый
псих. В этом случае мое личное состояние оказалось бы под их контролем.
МакАлари продолжал: все эти годы я был болен и принимал лекарства, но Кас отменил их прием,
потому что заботился лишь о результатах моих боев. Это был полная чушь. Согласно МакАлари,
только Трамп, Рубинштейн и Парчер, их адвокат, понимали, что мне действительно нужно, и были
больше заинтересованы в моем благополучии, чем в результате моего следующего боя. Вся эта дрянь
была «слита» в прессу окружением Робин. А эту старую фигню о том, что я знаю, как колотить
Робин, не оставляя следов, на свет божий вновь вытащила, судя по всему, Беспощадная. Ну да, я –
изощренный черный подонок Фу Манчу[110]. Поэтому предполагается, что я, Железный Майк
Тайсон, должен знать, как бить людей, не оставляя следов. При этом вся моя карьера была построена
на том, чтобы быть костоломом. По мере прочтения статьи становилось понятно, что на всем этом
оставлены отпечатки пальчиков Безжалостной-дубль-два. Подозреваю, это была попытка получить
документы о психической жестокости как основании для расторжения брака прежде, чем я
подготовлю свои.
МакКуртис продолжал звонить Камилле, призывая ее следить за тем, чтобы я принимал свои
лекарства. Спустя несколько дней я вылетел в Москву вместе с Робин, ее матерью и ее пресс-атташе,
поскольку там снимались эпизоды ее комедийного шоу. Меня всегда приводила в восхищение
история России, поэтому я решил побывать там. Я часто слышал, как Кас и Норман Мейлер
говорили о Толстом, так что я стал большим поклонником русской культуры и их профессиональных
боксеров.
До своего отъезда мы ответили на вопросы журналистов. Я высмеял историю о попытке
самоубийства и сказал:
– Я люблю свою жену, я не подвергаю ее побоям. Я не собираюсь бросать свою жену, и моя жена не
собирается бросать меня.
Я был в своем стиле чмошника.
– Никто, абсолютно никто не сможет разрушить наш брак, – сказала Робин. – Я продолжаю состоять
в нем. Я люблю Майкла и забочусь о нем. Майкл также слишком любит меня, чтобы убить себя и
оставить меня одну.
Да, она продолжала состоять в нем до тех пор, пока получала деньги.
Когда мы вернулись из Москвы, в прессу просочились слухи о том, что я выходил из-под контроля.
Мол, я с криками бегал вокруг гостиницы, свисал из окна, угрожая убить себя. Думаю, что все
забыли, что мы были в России и что российские менты живо надрали бы мне задницу, если бы я
вздумал устроить что-то подобное. Женщины даже попытались было организовать мой арест вРоссии, но это не сработало. Мы находились в холле нашей гостиницы, когда Робин с матерью
принялись кричать и просить охранника, чтобы меня арестовали. Он подошел ко мне и сказал:
– Поди сюда. Все это хрень собачья. А эти бабы – просто сучки.
Затем он достал бутылку водки, и мы вместе выпили.
Когда американские журналисты решили проверить факты, изложенные в нелепых историях Робин,
они взяли интервью у одного из продюсеров ее шоу, и тот сказал: «Майк в России был безупречен».
Одна из гримерш на шоу сообщила своему приятелю, что рассказы об избиениях Робин были
хорошей шуткой:
– Я читаю все газеты, где цитируют слова Робин о том, как сильно он ее бьет и истязает. Я делаю ей
макияж, я вижу ее. На этой девушке не было никаких синяков. Я просто не могу понять, как у нее
получается выходить сухой из воды.
Спустя несколько дней после того, как мы вернулись из России, Рут и Робин, наконец, затащили
меня к доктору МакКуртису. Наслушавшись в течение часа его рассказов о том, насколько я болен, я
начал ему верить. По стенам у него были развешаны дипломы об образовании. Если бы я сказал ему,
что он дерьмовый боксер, начал бы он со мной спорить? Вот и меня заставили поверить, что я был
маниакально-депрессивной личностью. Он вдалбливал это в меня, не останавливаясь. Я ведь знал,
что мне всегда было свойственно состояние подавленности, и что иногда у меня появляется
перевозбужденность, и что я могу бодрствовать несколько дней подряд. Всю жизнь со мной такое
случалось. И меня убедили в необходимости принимать лекарства, а затем выставили меня перед
камерами.
– Я родился с этой болезнью, и я ничего не могу с этим поделать. Возможно, именно по этой
причине мне хорошо удается то, что я делаю. Это похоже на переход от крайне депрессивного
состояния к крайне возбужденному, и по времени период крайне возбужденного состояния
существенно преобладает. Признаюсь, я был против приема необходимых лекарств, но без них я
чувствую себя словно обкуренный, не могу уснуть в течение трех или четырех дней, постоянно
мечусь. Я превращаюсь в какого-то параноика, это просто ненормально, – высказался я.
Тут вмешалась Робин:
– Он находился в таком состоянии в течение многих лет, и все это игнорировали. Требуется много
сил, чтобы спасти Майкла. Эту проблему нельзя решить, просто наложив бактерицидный пластырь.
Надо прежде всего позаботиться о том, чтобы этот парень нормально прожил остаток своей жизни, а
не о том, чтобы он вновь дрался. Мы будем проводить курс лечения вместе.
Теперь, когда я, принимая эти таблетки, вновь стал зомби, Беспощадная-дубль-два решила, что
Камилла должна сойти со сцены. Я как раз начал оплачивать расходы Камиллы, накопившиеся после
смерти Джимми. Руфь и Робин сказали Камилле, что если я собираюсь оплачивать все расходы по
дому, то дом должен быть переписан на мое имя. Когда они сообщили мне об этом, я вышел из себя.
«Ты что, мать твою, совсем с ума съехала, сука?» – сказал я Робин. На следующий день Робин вновь
позвонила Камилле и велела ей убираться из моей жизни. В то время я ничего не знал об этом.
Меня все спрашивают о той злополучной передаче телепрограммы вечерних новостей «20/20». Ее
ведущая Барбара Уолтерс совсем недавно переживала, что разрушила наш брак. Если бы это было
правдой, я был бы не против того, чтобы она взяла у нас интервью гораздо раньше. Самое забавное в
связи с этой передачей заключается в том, что, как я недавно узнал, Робин даже не должна была вней участвовать. Там был эпизод с Кейтоном в его офисе. Затем съемочная группа пришла в наш
дом, чтобы снять отдельно меня и Безжалостную. Как только она собралась закругляться, Робин
отвела Барбару в сторону и сообщила ей, что та до сих пор не знает всей правды.
Полагаю, Робин прекрасно понимала, что Барбара проглотит наживку.
Я понятия не имел, что Робин собиралась сказать, когда они ставили меня за ней, сидевшей на
диване. Они вновь включили камеры. Началось все достаточно безобидно.
– Вы окончили колледж, имеете образование, являетесь актрисой. А за вами – человек без полного
среднего образования, который побывал в исправительном заведении. Вы очень разные, по крайней
мере, на первый взгляд. Почему вы его любите? – задала Барбара вопрос Робин.
– Потому что он умен и находчив, а еще потому что он добрый, он просто удивительно добр. Майкл
любит меня больше всех в мире. Я чувствую, что он нуждается во мне, и это мне очень нравится, –
принялась она изливать свои чувства.
– Вот поэтому-то я и люблю ее. Она, действительно, чувствует, что может защитить меня, – добавил
я. В этот момент я словно услышал крик Каса: «Лицемерная сволочь!»
– У вас не было брачного договора? – спросила Барбара.
– А в нем есть необходимость? – ответила Робин. – Мы поженились, чтобы навсегда быть вместе. И
не собирались разводиться.
Затем Барбара спросила, что я думаю по этому поводу.
– Если вы собираетесь вступать с кем-то в брак, значит, вы доверяете ему, в этом-то как раз и
заключается брак – быть вместе всю оставшуюся жизнь. У меня миллионы долларов, и моей жене
достаточно о чем-то попросить, чтобы получить все, что у меня есть. Если она захочет это прямо
сейчас – пожалуйста, она может брать. Она может уйти прямо сейчас, взять все, что у меня есть, и
просто уйти. У нее есть право на это, у нее есть власть, чтобы так поступить. Сейчас она еще со
мной, она терпит мои выходки, и я люблю свою жену.
Затем обстановка стала накаляться.
– Робин, мы читали, что он бил вас, что в России он преследовал вас и вашу мать. Мы читали, что у
Майка очень неуравновешенный характер. Это так? – спросила Барбара.
– Да, характер у него чрезвычайно неуравновешенный. У него есть черта, которая пугает. Майклу
нравится угрожать, если не сказать больше. Бывают моменты, когда он не может контролировать
себя, и это пугает меня, и мою мать, и окружающих. Это весьма тревожит.
В тот момент я не был под наркотиками, но почувствовал себя именно так. Я не мог поверить, что
она говорила все это дерьмо.
– И что же происходит? – подстрекала ее Барбара.
– Он теряет над собой контроль, бросается на всех, кричит…
– Он бьет вас?
– Он встряхивает, толкает, поднимает в воздух. Иногда я думаю, что он пытается запугать меня.
Когда это бывало прежде, я полагала, что смогу справиться с этим, но в последнее время я стала
бояться. Я начала очень сильно бояться. Майкл страдает маниакально-депрессивным психозом, это
факт.
Я слышал все это дерьмо от собственной жены, зная, что оно транслируется для многомиллионной
аудитории. Она утверждала, что наш брак был пыткой, сущим адом, что ничего хуже она не могласебе и вообразить. Я кипел от злости, но старался сохранять хладнокровие. Это было неслыханное,
подлое предательство.
– Я не знаю, что Майк Тайсон вообще будет делать без моей матери. Она скрепляла нашу семью, –
продолжала Робин. – Если мы оставим Майкла и я вернусь к своей маме и сестре, то он, несомненно,
останется совершенно один, а я бы не хотела, чтобы это случилось. Ему бы стало так плохо, что,
боюсь, в один прекрасный день он, все обдумав и поняв, может покончить с собой или причинить
кому-нибудь вред. Без всякого сомнения, такое вполне может случиться.
Я не знал, что и сказать. Я никогда ранее не имел дела с чем-либо подобным. Когда я сейчас
мысленно возвращаюсь к этой сцене, я не могу поверить, что я просто сидел и ничего не произносил.
Но, опять-таки, ведь они как раз и добивались того, чтобы я перед камерами врезал ей по ее
гребаному лицу и принялся сходить с ума. Поэтому я оставался совершенно спокойным. Знаю, от
меня ожидали, что я озверею в прямом эфире, начну рвать и метать. Полагаю, что именно в этом и
заключалась вся задумка. Но это обернулось против них самих.
Мои друзья были возмущены поступком Робин. Я получил сотни разгневанных звонков. Несколько
дней спустя я все еще был зол. Мы все – Робин, Рут и я – были дома в Нью-Джерси, когда я вышел из
себя и принялся бить стаканы, тарелки и пустые бутылки из-под шампанского. Там была Ольга, и
она позвонила в полицию. Приехали копы, я встретил их у входной двери и вежливо заверил, что все
было в порядке, что я просто хотел, чтобы меня оставили в покое. Один полицейский остался со
мной, а другой пошел с Робин – она показала ему разгром на кухне. Полицейский, остававшийся со
мною, сказал мне, что Робин была обеспокоена в связи с тем, что я учинил на кухне.
– Мне принадлежит весь этот дом и все в нем! – стал я кричать. – И я могу поступать со своим
имуществом так, как захочу! И если я захочу что-то разбить или сломать, то никто не может
помешать мне!
Тут я схватил большое медное декоративное украшение для камина и вышвырнул его через окно
рядом с входной дверью. Именно в этот момент позвонил их кореш МакКуртис.
– Вы не хотите поговорить с доктором? – поинтересовался у меня коп.
Я не обратил на него внимания и прошел в соседнюю комнату. Добрый доктор сказал копу, что
Робин и ее команда должны покинуть дом, а мне надлежит пройти психиатрическое исследование.
Полицейские собрали всех женщин, и они двинулись к подъездной дороге к своей машине, чтобы
Робин могла добраться до полицейского участка и подать заявление. Я выскочил на подъездную
дорогу и закричал:
– Да пошли вы все, мать вашу! Все вы просто мразь! Убирайтесь из моей собственности и отъе…
тесь от меня!
Затем я прыгнул в свой «Роллс-Ройс» и поехал сквозь лесную глушь своей собственности. Я даже не
выбирался на дорогу. Мне просто хотелось сбежать от всех них.
На следующий день Робин с матерью улетели в Лос-Анджелес.
Мой приятель Марк Бреленд, боксер, хотел помирить меня с Биллом Кейтоном. Шелли
Финкель[111] и Кейтон привлекли его на свою сторону. Они рассказали ему, что я наделал ошибок, и
уговорили его переговорить со мной. Когда мы пришли туда, Кейтон заявил о своей
обеспокоенности тем, что на меня навесили маниакально-депрессивный ярлык, поэтому он
организовал мне прием у доктора Авраама Халперна, начальника отделения психиатриимедицинского центра Нью-Йоркской объединенной больницы в Порт-Честере, одного из ведущихпсихиатров мира.
Халперн осматривал меня в течение часа. Затем он позвонил Камилле, Стиву Лотту и Биллу Кейтону
и переговорил с ними. Он был уверен, что я не страдаю от маниакальной депрессии. Он пытался
позвонить Безжалостной-дубль-два, но у нее был отключен телефон. Когда Халперн позвонил
МакКуртису, чтобы понять, почему тот поставил мне такой диагноз, МакКуртис дал задний ход. Он
заявил, что я был не совсем маниакально-депрессивной личностью в полном смысле этого слова, а
просто личностью с расстройством настроения, что он назвал «боксерским синдромом». Это было
новое понятие для Фрейда.
Я почувствовал облегчение в связи с тем, что видный психотерапевт избавил меня от подозрений в
маниакальной депрессии. Наряду с этим я задал себе вопрос: почему Билл обставил перед Марком
встречу со мной как дело особой важности? На самом ему было нечего сказать мне. Я пришел к
нему, под предлогом того, что произойдет что-то значительное, а когда я оказался у него, то он
говорил какие-то сомнительные и противоречивые вещи. Мои отношения с Биллом исчерпали себя.
Поэтому, когда пыль улеглась, выяснилось, что остался Дон. У меня не было иллюзий в отношении
его. Когда Робин спрашивала меня о Доне, я отвечал ей: «Послушай, я знаю, как обращаться со
змеями. Этот парень – настоящий змей, но я знаю, как обращаться со змеями». Но у Дона были и
положительные качества. Через два дня после того, как женщины, расставшись со мной, убыли на
побережье, Дон показал мне каждый из моих банковских и брокерских счетов. Он вычеркнул имя
Робин из графы получателя каждого счета и вписал туда мое имя. Всего там было пятнадцать
миллионов. Мы очень вовремя сделали это, остановив оплату чека на 581 812,60 доллара, который
только что был выписан Робин на компанию «Робин Гивенс Продакшнз».
Люди в банке настолько люто ненавидели этих двух женщин, что были безумно рады помочь нам.
Мы устроили вечеринку с президентом банка и всеми банковскими служащими – с шампанским и
пиццей.
– Да пошли они, суки такие, мать их! – воскликнули мы хором и немедленно выпили за этоТа передача телепрограммы «20/20» имела для Робин и ее матери самые негативные последствия.
После того как мы расстались, я пошел на рестлинг-шоу в Чикаго, и там зрители устроили мне
овацию. Ко мне подходили и говорили, каким жутким дерьмом считают то, что было показано в
передаче Барбары Уолтерс. Я получил также массу сочувствия со стороны женской половины.
Женщины подходили ко мне и говорили: «О боже, я не могу поверить, что устроила вам эта
страшная женщина. Пожалуйста, позвольте мне обнять вас, дайте мне пососать ваш член, позвольте
мне позаботиться о вас». И я отвечал: «Нет, мэм, со мной все в порядке. Ну да ладно, можно немного
пососать, мэм, но совсем чуть-чуть». Весь этот год был просто сумасшедшим.
Отношения, с которыми теперь было покончено, серьезно травмировали меня. Эти женщины были
просто фригидными девками. Это была моя первая любовная связь, и я хотел бы забыть о ней, но
любовь оставляет в твоем сердце черный след. Она оставляет шрамы. Но ты должен рисковать,
чтобы расти как личность. Вот что такое жизнь.
Я всегда пользовался возможностью высказаться в газетах, чтобы излить свои чувства. Когда парень
из чикагской «Сан таймс» спросил меня о Робин и ее матери, я ответил так– Они используют черных в своих целях, но их не любят и не уважают их. Уже только по одному
тому, как они высказываются о черных, можно подумать, что это какие-то ку-клукс-клановцы. Они
считают, что в их жилах течет голубая кровь. Они обе очень хотят быть белыми, это стыд и позор.
Они пытались оторвать меня от людей, среди которых я вырос, и вбросить меня в свою
разновидность мира высшей касты.
У меня были изменения в жизни на всех фронтах. Билл формально оставался моим менеджером, но
это было лишь на бумаге, он больше не влиял на ситуацию. Может быть, все сложилось бы по-
другому, если бы Джимми был еще жив, но после того, как он умер, никто не мог запретить мне
делать то, что я хотел. Оглядываясь назад, я не думаю, что Джимми и Билл являлись для меня каким-
то злом. Они были бизнесменами, предпринимателями и обладали большим опытом, чем я. Я был в
каком-то смысле беспомощен, и они этим воспользовались. У них были диктаторские повадки, они
любили жесткий контроль. Когда я стал старше, мне захотелось освободиться от этих пут, делать все
по-своему. Провалюсь я в этом или же преуспею – это было неважно, главное, я хотел все делать
сам.
А потом мне попался другой кусок дерьма – Дон Кинг. Это был отвратительный и скользкий тип.
Предполагалось, что это мой черный брат, а на самом деле это был дурной человек. Он собирался
стать моим наставником, но все, что ему было нужно, – это деньги. Он был очень жаден. Я думал,
что могу справиться с людьми типа Кинга, но он перехитрил меня. Мы с этим парнем были в
совершенно разных весовых категориях.
Я познакомился с Доном через Джимми и Кейтона. Так что, в том, что я связался с Доном, была в
основном их вина. Если вдуматься, то получается, что Джимми и те ребята позволили Дону понять,
как слабы они были со мной. Они привлекли его к нашему бизнесу, и он увидел в нем прорехи. Без
всякой похвальбы хочу сказать, что такое явление, как Тайсон, оказалось слишком масштабно для
Джимми и Билла. Вероятно, оно было неподъемно даже для Каса. Они никогда не встречали ничего
подобного. Во всей истории бокса еще никто не зарабатывал столько денег за такой короткий период
времени, как я. Я не знаю, как он справлялся с этими проблемами. Я был похож на горячую,
красивую сучку, которую все хотели поиметь. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Дон добрался до
меня, но если бы не Дон, тогда это был бы Боб Арум[112] или кого-то другой.
После того как ушли Кас и Джим, меня перестали интересовать вышеупомянутые лица. Я решил так:
«Кто даст за меня самую высокую цену, с тем я и пойду». Это стало для меня игрой. Каждый думал о
себе, так что и я мог заботиться только о себе. Все мои друзья детства умирали или так или иначе
уже умерли, поэтому я мог позволить себе немного повеселиться. Я не рассчитывал на долгую
жизнь. Я был слишком раздражителен, и многое этому способствовало. А в момент раздражения я
мог прихлопнуть кого-нибудь. Я жил в мире фантазии, путешествуя по разным странам, наслаждаясь
прелестными чужестранками. Это не могло пройти для меня бесследно, оно начинало сказываться на
мне.
Дон предоставил мне полную свободу действий. Он занимался бизнесом и за моей спиной заключал
сделки, но я не был его продажной девкой. Он был весьма умен, внушая мне, что мы с ним вместе
противостоим остальному миру. «Черный человек, белый человек, черный человек, белый
человек»[113]. Он постоянно фонтанировал какой-то туфтой насчет того, что белые ублюдки – это
нехорошие люди, что они готовы всех нас убить. Я уже сам начинал верить в это дерьмо иподыгрывать этой чепухе. Он засрал всю мою систему ценностей.
Любой, посмотрев на Дона с его шевелюрой, большим ртом и чудным цветистым слогом трущоб,
сразу понимал, что это извращенный ублюдок. Но я тогда растерялся. Без шуток, если бы Кас был
жив, он бы вместе с Кингом участвовал в организации моих мероприятий и моем продвижении. Кас
ненавидел Боба Арума, соперника Кинга. Я не знаю, по каким причинам. Не думаю, что Арум был
хуже Дона, однако Кас говорил мне: «Никто не может быть хуже, чем Арум».
Я подвергался острой критике за то, что стал сотрудничать с Доном. Как-то вечером я был со своим
приятелем Брайаном Хэмиллом в «Колумбе». Там за столиком сидел Де Ниро, а мы стояли рядом.
Брайан ругал меня за подписание контракта с Кингом.
– Зачем, мать твою, ты связываешься с Доном Кингом? – почти кричал он. Брайан делал это не ради
Де Ниро, но Бобби мог слышать каждое слово.
– Знаешь ли ты, сколько черных боксеров он обокрал? Тебе должны быть известны все эти истории.
– Брайан, я получил так много денег, что мне насрать, – сказал я.
И мне тогда, действительно, было насрать. Я не знал, сколько еще будет продолжаться эта гонка. Я
просто жил своей жизнью, день за днем. Но я точно знал, что мне нравится быть чемпионом, и я
знал, что никто не мог делать эту работу лучше, чем я. Я мог уничтожить любого, кто мне
противостоял. Если вы занимались тем же делом, что и я, и были в такой же весовой категории, то
можете считать, что вы уже мертвы. Моя работа – это причинять людям боль. Джим и Билл пытались
несколько затушевать это, но у Дона был свой собственный план. Поэтому, когда я начал тусоваться
с Доном, бах, общественное мнение ко мне резко переменилось. Теперь я стал плохим парнем.
В октябре 1988 года Дон взял меня в Венесуэлу на ежегодный съезд Всемирной боксерской
ассоциации. Затем мы поехали в Мексику на крещение сына Хулио Чавеса. Для меня эта поездка
стала настоящим откровением. Мы совершили однодневную поездку к пирамидам, где ко мне
подошел мальчишка, попрошайничая. Мои сопровождающие предупредили: «Майк, не давай денег!»
Но как я мог отказать? Сто долларов для меня ничего не значили, а для этого малыша – очень
многое. Поэтому я дал ему немного денег, и он был очень благодарен. Я подумал тогда: «Ух, это
хороший парень!» – и подошел, чтобы потрепать его по волосам. Они были твердыми, как камень:
похоже, их не мыли несколько лет. Такими волосами можно было запросто кого-нибудь порезать.
Потом мы поехали в Кульякан, где я увидел новых попрошайничавших детишек. Я купил одежду
для первого парнишки, и он привел еще троих своих приятелей, а затем за одеждой пришли еще
двадцать его братишек. Мне этот малыш понравился: он приходил не сам по себе, а всегда приводил
своих друзей и родственников, и каждый раз я покупал им какие-то вещи.
Это было, как в Бруклине, когда я покупал кроссовки для уличных детей. Эти мексиканские дети
никогда не покидали Кульакан. Я одел их, и мы пообщались. У меня было столько денег, а одежда,
которую я купил, была совсем дешевая! Было ясно, что я попал бы в ад, если бы не потратил эти
деньги на детей. К моменту, когда я уезжал, меня сопровождала толпа из пятидесяти детей, которые
были нормально одеты.
До отъезда в Мексику у меня в душе была глубокая обида: я не знал никого, кто был бы беднее меня.
Я не мог представить себе, чтобы кто-то был еще беднее, чем был я. Но я был просто потрясен
картиной бедности в Мексике. Я был по-настоящему зол на них, потому что они оказались беднее,
чем был я, потому что я больше уже не мог жалеть себя. Одной из основных причин моего успеха было то, что я стыдился своей бедности. Стыд быть бедным причинял мне больше боли, чем что-
либо в моей жизни.
Причиной многих моих проблем являлись мысли о том, что я заслуживаю всего этого дерьма,
поскольку вырос в нищете. Кас всегда пытался заставить меня преодолеть эти мысли, отделить себя
от этой навязчивой идеи, очистить свою голову. Но это было трудно. Эй, я заслужил этот
автомобиль, этот дом, эту шлюху. Когда я стал иметь дело с Доном, я должен был иметь автомобили
экстра-класса, и много. И я получил лучшие «Ламборгини» и пуленепробиваемый «Хаммер»,
владельцем которого был какой-то принц Саудовской Аравии. Я приехал в Бристоль на завод по
производству «Роллс-Ройсов», и там для меня проектировали автомобиль по индивидуальному
заказу.
Кас бы не одобрил все это. Если у парня был кабриолет, Кас считал, что тот эгоистичная свинья.
Когда я, увидев красивый автомобиль, восклицал: «Ух, какой классный автомобиль, Кас!» – тот
реагировал следующим образом:
– Этот парень просто эгоист.
– Почему же он эгоист? – интересовался я.
– Машина двухместная, значит, этот парень не может катать своих друзей.
У самого Каса был старый потрепанный фургон, в который вмещалось двенадцать человек. Вот
таким он был, Кас.
В 1988 году мы устроили грандиозное реалити-шоу. Я говорю это без ложной скромности, поскольку
это я начал весь этот увлекательный смотр своими лимузинами по индивидуальному заказу и
коллекцией «Роллсов» и «Ламборгини». Пи Дидди[114] и компания пытались соревноваться с нами,
но мы задавали тон. Я создал тренд, который подхватили современные короли хип-хопа. Я был
первым, кто стал приобретать «Роллс-Ройсы» и «Феррари». Кто еще из черных парней в двадцать лет
в 1985 году покупал автомобили такого класса – легально? Я же покупал, и не один. У меня их был
целый парк. Многообещающие звезды хип-хопа задействовали, как правило, вечеринки в качестве
арены для наших сражений. Они даже не знали, какими бывают «Бентли». Они думали, что это
автомобили для стариков. А я еще в 80-х годах выпотрошил их, сделал обивку в стиле Гуччи и
поставил в них холодильники. В одном из лимузинов я даже оборудовал джакузи. И я точно знаю,
что я был первым, кто оборудовал в автомобиле факс.
«Ваш контракт подписан». «Мы сейчас в машине. Пришлите его мне по факсу».
Мы покупали драгоценности, которые стоили два, три миллиона. Я купил подруге украшение
миллионов за пять. После каждого боя моя команда выходила в меховых шубах и рассаживалась в
«Роллс-Ройсы». Когда я купил тот дом в Бернардсвилле, штат Нью-Джерси, я пригласил к себе
своего приятеля Эрика Брауна и сказал ему: «Еще никому не приходилось соблазнять в такой
роскошной обстановке». Мне все завидовали, потому что я мог позволить себе открыто хвастаться
своим достатком. Вместе с тем я делился. Если я ел, то все вокруг меня тоже ели. Но все по-
прежнему завидовали. Во всех моих домах все было от Версаче: мебель, стены, стеганые одеяла,
полотенца, пепельницы, бокалы и посуда.
Я познакомился с Версаче благодаря одной итальянской журналистке, которая приехала в Катскилл
взять у меня интервью. Это была весьма привлекательная женщина, которая была на несколько лет
старше меня. Я отвел ее наверх, мы занимались там сексом, и я увидел, что она носила нижнее белье от Версаче.
– Я его модель, – сказала она мне. – Могу достать тебе любую одежду, какую только пожелаешь. Я
познакомлю вас.
Версаче был самым крутым парнем, кого я только знал. Он предложил прислать мне одежду, но я
был слишком нетерпелив.
– Если только вы немного подождете, я пришлю вам все бесплатно, – сказал он мне.
– Пришлите мне, что можете, и я куплю то, что смогу, договорились? – ответил ему.
Это была ожившая сказка. Я отправлялся в Лондон или в Париж, чтобы приобрести там одежду, и
все продавцы выскакивали из своих магазинов.
– Чемпион! Чемпион! – кричали они, стремясь завлечь меня к себе.
Я арендовал «Конкорд», чтобы встретиться с девушкой, мы гуляли по улице, и весь город
остановился. Нас в буквальном смысле слова затаскивали в магазины, мы были постоянно окружены
толпой поклонников.
В Лас-Вегасе было еще хуже. Я пошел в магазин Версаче во «Дворце Цезаря», и весь торговый
комплекс прекратил работу. Мне оказали максимум внимания. Я осматривал одежду и ни о чем не
задумывался – Огромное вам спасибо! – все выглядело просто потрясающе. Мне даже не
приходилось пользоваться примерочными. Я просто раздевался до нижнего белья в середине
магазина. Я поэтапно раздевался, а сотни людей смотрели через витрину магазина, как я примеряю
одежду. В толпе я увидел девушку, которая мне понравилась, и я попросил одного из продавцов
впустить ее.
Она вошла.
– Хочешь остаться здесь и помочь мне забрать вещи? Тебе что-нибудь нужно? – спросил я ее. Когда
я завершил отовариваться, я выложил за свои покупки 300 000 долларов наличными. Версаче очень
рассердился на меня.
– Этот парень тратит слишком много денег, – говорил он всем, с кем мы общались. Но его слова вряд
ли находили у кого-то отклик, поскольку он сам тратил больше, чем я.
В этой связи забавно, как раздули историю с Канье Уэстом[115], который переодевал свою женщину.
Я делал то же самое. Мне всегда нравилось одевать своих девушек. Мне казалось, что я возвращаюсь
в детство. Я привык смотреть, как моя мать одевала проституток, которые приходили к ней. Она
примеряла им различные парики и наряды. И я делал так же. Не потому, что я был таким крутым парнем, просто я часто наблюдал, как моя мать делала это с девушками.