Уподобление же Петербурга Венеции не имеет серьезных оснований ни в архитектуре, ни в ландшафте: «„Петербург” — Северная Венеция — это затасканное клише из путеводителей .
Несмотря на схожее количество островов, каналов и мостов, это города, разительно непохожи внешне. За исключением небольшого квартала, называемого Новой Голландией, в Петербурге нет зданий, непосредственно омываемых водой, что является самой характерной чертой Венеции, несоизмеримы масштабы широко раскинувшегося Петербурга и компактной Венеции, и, конечно, не похожи доминирующие архитектурные стили. Русский путешественник скорее обнаруживает в венецианской архитектуре московские черты — такую же причудливую смесь византийских и ориентальных мотивов, те же самые кирпичные затеи, например М-образные кренелюры, как на стенах московского Кремля, что и неудивительно, учитывая выдающуюся роль, которую сыграли Аристотель Фиораванти и другие навербованные в Венеции итальянские зодчие, „фрязины”, в строительс
...Ещё
Уподобление же Петербурга Венеции не имеет серьезных оснований ни в архитектуре, ни в ландшафте: «„Петербург” — Северная Венеция — это затасканное клише из путеводителей .
Несмотря на схожее количество островов, каналов и мостов, это города, разительно непохожи внешне. За исключением небольшого квартала, называемого Новой Голландией, в Петербурге нет зданий, непосредственно омываемых водой, что является самой характерной чертой Венеции, несоизмеримы масштабы широко раскинувшегося Петербурга и компактной Венеции, и, конечно, не похожи доминирующие архитектурные стили. Русский путешественник скорее обнаруживает в венецианской архитектуре московские черты — такую же причудливую смесь византийских и ориентальных мотивов, те же самые кирпичные затеи, например М-образные кренелюры, как на стенах московского Кремля, что и неудивительно, учитывая выдающуюся роль, которую сыграли Аристотель Фиораванти и другие навербованные в Венеции итальянские зодчие, „фрязины”, в строительстве исторического центра Москвы в царствование Ивана III»
Однако же, два города все же по-своему похожи. Нигде на земле, как в этих двух городах, не сталкиваются с такой драматической интенсивностью гармонизирующее человеческое творчество и стихийный хаос. К Венеции вполне приложимы слова, сказанные Достоевским о Петербурге: „Самый умышленный город в мире”. Оба великолепных города возникли вопреки природе, „противоестественно”, в местах, совсем непригодных для человеческого обитания, усилием воли и экономического, политического, военного и художественного гения людей, и над обоими городами словно бы тяготеет эсхатологическое проклятие, угроза природы когда-нибудь вернуться и забрать свое.
Комментарии 5
Уподобление же Петербурга Венеции не имеет серьезных оснований ни в архитектуре, ни в ландшафте: «„Петербург” — Северная Венеция — это затасканное клише из путеводителей .
Несмотря на схожее количество островов, каналов и мостов, это города, разительно непохожи внешне. За исключением небольшого квартала, называемого Новой Голландией, в Петербурге нет зданий, непосредственно омываемых водой, что является самой характерной чертой Венеции, несоизмеримы масштабы широко раскинувшегося Петербурга и компактной Венеции, и, конечно, не похожи доминирующие архитектурные стили. Русский путешественник скорее обнаруживает в венецианской архитектуре московские черты — такую же причудливую смесь византийских и ориентальных мотивов, те же самые кирпичные затеи, например М-образные кренелюры, как на стенах московского Кремля, что и неудивительно, учитывая выдающуюся роль, которую сыграли Аристотель Фиораванти и другие навербованные в Венеции итальянские зодчие, „фрязины”, в строительс
...ЕщёУподобление же Петербурга Венеции не имеет серьезных оснований ни в архитектуре, ни в ландшафте: «„Петербург” — Северная Венеция — это затасканное клише из путеводителей .
Несмотря на схожее количество островов, каналов и мостов, это города, разительно непохожи внешне. За исключением небольшого квартала, называемого Новой Голландией, в Петербурге нет зданий, непосредственно омываемых водой, что является самой характерной чертой Венеции, несоизмеримы масштабы широко раскинувшегося Петербурга и компактной Венеции, и, конечно, не похожи доминирующие архитектурные стили. Русский путешественник скорее обнаруживает в венецианской архитектуре московские черты — такую же причудливую смесь византийских и ориентальных мотивов, те же самые кирпичные затеи, например М-образные кренелюры, как на стенах московского Кремля, что и неудивительно, учитывая выдающуюся роль, которую сыграли Аристотель Фиораванти и другие навербованные в Венеции итальянские зодчие, „фрязины”, в строительстве исторического центра Москвы в царствование Ивана III»
Однако же, два города все же по-своему похожи. Нигде на земле, как в этих двух городах, не сталкиваются с такой драматической интенсивностью гармонизирующее человеческое творчество и стихийный хаос. К Венеции вполне приложимы слова, сказанные Достоевским о Петербурге: „Самый умышленный город в мире”. Оба великолепных города возникли вопреки природе, „противоестественно”, в местах, совсем непригодных для человеческого обитания, усилием воли и экономического, политического, военного и художественного гения людей, и над обоими городами словно бы тяготеет эсхатологическое проклятие, угроза природы когда-нибудь вернуться и забрать свое.