ЛЕКЦИЯ ПО СОПРОМАТУ

Богами вам еще даны
Златые дни, златые ночи,
И томных дев устремлены
На вас внимательные очи.
Играйте, пойте, о друзья!
Утратьте вечер скоротечный;
И вашей радости беспечной
Сквозь слезы улыбнутся .
А.Пушкин
Я открыл глаза, в комнате было уже достаточно светло. За окном просматривалось сине-сиреневое утреннее небо, с мерцающими звёздами. По угасающей яркости звёзд и светлеющему горизонту было ясно – наступает утро. Приподнявшись на локти я осмотрел комнату, ребята ещё спали. На потолке сидела большая серая муха и сучила лапками. Валентин Читинский лежал на боку укрывшись одеялом до подбородка и что-то шептал во сне. Видимо он хотел одарить двустопным ямбом очередную симпатичную девушку. Лёжа на спине Володя Свердловский кажется досматривал сон о Дерсу Узала, уговаривающего Амбу уступить дорогу, чтобы не топать лишний десяток вёрст, до места встречи с Арсентьевым. Автандил Тбилисский лежал на животе, укрывшись одеялом с головой и не было ясно, снится ему что-нибудь.
На столе лежал приоткрытый спичечный коробок, возле которого в уздечке бегал таракан и искал что-либо съестное. Увы, сегодня ему был облом! К сожалению вечером за пирушкой, под названием «портвейн Таврический», к нам на огонёк заглянул, вечно голодный, Коля Новосибирский: шабашник, отчаянный картёжник и шахматист. Выпив стакан чая и смахнув крошки хлеба со стола в ладонь, он гордо удалился , напевая себе под нос слова из песни, «...есть одна у лётчика мечта – высота, высота,...». Таракана звали Прусак Романович, гордость и собственность Романа Грузинского. Рома готовился к тараканьим бегам и периодически заносил своё (детище) на выпас в другие комнаты.
На вечеринке присутствовали Толик Винницкий, Саша Украинский и Гена Брянский, ребята в своей комнате блюли чистоту и такой вольности себе не позволяли. Мы многое ребятам прощали, так-как часто заходили к ним чем-нибудь поживиться. Антресоли в их комнате всегда были забиты продуктами привезёнными от родителей. Если бы я не знал, что Саша и Толик приехали с разных городов, то подумал бы, что они выросли в огороде на одной грядке. Настолько они были похожи внешностью друг на друга. Гена был другим, он всегда был чем-то сильно озабочен: добр, отзывчив и бескорыстен.
Вскочив с кровати и поправив, пошитые биробиджанской швейной фабрикой - большие семейные чёрные трусы, топорщившиеся спереди горкой, я побежал в умывальник. Выполнив все необходимые процедуры и сделав не замысловатую зарядку, вернулся в комнату. Наведя «Орднунг» в комнате – последствия сельской выучки или признаки зарождающейся культуры, принялся будить ребят. Ничего не понимая, лихорадочно ища руками, что-нибудь, чем можно запустить в меня, ребята нехотя, стали подниматься. Наскоро приведя себя в порядок и уничтожив студенческий завтрак*, мы помчались на занятия.
Семестр подходил к концу и скоро должна была начаться экзаменационная сессия. А в нашем арсенале, кроме «идейных причёсок» и прозрачных глаз, не замутнённых знаниями, ничего не было. Первой парой в расписании, была лекция по сопромату. В аудиторию вошли одновременно с преподавателем, умудрившись попасть ему на глаза и показать наши одухотворённые лица. Валентин открыл дверь, Руби прошёл вперёд и как-бы придержал дверь рукою, пропустив преподавателя вперёд, а я семенивший сзади, почистил рукав его пиджака, якобы от мела. Преподаватель хоть и был остепенённым, но был очень стар и имел два огромных «достоинства»: подслеповат и глуховат. Мазнув, по нашим лицам взглядом, он прошёл на кафедру, а мы гуськом двинулись в центр аудитории и заняли свободные места.
Приняв у командиров групп журналы посещаемости и расписавшись в них, он приступил к изложению материала. Я смотрел на него и думал о скоротечности бытия и превратностях судьбы. На кафедре, спиной к нам, стоял старый, серьёзно отшлифованный жизнью мужик, переживший Великую Отечественную войну, лихолетие сталинского разгула, хрущёвскую оттепель и начинавшуюся, как нам сказали позже, брежневскую эпоху не-то застоя, не-то застолья. В аудитории находилось около восьмидесяти пытливых умов собранных с территории составляющей пятую часть суши земного шара. Некоторые студенты отсутствовали по вполне уважительным причинам, токмо: болезнь, разгрузка вагонов, вечернее застолье по случаю и без оного, а кто-то просто пил горькую. Сидевшие спереди, на первых пяти – шести рядах, внимательно слушали и конспектировали лекцию. По мере удаления от кафедры, уровень шумов возрастал. Шелест страниц, скрип стульев, шёпот, сопение и пыхтение, мешали сосредоточиться. Поэтому успеть и правильно законспектировать услышанное, было довольно трудно. Но мы старались если не записать, то хотя бы понять и запомнить. Рассуждения преподавателя, о силах действующих на консоль и возникающих при этом внутренних напряжениях, могущих привести консоль к деформации и разрушению, вызывали у нас скептические улыбки. Понимая конечно, что в чем-то наш доцент был прав, мы не могли согласиться с ним в главном, в поведении консоли . Ему было под семьдесят, а нам, рвущимся к знаниям и жаждущих стать первыми, было по двадцать. Кто, как не мы - знали, что консоль, ни при каких условиях, не должна подаваться изгибу. Учитывая, что лекция длится девяносто минут, а это сплошные формулы с большим количеством чертежей, эпюр и прочей мутаты, то к концу лекции многие сидящие были уже не какие.
Я посмотрел на Валентина Читинского, он на полях конспекта рисовал какую - то ерунду, Вовка Свердловский, медитировал находясь при этом где-то далеко, я же пытался обнаружить причинно-следственную связь между возможностью получения стипендии и посещением лекций. Скоро мне все это надоело и я предложил ребятам поиграть во что–нибудь, тем более, что до конца лекции оставалось минут десять. Вовка поддержал меня и предложил тему – ткани. Мы согласились. Суть игры заключалась в том, что каждый, за отведённое время, должен написать как можно больше наименований тканей. Затем общие наименования вычёркивались. Побеждал тот, у кого в списки оставалось больше не зачёркнутых наименовании. После десяти минут не затейливого литературного творчества, мы огласили свои достижения. Валентин написал около тридцати, а мы с Руби поровну, около сорока наименований тканей.
Валентин Читинский!
О нем я услышал раньше чем познакомился. Приёмная комиссия собрала всех, кто прошёл по конкурсу в актовом зале ХАБИИЖТ, для зачисления в институт. Нам было сказано о том, что всего было подано в приёмную комиссию около шести сот заявлений, из которых было шестьдесят медалистов. По результатам вступительных экзаменов на общих основаниях, в институт зачислены 119 человек и один - из города Чита, зачислен в результате персональных вступительных экзаменов. Легенда об абитуриенте гласила следующее: окончил школу с двумя четвёрками, спортсмен – в результате тренировки*, сломал ногу, проходил курс лечения и не мог сдавать экзамены вместе со всеми. Экзамены, в Чите, принимали школьные учителя. Сдал хорошо, набрал двадцать три балла, зачислен на факультет ЭТФ. Коротко и ясно, как удар хлыста. Как будь-то всем сидящим в зале и уже зачисленным не все равно. Да хоть десять! Но мне почему-то эта информация запала в душу! Подумалось, а как же медицинская справка №:286? А вдруг не правильно срастётся? А как-же, как-же, как-же...!
Валентин, перешедший в разряд судей посетовал на то, что дескать мы сговорились и получив от Руби мгновенную оплеуху в виде колкости: «складывается впечатление, что у вас в семье носили одежду только из специфических тканей». Благодаря Валентину, на старте, я заимел фору в одну позицию, так-как именно в армейских тканях был не силён, и мы начали борьбу титанов. У каждого была своя группа поддержки. Городские болели за Свердловского, а сельские за Дальневосточного. Нашу борьбу лучше всего можно было охарактеризовать словами Лермонтова из поэмы «Мцыри», «... и мы сплелись, как пара змей, обнявшись крепче двух друзей, упали разом и во мгле, бой продолжался на земле...».
Первый удар я пропустил, когда Вовка назвал «бязь». Я не слышал такой ткани, но она мне чертовски понравилась. С моей стороны, не внятно, послышалась – «канва». Возник спор, но рефери поддержал меня. Следующей тканью «чесуча» Руби буквально послал меня в нокаут. Это было чувствительно и красиво. Нивелировал я его ответным выпадом, назвав ткань - «поплин». Вовка не расслышал и мне пришлось громко повторить. Вокруг началось движение. Опять возник спор, задние ряды оживились. Но тут я упёрся рогом, так - как у меня была рубашка, непонятного цвета, серо-голубая с блеклой розовостью, на которой чётко было написано, из «поплина». Я гордо встал, расстегнул ремень, достал полу рубашки и показал ярлык. Все те, кто сидел спереди и конспектировал лекцию повернулись лицом к нам, сидевшие позади открыли глаза и подняли головы. И я, поддерживаемый аудиторией, нанёс сокрушительный удар произнеся последнее наименование из своего списка – «креп-жоржет». Руби уронил тяжёлую голову на стол и застонал, это был его проигрыш.
Вовка Свердловский, по кличке Руби!
Первую трудовую повинность в институте, я отбывал в Белогородке, на уборке яблок. Урожай был очень хороший и нас, четырнадцать первокурсников, в качестве основной рабсилы кинули в помощь пятикурсникам, так-как их было очень мало. Поселили всех в здании сельпо, где было приготовлено одно, общее огромное, напоминающее казарму, помещение. Слева от меня расположился ужасно не симпатичный парень: физически крепкий, кучерявый с наполеоновским профилем, к тому же давивший "спичаг". Вечерело, нас накормили хорошим ужином и мы легли спать.
Утром, после завтрака, нас отправили на поле, где росли яблони. Женщина – бригадир рассказала, что и как надо делать, и мы приступили к работе. Мне, выросшему в селе не составило труда быстро выполнить норму. Найдя удобное дерево, я забрался на него и предался мечтаниям. Из состояния нирваны меня вывел посторонний шум. Посмотрев туда, откуда он доносился, я обнаружил своего соседа, который стоял на дереве и нещадно трусил его. Яблоки, великолепная «Антоновка», как горох, сыпались прямо в ящики расставленные под деревом, быстро наполняя их. Я смотрел на это безобразие и слёзы наворачивались на моих глазах. Я слез с дерева и подошёл к парню. Что ему говорил и как, не помню? Помню только то, что между нами чуть не вспыхнула драка, но мы оба сдержались. Слезая с дерева он сильно поцарапался.
Придя с работы и видя, как он мучается, я предложил ему свой одеколон «Шипр» и свою помощь. Мы познакомились. Он представился, как «Руби» из Свердловска. Мы немного поговорили с ним и обнаружили много общих тем. Одной из них был хоккей с мячом. Прозвенел звонок, Руби поздравил меня с победой. Мы сложили наши не дописанные конспекты и покинули аудиторию. Я шёл последним и уже в проёме двери, случайно оглянулся на преподавателя, который смотрел нам в след. Его взгляд говорил о том, что экзамен для нас будет очень серьёзным. Так и вышло, но это было потом. А сейчас, покинув аудиторию, мы бежали по лестнице и рассуждали о следующей лекции и том, что будем делать вечером. Нам было только двадцать лет.
23.03.2011