«Моя бабушка Мария вымолила весь наш род» Отец Илиодор, в миру Юрий Гайриянц, родился в Баку 23 июня 1947 года. Его мама Евгения была в то время офицером – старшим лейтенантом, служила в управлении, в политическом отделе. В 1947 году в Советском Союзе декретный отпуск давали на 35 дней до родов и 28 дней после родов. То есть когда ребенку исполнялось 28 дней – матери нужно было выходить на работу. За прогул, опоздание (более чем на 20 минут считалось уже прогулом) или самовольный уход с работы с 1940 по 1951 год следовала уголовная ответственность. Запрещалось также самовольное увольнение и переход на другое место работы без разрешения начальника или командира: время было послевоенное, суровое. Бедная молодая женщина, мама Юры, разрывалась между младенцем и службой. Помогала соседка, да что с чужого человека взять: лишний раз не подойдет к ребенку. К счастью, приехала мама Евгении – глубоко верующая бабушка Мария, о которой позднее отец Илиодор говорил: «Она вымолила весь наш род». Крещение и Кизляр

Первым делом бабушка понесла слабенького двухмесячного внука в церковь и окрестила его в честь великомученика Георгия Победоносца. Затем села на поезд и увезла внука с собой – в Кизляр, небольшой городок, основанный в 1735 году как русская крепость на берегу реки Старый Терек. Жили здесь в 1947 году около 25 тысяч человек: большей частью – русские и терские казаки, а также аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, армяне… Жили они после войны бедно, большая часть домов – деревянные, саманные и турлучные (стены дома из шестов, переплетенных лозой или хворостом и обмазанных глиной), а кирпичные дома – только в центре города. Электричество имелось в учреждениях, население же электрическим светом почти не пользовалось. Вода – из колодца, для тепла – печка. В городе действовали пять школ, а в бывшем женском монастыре размещалась районная больница. Вот таким был городок детства отца Илиодора. «Вольный казак» Рос Юра в Кизляре «вольным казаком». Вспоминал позднее: «У меня была шевелюра, как шапка, весь кучерявый, черный, как цыган, и рубашка до колен – военная гимнастерка, а штанов не было. У меня там была деревня. Утром встал: “Эх, Вася, гуляй ветер – в поле дым!” На лошадь – и пошел гонять там всех. На лошади как заскочишь на центральную улицу: “Эх, ребята! Свобода!”» Мама тосковала по сыну, по возможности приезжала навестить: вот младенцу годик, вот два, три – уедет, а он ее тут же и забудет. Одно утешало: знала, что с бабушкой ее Юрочка – как у Христа за пазухой. Как только малыш подрос и стало возможно оставлять его одного дома, тут же приехала за ним, чтобы забрать с собой в Баку. Отпустили ее со службы только на три дня. В июне Юре исполнилось семь – осенью в школу. Однако малыш не желал никуда уезжать от любимой бабушки – та уже и уговаривала, и ругалась: «Слушайся мать! Негодник! Хулиган!» Но не тут-то было: он оставался непреклонен и ехать никуда не желал. Мать – в слезы. Наконец уговорили, мороженое пообещали – поехал. Старый Баку «Бабуля, дай покушать!» В Баку всё показалось малышу слишком огромным: дома многоэтажные, высокие, арки, магазины. Мама от радости не знает, куда сына посадить, чем угостить, побежала в магазин, накупила еды, конфет. «Сынок, мне завтра на работу надо идти. А ты сиди дома». Утром ушла. Юра по деревенской привычке отправился на улицу, тут же со всеми перезнакомился, привел домой, стал кормить-угощать. Все поели-попили, верх дном перевернули. Мама с работы возвращается: «Ах! Что это?!» Что делать? В школу только осенью… Стала она его закрывать. Уйдет на работу, а он на балкон, затем по трубе вниз – и уже на улице, целый день по дворам носится. Мама ругаться – он кой-какую одежку в охапку – и на поезд. Без билета, из вагона в вагон – глядишь, до бабушки доедет. В дом проскочит незамеченным, слышит: бабушка ходит, переживает, приговаривает: «Ох уж этот Юрка, как бы не замучил он там мою Женю…» А он тут как тут: «Кто замучил?!» – «Ах, Господи! Юрка приехал!» – «Бабуля, дай покушать!» Несколько раз такое повторялось: мама увезет, а он снова сбегает. Наконец привык к Баку, к школе, к одноклассникам – остался. Правда, каждую весну ждал каникул – и сразу к бабушке. Талантливый, разносторонний человек Мне понравилась Россия, ее природа. Я пропитался этим духом После школы Юра пошел в армию, служил с 1966 по 1969 годы в войсках ПВО – противовоздушной обороны – в городе Гвардейске Калининградской области. В те годы населения там было около 10 тысяч человек. Вспоминал потом: «Я служил в России три с половиной года. Мне понравилась Россия, ее природа. Я пропитался этим духом». Вернулся из армии, учился заочно в московском Всероссийском заочном финансово-экономическом институте, получил высшее образование. Занимался живописью, музыкой. Нужно сказать, что отец Илиодор был очень талантливым человеком: прекрасно играл на фортепьяно, замечательно пел, а еще сочинял стихи и песни (около 200 песен сочинил), талантливо рисовал, писал картины… Уходя в монастырь, он всё это сжег. «Похороны отменяются!» В 1972 году 25-летний Юрий работал в Союзе художников, редко бывал дома по своей занятости. Вдруг – телеграмма от мамы: бабушка Мария в тяжелом состоянии. Он – на поезд и по знакомому с детства маршруту – в Кизляр. Приезжает, а бабушка лежит, чуть дышит, вокруг родня: «Врачи сказали: она скоро отойдет…» На это Юра ответил: «Она никуда не отойдет!» Все: «Как это?» А он: «Вот так это!» Завернул бабушку в одеяло, еще в одно (на улице – январь месяц) – и на руках, так же, как она его когда-то двухмесячного несла, – на поезд: в Баку. Вечером сел – утром на месте. Сразу отправился с ней в областную больницу, к знакомым врачам. Там его, правда, не обнадежили: «Слушай, мы тебя уважаем, но ты извини, тебе не сюда надо…» А за окном кладбище. «Тебе ее нужно туда…» На такси – и домой. Позвонил знакомой, она анестезиологом работала: «Лида, выручай: бабушку привез больную!» Бабушку на диван, сам – шубу снял, на пол у дивана постелил. Маме сказал: «Вы в другую комнату переселяйтесь, а я тут буду с бабушкой. Она не умрет». И стали они с Лидой ухаживать за бабушкой, уколы колоть, а главное – растирать ее ледяные руки-ноги: у старушки было нарушено кровообращение. Поят ее с ложечки: вода с медом, вода с лимоном – и растирают. Витамины в уколах, обезболивающее… День, второй, третий…

Приехали сыновья бабушкины (их у нее много было), квартира у сестры небольшая, на третьем этаже, зато двор большой – они палатку-времянку поставили, живут, ждут, чтобы, значит, мать похоронить. Шашлыки жарят. Вдруг бабушка глаза открывает – смотрит вполне осмысленно. «Бабуля! О! Ты хочешь кушать?» – «Ага! Хочу!» – «Чего хочешь?» – «Пехи» (чеснок, маринованный по-армянски). Юра на балкон вышел и дядьям объявляет: «Похороны отменяются!» Поехал на базар, нашел домашний пехи, принес бабушке – она глаза открыла, пососала чуть-чуть, и дело пошло на поправку. Весной уже полным ходом обед готовила, посуду мыла. А она очень свою деревню любила. Стала рваться домой. «Подожди немножко, бабуля!» Фрукты для нее, апельсины, гранаты выжимали – витамины ей давали, соки. Наконец она не выдержала: «Всё. Вези меня на вокзал». Перед отъездом еще его поругала: он после советской школы забыл и храм, и молитвы. Был, как и все, пионером, комсомольцем. «Какой комсомол?! Ах ты хулиган! Негодник!» Уехала. После этого жила еще в полном здравии три года. «Господь слышит каждое движение нашего сердца» Отец Илиодор вспоминал позднее: «Точно так, как бабуля меня на руках понесла крестить, я ее тоже на руках привез и выходил. Хоть я тогда и неверующий был, но Господь слышит всех. У меня было такое сильное желание бабушке помочь, что и Господь мне помог».

Уже будучи в монастыре, отец Илиодор тосковал по любимой бабушке Марии, а больше всего скорбел, что даже фото на память о ней не осталось. И вдруг ему передают письмо из Кизляра. Открывает конверт – там восемь фотографий бабули. А еще фотография ее могилки ухоженной. Он говорил по этому поводу: «Вот такое чудо Господь явил. То есть Господь слышит каждое движение нашего сердца». Такая же история произошла у него с фотографиями, когда его рукополагал в диаконы сам Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II – причем рукополагал 4 декабря 1990 года – на оптинский праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы. Этих фото у отца Илиодора тоже не осталось, и он очень скорбел по этому поводу. Когда Патриарх Алексий II отошел ко Господу 5 декабря 2008 года, отец Илиодор попросил его: «Святейший, помоги!» Через пару дней приезжает в Шамордино, а там ему передают конвертик. Открывает: пять фотографий, как его рукополагает Святейший Патриарх. Господь слышит нас. Поэтому когда человек унывает – это большой грех. Нам нельзя унывать Отец Илиодор, вспоминая об этом, говорил: «Это что? Чудо! Это милость Божия. Не успеем мы только подумать – Господь нам дает такие вот знаки милости Своей. Поэтому когда человек унывает – это большой грех. Нам нельзя унывать. Конечно, Господь видит, что я от души прошу и что это полезно для укрепления веры, – значит, Господь подаст. А если человеку не полезно, тогда, конечно, чего тут обижаться?! Мало ли что ты попросил… А если тебе это не полезно?» Но это мы вперед забежали. Ему всегда хотелось кому-то помогать В 1980-е годы отец Илиодор трудился сразу на нескольких работах: преподавал в Абрамцевском художественном училище имени Васнецова, подрабатывал водителем – возил директора училища, а еще писал картины, сочинял стихи и песни. С молодежью возился: ему всегда хотелось кому-то помогать, кого-то обогревать теплом своей души – такой он был душевно щедрый человек, полный сил, доброты, света. Вспоминал позднее: «И даже будучи там, в миру, я же всё-таки с ребятами что делал? Организовывал. Мы выезжали. Два музыканта у меня были: Миша и Алеша Казаряны – бас-гитара и соло. Они росли тоже без мамы. Мама умерла рано. Я их одевал, кормил. Отец у них пьянствовал. Если что не так было – защищал их». Как отец Илиодор пришел к вере Весной 1985 года отец Илиодор в очередной раз отвез директора училища и поехал домой, в Загорск, где снимал тогда квартиру. От Загорска до Абрамцевского художественного училища в Хотьково – километров пятнадцать по трассе. Два года – с 1983 по 1985 – каждый день ездил мимо Троице-Сергиевой Лавры, но ни разу туда не заходил. А тут вдруг заехал на заправку, а там ему знакомые говорят: – А чего это ты такой бледный, Юра? Может, у тебя кто-нибудь умер? – А какое сегодня число? – 22 марта! – Как 22 марта?! У меня в этот день четыре года назад мама умерла! – Маму помянуть надо! Съезди привези бутылочку, помянем! А сам – зайди в Лавру, свечку поставь за упокой! В крайнем случае какой-нибудь бабушке деньги дай, чтобы она свечку поставила… Опять забегая вперед, скажем, что 22 марта – день памяти сорока мучеников Севастийских. Отец Илиодор был пострижен в иноки с именем Феофил – в честь одного из сорока мучеников Севастийских, как и его любимый старец и духовный наставник схиархимандрит Илий (Ноздрин).

«Ну всё – теперь я буду сюда ходить!» Отец Илиодор нередко говорил, что пришел к вере по молитвам своей бабушки Марии. А тогда, 22 марта, он подъехал к Лавре и почувствовал впервые всю ее мощь и духовную силу. Внутри – дрожь. Стоит в шубе у ворот Лавры и думает: «Что делать?» Смотрит – старенькая монахиня идет. «Бабушка, вот тебе три рубля, купи свечку, поставь – помяни мою маму!» – «Маму? А как ее звали?» – «Евгения». Она так посмотрела на него и говорит: «Нет уж – сам пойди и поставь!» – и ушла. Отец Илиодор вспоминал: «Захожу в арку – и меня сразу как будто чем-то окатило. Передо мной величественный Успенский собор. Как глянул – у меня всё в мозгах перевернулось и встало на нужное место. Думаю про себя: “Что ж ты два года мимо ездишь и ни разу сюда не зашел?!” Налево смотрю – трапезный храм, огромный, красивый. Направо – семинария. Вокруг такая тишина. Монахи ходят. Снег хрустит. Стоял, стоял. Думаю: “Надо идти. Только куда?” Пошел, где пение звучало. Открываю дверь, захожу: росписи – Господь проповедует, нищие сидят. Семинарист спрашивает: “Ну что, будете свечи брать?” Я дал деньги, взял пучок свечей. А у самого такое состояние: сердце бьется, дрожь. И тут взору моему предстала такая картина. Все стоят на коленях: “Честнейшую…” поют. Иконостас золотом блестит. Диакон с двойным орарем басит. Я думаю: “Вот это да! Красота какая!” Стою со свечами. Вспомнилось, как бабушка меня в храм еле живого принесла, слезы потекли. Стою, смотрю на контингент. Нам же в советское время говорили, что в храм одни дураки, полоумные ходят. Смотрю – нормальные люди стоят – молятся. Меня стали толкать к краю. Свечи забрали. Поставили. Сам стою, укоряю себя: “Почему я сюда не заходил?”»

В этот же день отцу Илиодору подарили от руки переписанный молитвослов – их в то время не продавали, верующие от руки молитвы переписывали. Потом он сам эти молитвы переписывал, распечатывал и распространял. Приехал домой – всю ночь читал: «Да воскреснет Бог…» и прочее. Потом сказал себе: «Ну всё – теперь я буду сюда ходить!» Ему было 38 лет… «Я к старцу прилепился и четыре года рядышком с ним пробыл» С того дня начал ходить в Лавру. Вскоре задумался о наставнике. Однажды спросил у одного из лаврских отцов: «Как бы мне здесь какого-нибудь мудреца встретить?» Тот ответил: «У нас мудрецов нет. У нас есть старцы!» – «А какие старцы?» – «Наум и Кирилл». Отцу Илиодору имя Кирилл больше понравилось, просит: «Мне бы к старцу Кириллу». Привел его лаврский отец к старцу Кириллу (Павлову), а тот его сразу по имени: «А, Георгий пришел. Присаживайся». Хлынули из глаз слезы, на колени упал, начал каяться… А старец ласково так: «Ничего, ничего…» Взял его старец за руку – и отец Илиодор, тогда еще просто Георгий, почувствовал такое умиление, такую благодать, что у него, внезапно для него самого, хлынули из глаз слезы. На колени упал, начал каяться… А старец ему ласково так: «Ничего, ничего – успокойся! Будешь теперь ко мне приходить?» – «Буду!» И вот отец Илиодор вспоминал потом: «Я к старцу прилепился и четыре года рядышком с ним и пробыл. Мы с ним у всех батюшек-старцев побывали. Я за ними ухаживал: ноги мыл, мазал мазью их раны». «Как батюшка Кирилл благословил меня в Оптину» Отец Илиодор вспоминал: «Когда я только выбрал монашеский путь, то поступил в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру, нес почти в течение четырех лет – с 1985 по 1989 годы – послушания у отца Кирилла (Павлова). Думал, что так и останусь в Лавре, но батюшка Кирилл сказал: – Ты подожди… Наступает 1989 год, и он благословляет меня в Оптину пустынь. Вызывает к себе и говорит: – Георгий, тебе завтра уже надо ехать в Оптину. Я даже растерялся: – В какую Оптину?! А батюшка мне: – Это – монастырь, Оптина пустынь, открывается в Калужской области под городом Козельском. “Что за Козельск? – думаю я. – Козел там, что ли, какой или козы живут? Ни разу не слыхал!” Говорю: – Батюшка! Господь с вами! Какой Козельск?! Куда я поеду? Никуда я не поеду! А отец Кирилл улыбается: – Ты поезжай, поезжай! Там – монастырь… А почему ты не хочешь? – Прежде всего потому, что там не будет вас! А старец Кирилл отвечает: – Там будет отец Илиан! (Схиархимандрит Илий тогда еще был иеромонахом Илианом.) Я тогда еще грешным делом подумал: “Ну какой такой Илья может сравниться со старцем Кириллом?” Батюшка Кирилл был моим первым духовником. Так я тогда и сказал отцу Кириллу. А он в ответ опять улыбается: – Нет-нет, ты поезжай! Я перед ним на колени упал: – Батюшка! Хотите – выгоняйте меня, но я туда не поеду! Смотрю: он замолчал, опустил голову. Рассердился даже. После паузы говорит: – Так, ну ладно, раз ты меня не слушаешь, иди к преподобному Сергию в Троицкий собор! И спроси у Преподобного, что он тебе скажет… Я усомнился: “Ну как это я у раки благословлюсь? Что, мощи Преподобного мне что-то скажут, что ли?” Вслух говорю: – Батюшка, да вы что?.. А он мне: – Все! Иди! Встал и вышел.

Разговор наш происходил внизу, в посылочной, где обычно старец принимал народ. А он поднялся к себе в келью на втором этаже. Я опешил, стою весь бледный, ноги трясутся… Не знаю, что и делать. Но пошел к Преподобному, раз батюшка благословил. Иду, а у самого – слезы в три ручья, рыдаю, думаю: “Ой, вот это попал! Как с батюшкой-то Кириллом расстаться?! Четыре года у него окормлялся, а теперь иди в какую-то Оптину, в Козельск какой-то, к какому-то Илье!” Доплелся с этими мыслями к преподобному Сергию. А это был день, когда там читался акафист Божией Матери. Пятница или воскресенье – сейчас не вспомню. В общем, собрался народ и величает Богородицу. Я боком протиснулся сквозь толпу к раке с мощами Преподобного, рухнул на колени, уперся головой в раку и плачу навзрыд, думая: “Что делать?!.. Как быть?!” Вот так и повторял. Но ничего в голову не приходило, кроме: “Козельск! Оптина!” Я ведь впервые эти названия от старца Кирилла и услышал. Но что это за Оптина?.. Пока минут тридцать читался акафист, я все плакал, стоя на коленях на полу. Но вот акафист закончился, люди начали прикладываться к иконе и потихоньку расходиться. Скоро должны были прийти уборщицы, и меня тоже попросили бы выйти из храма. А я так ничего и не понял. Батюшка-то вразумлял: “Преподобный тебе все скажет!” Опять я заплакал, направил последние силы к молитве и спрашиваю: “Господи! Ну что мне делать-то?.. Преподобный, что делать мне?!” Вдруг толпа шарахается в сторону, и я слышу голос: – Иди в Оптину! Думаю: “Ничего себе! Галлюцинации, что ль?” Ведь кроме меня никто не мог знать о моем деле. Я на коленях, люди в храме… Чей же это мог быть возглас? Надо, думаю, еще послушать… Опять я заплакал. Проходит еще минут пять или десять, и вдруг снова слышу: – Иди в Оптину! И вдруг снова слышу: «Иди в Оптину!» Уже громче, настойчивее Уже громче, настойчивее. Я аж подпрыгнул на месте, а слезы высохли. Это не галлюцинация, а чей-то окрик. Поднимаюсь с колен и вижу такую картину: один блаженный перелез на солею, а монахи схватили его и выпроваживают. Выталкивают его, а я вытянулся во весь рост и понял, что слова-то эти от него исходили. Я к нему: – Чего? Чего? Про Оптину-то мне только батюшка Кирилл один и говорил. А он мне в ответ: – Я тебе сказал: иди в Оптину! Но тут его уже утащили. Я встал как вкопанный, думаю: “Ну ладно!” И поплелся назад, к отцу Кириллу, а он меня спрашивает: – Ну, что тебе сказал Преподобный? И улыбается, слегка прищурившись. Я отвечаю: – Ну что?.. Сказал: “Иди в Оптину!” Блаженный там один был… А отец Кирилл мне: – Ну ладно, пошли! И мы отправились в келью, где отец Кирилл читал нам по вечерам».

«Я к вам в Оптину. А вы возьмете меня к себе?» Отец Илиодор вспоминал еще: «Приехал я в Оптину – полная разруха. Никакого настроения. Ни кола, ни двора. Ничего нет. Как будто “мессершмидты” бомбили два месяца. Ничего – ни забора, ничего нет – проходной двор. Всё заросшее, храмы стоят полуразрушенные, сараи, бабушки какие-то, мужики пьяные. Думаю: “Что такое? Какой это монастырь после Лавры? Где тут монастырь?” А тогда только один Введенский храм был, я застал то время, когда мы оттуда станки вытаскивали. И там маленький придел был – святителя Николая. Смотрю, оттуда старичок выскакивает. Я на него смотрю, про себя думаю: “Откуда такой старчик?” А он так раз: “запеленговал” меня – он же читает мысли – “пеленгует”. А я: “О, старец! А может, это – Илиан? Ну, если это Илиан, тогда я останусь!” Так я решил. И я так шаг ускоряю. Подбегаю к нему и говорю: – Батюшка, вы – Илиан? Он: – Ну да – я! – А я – я, Георгий! Он: – Да! Молодец! – Меня батюшка Кирилл к вам послал. – Хорошо! – Я к вам в Оптину. А вы возьмете меня к себе? – Возьму! Я прямо так обрадовался. Такая благодать от него исходила. И я уже на крыльях в Лавру лечу! Отец Кирилл спрашивает: – Ну что? Я ему: – Хорошо! Он улыбнулся: – Ну, вот видишь!» Так Георгий и оказался в Оптиной в 1989 году. В 1990 году был пострижен в иноки архимандритом Евлогием (Смирновым; будущим митрополитом Владимирским и Суздальским; 1937–2020) с именем Феофил – «любящий Бога». Первым послушанием было – помощник эконома. В этом же году, на Введение Пресвятой Богородицы во храм, был рукоположен в иеродиакона Святейшим Патриархом Алексием II. Оптинская Пасха 1990 год в центре отец Василий (Росляков) крайний справа старец Илий (Ноздрин) В 1994 году, на Благовещенье, был пострижен в монашество в честь Илиодора Магидского (Памфилийского) архимандритом Венедиктом (Пеньковым; 1939–2018), наместником Оптиной пустыни. (Святой мученик Илиодор жил в городе Магиде, Памфилии, в царствование императора Авреалина, претерпел мучение за исповедание веры Христовой и был казнен в 273 году.)