Короче говоря, полководец Сталин вернулся домой с трофеями. И народ, прежде всего - русский народ, не мог этого не оценить. С трофеями, как я уже сказал, русские солдаты не возвращались домой очень давно. С такими трофеями - никогда. Вообще, решение Сталина не препятствовать тому, чтобы «пошла страна лимония - сплошная чемодания», было одним из самых мудрых его стратегических решений. Чемодан был наглядным свидетельством ненапрасности, небессмысленности войны для простого солдата, психологической компенсацией за то, что Советская Армия не могла «посчитаться» с немцами по правилам кровной мести и вообще СССР не проводил по отношению к Германии террористической политики (хотя, с точки зрения «византийской» логики, такой террор мог бы найти оправдание хотя бы в ослаблении будущего врага). Более того, в расположении советских войск были бы немыслимы надписи, подобные висевшим на оккупированной территории СССР: «Вода в колодце только для немецких солдат. За приближение - расстрел». Вопреки распространяемым сплетням о стихийном грабеже и мародерстве русских солдат, распределение трофеев было поставлено на организованные и вполне социалистические рельсы: «Как и многие офицеры, возвращавшиеся с войны, отец привез трофеи - мотоцикл Цундап (Zundapp-К350), два велосипеда и еще какую-то мелочь. В перестроечной печати иногда советских солдат пытались представить не освободителями, а грабителями, дерущимися из-за добычи, волокущими за собой домой полные машины отобранного имущества немецких граждан. Вполне допустимо, что отдельные случаи мародерства были, но отец рассказывал, что для того, чтобы привезти что-то с собой в Союз, необходим был достаточно безупречный послужной список. Трофейная техника выдавалась со специальных баз в строгом соответствии с имеющимися предписаниями». В такой форме распределение трофеев напоминало, скорее, выдачу наград за службу. И вряд ли кто из потомков ветеранов Войны усомнится в том, что награды были вполне заслужены. Благодаря трофеям Победа приобрела материальное, вполне ощутимое измерение. Не только личное, в виде «чемодана», но и общесоюзное - в виде новоприсоединенных земель, а также немецких репараций. Вывезенное в счет репараций промышленное оборудование сыграло в истории СССР двойственную роль. С одной стороны, «репарации» стали, по сути, второй индустриализацией, позволив советской промышленности наладить выпуск товаров народного потребления, многих из которых у нас раньше просто не было. Послевоенный «Москвич 401», ставший первым «народным автомобилем», впервые приобщившим простых граждан к радостям автовождения, производился на оборудовании «Опеля» и представлял собой копию немецкой модели «Опель-Кадет». СССР понадобилось бы не одно десятилетие для того, чтобы дойти в промышленном развитии до производства подобных товаров. История благосостояния всех развитых западных стран начиналась с масштабного ограбления колоний и соседей, а то и вообще собственного Юга, как в США. Сталин предоставил СССР возможность совершить подобное «ограбление» на вполне законных основаниях - в компенсацию за то, что было отнято и разрушено у нас. Другое дело, что, полагаясь на завезенное оборудование, СССР запустил многие необходимые отрасли и в чем-то подотстал, но это, опять же, вряд ли можно поставить в вину самому Сталину, а не его недостойным преемникам. Русские воевали из века в век, если не из десятилетия в десятилетие. Однако крайне редко получали что-то существенное в обмен за понесенные потери. Чаще всего это были войны либо за выживание, либо за неверно просчитанные имперские интересы. Последние по-настоящему крупные и исторически значимые территориальные приобретения война приносила вообще при Екатерине II. Со «времен Очаковских и покоренья Крыма» русские вообще не могли сказать, что получили хоть что-либо, хотя бы клочок земли от ведшихся ими больших войн (ну, если не считать таковыми завоевания Средней Азии или Кавказа). И способность Сталина обеспечить стране не просто «геополитические приобретения», но именно конкретные, ощутимые трофеи стала еще одним обстоятельством, резко выделяющим Вторую мировую из череды русских войн XIX-ХХ веков. 6. Царь количества и знамения времени. Почему Сталин победил Гитлера? У французского философа-традиционалиста Рене Генона есть очень красивая мысль о царстве количества, о новой мировой эпохе, на протяжении которой мир постепенно овеществляется, материальные законы начинают превалировать над духовными, материальные, «физические» энергии, над духовными энергиями. Мир отяжеляется и уплотняется, становясь непроницаем для священного. Не совсем, конечно, полная непроницаемость была бы гибелью мира, но возможность духовного воздействия на мир становится ограниченной. Материализация мира идет параллельно с вытеснением из него истинной духовной традиции, с приближением конца времен, с усилением действия того, что апостол Павел называл «тайной беззакония», «мистерией аномии». Однако ошибочно видеть в материализации причину или, напротив, следствие духовной деградации. Логичней видеть в материализации защитную реакцию мира на возрастание «беззакония», осуществляемого некими таинственными путями. Мир тяжелеет, становясь неподъемным для сатанократической революции, слишком неповоротливым, чтобы перемещать его с помощью левитации, слишком «одномерным», чтобы подчиняться законам магии. Другими словами, не только сопротивление отступающей «армии Апокалипсиса» сдерживает наступление Антихриста. Ему сопротивляется и сама материализующаяся, утяжеляющаяся структура мира, становящегося менее проницаемым для подлинного антихристова духа, далекого, на самом деле, и от материализма, и от атеизма, замешанного скорее на отравленной мистике и извращении религиозного духа. Мир становится слишком «труден» для Антихриста. Русская революция сокрушила тот мировой порядок, в котором Россия мыслила себя как Катехон, как вооруженная сила, удерживающая наступление «тайны беззакония». Дальнейшее развитие могло пойти по двум путям. Либо Россия станет на путь духовного революционаризма, станет подлинным «царством Антихриста», каковым его считали многие в эмигрантском и катакомбном духовенстве, или, напротив, Россия «отвердеет», закапсулируется, «подморозится», не пропустив «дух тления» внутрь себя. Бывший семинарист Сталин сделал очень много для того, чтобы подлинное «беззаконие» в послереволюционной России не умножилось, а напротив - серьезно уменьшилось. Страна надолго ушла с дорог капитализма, либерализма, левацкого революционаризма, упадочной теософии и оккультизма, на которых ее одинаково ждала гибель. Отвердевшая Россия, освобожденная на какой-то период от разъедавшей ее духовной двойственности, приобрела необычайную экономическую, военно-политическую и культурную (если иметь в виду светский аспект культуры) мощь. Мощь, которой мы имеем полное право гордиться. Бессмысленно, конечно, рядить сталинскую империю в византийскую тогу, а самого марксиста, в чем-то все-таки интернационалиста (несмотря на нескрываемый русский национализм и даже немного шовинизм) Сталина в одежды русских православных царей. Советская цивилизация не была, конечно, простым продолжением на новом витке православной русской цивилизации. Она была ее «материализацией», «овеществлением», но овеществлением талантливым и полным. Сталин был царём Количества, его гениальный во многих отношениях ум был заточен под учет мельчайших материальных факторов и под оценку материальной действенности духовного. Именно эта способность правильно оценить духовное в его действенности привела его и к необычайно прочной фиксации положения РПЦ в послевоенные годы. На смену внутреннему и внешнему распаду и гонениям пришли воссоединение униатов, восстановление целостности канонической территории СССР и забота Сталина о догматической чистоте в противовес новомодным модернизму и экуменизму. Сталинизм был, возможно, идеальной формой организации русского бытия в период «овеществления». Эта вещественность, добротная плотность духовно обедненной, но богосотворенной материи, и помогла Сталину одержать победу над Гитлером, всецело погруженным в оккультный мир призраков, падших духов, магических сил и иррациональных действий. Иррациональность и темная мистика давали Гитлеру преимущество пока он действовал против духовно разжиженных стран Европы. Столкнувшись с союзом двух очень разных «материальных» цивилизаций - Советской и Американской, призрачный характер гитлеризма должен был обнажиться и разрушиться. В мире, где не осталось места политической силе, руководимой высшим духом, Сталин стал полюсом сопротивления материи, Количества - против падшего духа и дурного, выморочного, «Качества». * * * Итак, Сталин стал гением Количества. Он концентрировал в себе бездну информации, единолично руководя не только фронтами, но и армиями, корпусами, дивизиями, даже полками. Он планировал талантливые военные операции вроде знаменитых «Десяти сталинских ударов». Он разрабатывал вместе (а иногда и вместо) конструкторов лучшие образцы вооружений, из которых мощный тяжелый танк был, в итоге, назван его именем. Он произносил речи, доклады, отдавал директивы и приказы, разъяснявшие на уровне глубочайшего политического и даже нравственного анализа события войны. Он стремился сохранить Советский Союз от перенапряжения, чреватого экономической и социальной катастрофой, и смог этого добиться, в то время как Германия довела себя до экономического краха. Он обеспечил максимально выгодные для Советского Союза результаты войны, причем часть из них - еще до ее начала. Выгода была получена не только страной в целом, страной как Державой, но и ее гражданами. Всё это стоило нервов, боли и труда и унесло в могилу отнюдь еще не старого, особенно по кавказским меркам, человека. Если сделанное Сталиным не заслуживает хотя бы теперь, спустя шесть десятилетий после падения Берлина, благодарной памяти потомства - памяти, выраженной не только в кухонных разговорах, но в монументах, официальных формулах и полноценном историческом признании, - то ни один победитель не заслуживает такой памяти. Если Сталин не имеет права на Победу, то, значит, триумфы прочих правителей и полководцев - краденные. Права на славу и почитание не имеют ни Александр Македонский, ни Ганнибал, ни Цезарь, ни Траян, ни Петр Великий, ни Фридрих Великий, ни Суворов, ни Наполеон, никто из победителей позднейшего времени. Сегодня России еще не поздно что-то исправить. До торжеств, посвященных 60-летию Победы, осталось 2 месяца. За это время, проявив любимые Сталиным «большевистские темпы», вполне можно продумать и подготовить достойную программу восстановления доброго имени Главнокомандующего Победы. На худой конец - поставить ему в Москве памятник, возвратить собственное имя овеянному славой Сталинграду, вернуть портреты Сталина на их законное место хотя бы рядом с другими военачальниками. Это было бы более полезным приложением сил, чем бесплодная и унизительная «полемика» с марионеточной Латвией по поводу пенсионеров и воблы. Но если нашему «патриотическому» лишь на словах государству так и не хватит смелости на эту назревшую реабилитацию, то мы можем осуществить эту реабилитацию лично. Придя 9 мая 2005 года к Вечному огню у Неизвестного солдата в Москве или в других городах, вложить в букет цветов портрет Главнокомандующего. Того, кто долгие 4 года вел солдат известных и неизвестных к великой, величайшей в истории нашего народа, Победе. Примечания: (1) Об уровне информационной четкости, которой добивался от всех Сталин, свидетельствует следующий эпизод, рассказанный начальником оперативного управления Генштаба генералом Штеменко: «Как-то в одном из итоговых донесений за день, полученных с Воронежского фронта, было написано, что в результате успешной контратаки наших войск захвачено 100 орудий противника. Это донесение было принято по телеграфу начальником направления, перепечатано на машинке, заверено и, как положено, сразу представлено в Ставку. Утром И. В. Сталин по телефону спросил меня: - Захвачены ли вместе с орудиями снаряды? Я не знал. Он сказал: - Поинтересуйтесь и доложите. Срочно связался с начальником штаба фронта. Он тоже не знал и обещал немедленно выяснить. Часа через два Верховный Главнокомандующий позвонил и добавил: - Если есть снаряды, то можно из захваченных фронтом орудий сформировать чуть ли не двадцать батарей. Так или нет? Подтверждаю, что так. А он спрашивает: - Не удалось выяснить, сколько снарядов? - Пока нет,- отвечаю. Он бросил трубку, явно, чувствую, недовольный. Опять связался с начальником штаба фронта. На этот раз от него узнаю, что захвачено не 100, а всего 10 орудий, из них 6 разбитых и только 4 исправных; кто донес и почему так произошло - штаб разбирается. Скандал был налицо. До вечера звонка не было, а при очередном докладе в Кремле Верховный Главнокомандующий сам напомнил об этих злосчастных орудиях. Как и предполагали, была буря: нам пришлось выслушать в свой адрес и по поводу штабов вообще много разных весьма выразительных слов о безответственности, халатности в работе, ротозействе, головотяпстве, отсутствии контроля... В конце концов А.И. Антонову было приказано лично дело расследовать и о виновных в искажении фактов доложить. Выяснилось, что в донесении Военного совета фронта было написано 10 орудий, а когда передавали по аппарату Бодо, то телеграфисты цифру исказили и передали 100. Алексей Иннокентьевич доложил об этом и сказал, что приняты строгие меры контроля с целью не допускать впредь таких ошибок. Виновных не назвал. Сталин посопел трубкой, прошелся вдоль стола с картами и сказал: - Девчонок с телеграфа надо, конечно, предупредить, чтобы были внимательней... Но что с них возьмешь: они в содержании телеграмм не разбираются. А вот оператор, который принимал донесение, обязан был проверить подлинность цифры. Это же не две пушки, и не каждый день мы захватываем сразу такое количество орудий, а, пожалуй, первый раз с начала войны... Он долго еще говорил на эту тему, а затем спросил: - А кто принимал донесение из операторов? Я ответил, что у аппарата был сам начальник направления. - Вот его и снять! Назначить на менее ответственную работу, и не в Генштабе...» (Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. - М., 1989. cc. 439-440). (2) Не будем приводить хрестоматийных примеров из мемуаров В.Г. Грабина, автора лучшей пушки Второй Мировой - 76-мм ЗИС-3, или авиаконструктора Яковлева. Приведем пример из мемуаров металлурга В.С. Емельянова, главного конструктора танковой брони. Причем по вопросу, с танками не связанному, по сути - об экзотической «мелочи», выявляющей уровень внимания Сталина к вопросам вооружений. «На заводе создана броневая защита для лыжников. Легкий щиток из броневой стали закрепляется на лыжах. Когда лыжник попадет в поле обстрела, то он может залечь, прикрепить щиток и передвигаться дальше ползком, толкая впереди себя закрепленную на лыжах броневую защиту... Мы робко вошли. Положили лыжи, закрепили щиток и стали ждать... В руках у Ванникова [нарком вооружений] был автомат. Ровно в пять появился Сталин... подошел к щитку... опустился на колени и, обращаясь к Ванникову, произнес: - Дайте автомат. Ванников подал автомат... Сталин лёг на пол, просунул ствол автомата через щель броневого щитка и стал целиться. Он несколько раз менял положение, передвигая щиток, вынимал ствол автомата из щели и снова просовывал его в щель. В кабинете стояла тишина. Только иногда раздавался лязг металла по металлу. Наконец Сталин поднялся, протянул автомат Ванникову и произнес: - Щель для стрельбы лучше сместить на двадцать миллиметров вправо. Вот здесь, - он указал на место на щитке, - следует укрепить полочку, чтобы обоймы с патронами можно было класть. А то стрелок протянет руку к патронташу за обоймой, плечо у него приподнимется, выйдет из броневой защиты, и снайпер может пристрелить его. Конструктор держал блокнот и тщательно все записывал. А Сталин продолжал делать замечания: - В последнее время много ранений в пах. При таких ранениях часто атрофируются нижние конечности. Для того чтобы избежать таких поражений, необходимо удлинить открылки у щитка так, чтобы защитить и эту часть тела. К Сталину подошел (маршал) Кулик и произнес: - Надо обязать промышленность поставить армии... - и он назвал несуразное количество щитков. Сталин взглянул на Кулика с каким-то пренебрежением и сказал: - На заводах тоже большевики есть, они сделают столько, сколько сделать можно. Не думайте, что вы один беспокоитесь о вооружении нашей армии» (В.С. Емельянов На пороге войны. М., 1971. сс. 154-158). Егор ХОЛМОГОРОВ,