Майлс родился 26 мая 1926 года в Олтоне штата Иллинойс в семье дантиста и землевладельца Майлса Дьюи Дэвиса II-го, который унаследовал от Майлса Дьюи Дэвиса I-го не только умение вести бизнес и отличный участок земли, но и идею о том, что династия Дэвисов должна доказать всему миру, что чёрные люди ничуть не хуже белых. Отец будущего музыканта стал прекрасным специалистом, просто виртуозом своего дела, но его никто не принимал всерьёз. Смотрели на него, как на диковинку в цирке. Брат его, Фрэнк, закончил Говард и Берлинский университет, стал редактором журнала «Colors», издаваемого самим Рокфеллером, ездил в самом шикарном лимузине, но не имел права садиться в парке на скамейку с надписью «Только для белых». Это отношение тяготило героя нашего повествования. Опыт деда и отца доказал, что деньги и знания ничего не дают в стране, пропитанной шовинизмом и сегрегацией. Можно было заняться спортом, но, увы, здоровье Майлса не позволяло. Оставалась музыка. В семье Дэвисов её любили все. Бабушка играла на органе, мать – на скрипке и рояле, сестра Дороти тоже играла на рояле, брат Вернон увлекался джазовым танцем, играл на рояле и трубе. В доме всегда что-нибудь звучало или бренчало, но первую свою музыку Майлс Дэвис услышал по радио. «Не помню, белая это была музыка или черная, но, главное, слушая её, я её услышал. И вопрос для меня был решён…» – так сказал Майлс в одном интервью. Он решил стать композитором. Он слушал музыку по радио, ходил в те места, где звучали духовые оркестры и играли джаз. Едва научившись читать, Майлс накупил книг по теории музыки и о жизни великих музыкантов. Заметив его повышенный интерес к музыке, мать купила ему проигрыватель и две первые пластинки. В своей автобиографии трубач писал: «Это были записи Дюка Эллингтона и Арта Тэйтума. Две самые нужные вещи для начинающего музыканта, не так ли? Публика из высшего общества обычно игнорирует Дюка, а я отношу его в одну категорию со Стравинским. У него действительно есть чему поучиться. Однажды отец вставлял зуб своему приятелю, учителю музыки. Заметив, с каким вниманием я слушаю радио, он сказал – эй, маленький Дэвис, кем ты хочешь стать? Я сказал – великим музыкантом. Тогда он рассмеялся и сказал: – я преподаю музыку в школе каждую среду, купите малышу трубу, и пусть приходит. Чтобы музыку слышать, её надо играть. Моя мать возразила – пусть он лучше учится играть на скрипке. Ну уж нет, заявил я, если я появлюсь со скрипкой в нашем квартале, количество белых, желающих осчастливить мой тощий зад пинком своего ботинка, сразу резко возрастёт. Многие люди меня кое-чему научили, и первой была Мэйбл Хиггинс. Она была такая толстая, но хорошего человека и должно быть много. А она была большим мастером открывать глаза и уши. Она рассказывала мне о музыке, играя на рояле, учила нотной грамоте. Я потратил много времени и сил на чтение множества книг по теории музыки и о людях, на которых мне хотелось походить. И, когда наконец я начал играть, я научился этому быстро, но звук моей трубы был поначалу ужасен. Большинство музыкантов были заметно старше меня и называли меня Маленький Дэвис, а мне так хотелось быть большим. Они смеялись, говорили – давай, Маленький Дэвис, наяривай, звук придёт, лови мелодию. На трубе у меня ещё плохо получалось, но моему наставнику нравилась моя игра, может быть, потому что мне нравились его музыкальные принципы. Набравшись, он мог сказать – Маленький Дэвис, иди сюда, не играй так, как я, никогда и не обращай внимания ни на меня, ни на мои слова… – всякий раз, когда он напивался, он пел мне эту песню. Если бы он не пил так много, он мог бы стать знаменитым трубачом. Он говорил – играй легко и быстро, не финти зазря, главное – чувство звука. Можешь играть без вибрато – придёт время, и руки и голос у тебя сами начнут дрожать. Когда мне было 11 лет, моя мать сказала как-то удивлённо – ну ты и шустрый, Майлс! Отец спросил – почему – она ответила – потому что он самый шустрый из всех Дэвисов и работает как сумасшедший. Неподалеку, в городке Спрингфилд, нужен был трубач, умеющий читать ноты. Там я заработал свою первую сотню долларов. В нашем школьном оркестре играл на трубе Кларк Терри. Вот уж кто точно родился с серебряной трубой во рту! Казалось, что он всегда мог играть уверенно и твёрдо. Когда он играл, все места были заняты, люди специально приезжали из других городов послушать его игру. Мы подружились, хотя я был моложе и играл заметно хуже. С 1940 года мы стали играть вместе. Когда в наш город приехал Сани Ститт и услышал нашу игру, он сказал – ты, Кларк, играешь очень хорошо, тебе стоит посвятить музыке всю жизнь. А ты, малыш, играешь похуже, но твоя голова поистине золотая. Твоя музыка малопонятна и непривычна для слуха, но она чем-то похожа на музыку одного сумасшедшего негра. Его зовут Чарли Паркер. Твоя техника игры удивительно похожа на его технику, но нет его виртуозности. Поедем с нами. – И я попросил его устроить меня в оркестр Тина Брэдшоу, с которым он приехал, но мать мне категорически это запретила до окончания школы. Я не разговаривал с ней две недели, но и не уехал. Когда мне было 15, я зарабатывал 125 долларов в неделю игрой на трубе, разъезжал по окрестным городкам в отцовском автомобиле и у меня было десять костюмов. Школьные годы подходили к концу. Я вставал около пяти утра и играл на трубе, а в девять в классе рассуждал о Шекспире. Вечером допоздна я играл в различных клубах джаз. Моя учительница мисс Джонсон была плохого мнения обо мне. Как-то раз она застукала меня с девчонкой и сказала – из этого парня ничего не получится. Я ушёл из школы – она была мне больше не нужна. Я играл тогда в оркестре Эдди Рэндалла и был уже достаточно известен в музыкальном мире Сент-Луиса. Отец меня не поддержал, сказал – что бы ты ни делал, ты должен делать это до конца. Он вызвал дядю Фрэнка на подмогу. Тот долго рассказывал мне о Ганнибале и Цезаре. А я спросил его, почему он работает с Рокфеллером. И он ответил – потому что он победитель. Он был чудесный парень, любимец деда. Вдвоём они всё-таки заставили меня почувствовать себя дураком. Мы с Кларком стали выискивать эксперименты бопперов, вслушивались в них, выучили их аранжировки наизусть. И когда в 1944 году в Сент-Луис приехал оркестр Экстайна с Паркером и Гиллеспи, первых, кого они увидели, выйдя на сцену, так это нас с Кларком в первом ряду и с трубами под мышками. К нам спустился Диззи и сказал – ребята, у нас заболел третий трубач, вы не могли бы попробовать его заменить? Кларк сразу заиграл необычайно хорошо, а я от волнения не смог прочесть ни одной ноты. Потом мне сказали, что труба моя звучала отвратительно, но меня неожиданно для всех поддержал сам Чарли Паркер. Я любил музыку так сильно и занимался ею так много, что через несколько недель уже постоянно играл с оркестром и был готов отправиться с ним в Нью-Йорк, я просто не мог иначе. Не каждый молодой музыкант, тем более такой юнец, как я, набрался бы смелости просить об этом знаменитого маэстро. Но и этот оркестр уехал без меня. Мне необходимо было закончить школу. Чарли Паркер оставил мне свои координаты, и в 1945 году, когда я наконец закончил эту школу, я вопреки всей семье поехал в Нью-Йорк и сразу отправился к Чарли. Он учился тогда в Джульярде, и я поступил туда же. Проучился там полтора семестра и понял, что там меня уже ничему больше не научат. Я жил с Чарли в одной комнате в течение того года, ел с ним, играл, ходил за ним тенью. Паркер считался тогда самым гениальным музыкантом джаза и был ведущим инструменталистом. Я играл плохо, но много работал над своим звуком. Чарли заставлял меня играть с ним, часто шутил, что не зайдя в воду, не замочишь штиблеты и не научишься плавать. Не бойся, – говорил он, – просто играй вперед по течению, куда несет тебя твоя мысль... Ты должен знать: если ты можешь слышать ноты, ты можешь их также сыграть. Когда я слышу какую-либо ноту, то это единственная нота, которую я могу сыграть сию минуту, единственная нота, о которой я тогда думал, что я смогу её сыграть и что только она сюда подходит. Вот блюз – ты же не учишься играть блюз, ты его просто играешь, играешь. Я не знаю, предпочитаю ли я сочинять или играть. Есть определённое чувство, которое достигается только игрой, но никогда письмом композиции. Ведь если ты играешь, то это всё равно что сочиняешь…» В 1945 году была записана первая пластинка Чарли Паркера и Майлса Дэвиса, а затем начинающий трубач по совету своего лучшего друга Диззи Гиллеспи отправляется на учёбу в группу Телониуса Монка. Пианист сделал всё, чтобы Дэвис начал чувствовать гармонию, а звук его трубы стал уверенным и стабильным. В 1946 году Дэвис выступает в составах Бенни Картера и Чарльза Мингуса, продолжает записываться на пластинки. В конце года Фэттс Наварро покидает оркестр Билли Экстайна, и Майлсу предлагают место, на котором ещё совсем недавно играл сам Диззи Гиллеспи. Так началась музыкальная карьера Дэвиса, изобилующая взлётами и падениями. В 1948 году он собрал собрал нонет, который вошёл в историю джаза как CAPITOL BAND — первый ансамбль так называемого «прохладного джаза». Состав нонета был весьма оригинален: труба, тромбон, валторна, туба, альт- и баритон-саксофон, фортепиано, контрабас, ударные. Термин «кул» впервые появился на пластинке Дэвиса "The Birth Of The Cool" (1949), на которой были записаны композиции и аранжировки Джерри Маллигэна, Джона Льюиса, Гила Эванса и Джона Каризи. К сожалению, в 50-е годы музыкант увлёкся наркотиками и не появлялся на сцене 4 года. Только в 1955 он собрал ансамбль, в который вошли Джон Колтрейн, Рэд Гарлэнд, Пол Чемберс, Филли Джо Джонс (иногда присоединялись Кэннонбол Эддерли и Билл Эванс). Во второй половине 1950-х гг. Дэвис становится признанным лидером современного джаза и начинает экспериментировать в области формы и гармонии, заменяя традиционные аккордовые последовательности остинатными басовыми формулами (альбомы "Milestones", 1958, "Kind Of Blue", 1959). В то же время он записывает (на трубе и флюгельгорне) с оркестром Гила Эванса сюиты, которые можно отнести к «третьему течению» — "Miles Ahead" (1957), "Porgy and Bess" (1958), "Sketches of Spain" (1959). В 1960-е годы Дэвис собрал новый квинтет, в который пригласил молодых виртуозов — Уэйна Шортера, Херби Хэнкока, Рона Картера, Тони Уильямса, триумфально гастролировал в Европе и выпустил альбомы, которые считаются вершиной развития акустического джаза — "Davis In Europe" (1963), "Seven Steps To Heaven" (1963), "My Funny Valentine" (1965), "E.S.P." (1965), "Miles Smiles" (1967) и другие. В конце 60-х годов музыкант полностью отказывается от джазовых стандартов в пользу энергетики рок-музыки. Его пьесы становятся длинными, объединяясь в прекраснейшие полотна и цементируясь короткими риффами. Майлс пригласил в группу молодых исполнителей — Джо Завинула, Джона Маклафлина, Чика Кориа, Дэйва Холланда, Ленни Уайта, Билли Кобэма, Стива Гроссмана, Аирто Морейру. С ними он записал ряд джаз-роковых альбомов — "Filles De Kilimanjaro" (1968), "In a Silent Way" (1969) и "Bitches Brew" (1970). В 1970-е годы Дэвис утвердил на сцене новый тип джазового шоу, после чего стал частым гостем американских и европейских джаз- и рок-фестивалей. Однако здоровье его ухудшалось. Смерть близких ему музыкантов, воспаление лёгких, автокатастрофа и повреждение коленного сустава, наркотики и неприятности с полицией — всё это привело к сильной депрессии, и после 1975 года Майлс не появлялся на сцене 6 лет. О выздоровлении и возвращении возвестил альбом "The Man With A Horn" (1981). В оркестре вновь появились новые имена (он всегда умел открывать таланты) — Джон Скофилд, Кенни Гарретт, Майк Стерн, Эл Фостер, Маркус Миллер, Боб Берг и другие. Новый стиль, который можно охарактеризовать как фанк-рок-джаз, был представлен альбомом "Tutu" (1986). Майк Зверин назвал его «звуковой дорожкой десятилетия». «In a Silent Way» также указывается в списке альбомов, оказавших наибольшее влияние на развитие эмбиента. Дэвис продолжал гастролировать вплоть до своей кончины в 1991 году от заболеваний, связанных со СПИДом.

Miles Davis – trumpet John Coltrane – tenor saxophone Red Garland – piano Paul Chambers – bass Philly Joe Jones – drums