В 1928 году Либаву посетил американский журналист, который с удивлением бродил по безлюдным кварталам пустых казенных зданий, по циклопическим развалинам крепости и осматривал огромный порт, вход в который затянуло песком. В своем репортаже о Либаве он провел аналогию с романом Герберта Уэльса «Война миров». И сейчас, в 2013 году, в окрестностях Лиепаи туристы видят развалины десятков циклопических сооружений. ЦАРСКАЯ АВАНТЮРА Держу пари, что в прошедших и будущих теледебатах, посвященных столетию русской революции, ни один из участников не слышал о строительстве Либавской крепости и Порта императора Александра III. Между тем эта авантюра во многом предопределила поражение России в войне с Японией и все три последующие революции.

Немного истории. В 80-х годах XIX века Морское ведомство задумало построить на Балтике незамерзающий порт. На строительство нового порта повлияли два фактора: с одной стороны – интенсивное строительство германского флота и прорытие Кильского канала, а с другой – невозможность вывода зимой крейсеров из портов Финского залива в случае начала войны с Англией. Так, весной 1885 года начался так называемый афганский кризис. Англия привела в полную боевую готовность свой флот, а русские адмиралы не могли до конца мая вывести свои корабли из замерзших портов. Однако строить порт и большую морскую крепость в Либаве или, скажем, в Виндаве было заведомой глупостью. Ведь в ходе любого военного конфликта, что с Англией, что с Германией, неприятельский флот неизбежно блокирует Датские проливы, и ни один русский корабль ни при каких условиях не прорвется в океан. Казалось, сама природа исключила создание там большой военно-морской базы – низменный песчаный берег, малые глубины, подвижные пески, отсутствие закрытой от ветров якорной стоянки. Не было условий там и для создания сухопутной крепости. Чтобы избежать обвинений в предвзятом отношении к русским генералам и адмиралам времен Николая II, я процитирую официальное издание – «Военную энциклопедию» издания 1911–1915 годов: «Затем был возбужден вопрос о том, что крепость Либава по ея близкому расположению от границы по наличию впереди сухопутной ея горжи командующих высот Гробинских и Капсиденских, не дает флоту прикрытия с суши. Высказывались мысли о необходимости занятия названных высот. Но одновременно с этим выяснилось, что и военный порт, сообщающийся с открытым морем длинными и узкими подводными каналами, вовсе не отвечает задаче активной морской базы».

Самое забавное, что все это выяснилось лишь в 1908 году, и только тогда «возбудился вопрос…». А почему сии вопросы не возбуждались в 1893–1894 годах? Не знали-с? Германская граница находилась всего лишь в 30 верстах от Либавы. Германский флот имел рядом несколько удобных якорных стоянок, а у русского флота к 1892 году ближайшая крупная военно-морская база была за много сотен миль – в Кронштадте. С одной стороны, постройка порта и крепости была наглым вызовом Германии, поскольку использование Либавы стало бы целесообразным лишь в ходе наступательных действий на суше и на море. А с другой стороны – это была ловушка для русского флота, который легко мог быть блокирован даже слабейшим противником (каковым Германия не являлась).

ВЗГЛЯД НА СЕВЕР Наиболее дальновидные военные и сановники предлагали вместо Либавы построить незамерзающий порт на севере вблизи современного Мурманска. Активно поддерживали этот проект адмирал Степан Осипович Макаров и министр финансов Сергей Юльевич Витте. Летом 1894 года министр финансов устроил ознакомительную поездку по приморским районам Архангельской губернии с целью определить место для закладки порта. Получив напутствие от Александра III «найти там такого рода незамерзающую гавань, где можно было бы строить большой военный флот, такую гавань, которая послужила бы нам главною морскою базою», Витте в сопровождении многочисленной свиты из правительственных чиновников, журналистов, крупных промышленников и работников губернской администрации объехал весь Мурман и остановил свой выбор на Екатерининской гавани, лежавшей у самого входа в Кольский залив: «Такой грандиозной гавани я никогда в своей жизни не видел; она производит еще более грандиозное впечатление, нежели Владивостокский порт и Владивостокская гавань».

По результатам этой поездки С.Ю. Витте представил Александру III подробный доклад, в котором указал, что Екатерининская гавань «никогда не замерзает, весьма обширна, легко может быть защищаема... оттуда наш флот будет иметь прямой доступ в океан». В докладе нашла отражение и специфика Севера – на период длительных полярных ночей Витте предлагал «устроить очень сильное электрическое освещение» местности, а для поддержания регулярной связи с центром – провести телеграф и соединить гавань «двухколейной железной дорогой с Петербургом». Порт на севере имел огромное стратегическое значение. В случае коалиционной войны с Францией против Германии связь с Францией могла обеспечиваться только через северные моря. В случае конфликта с Англией в Екатерининской гавани могли базироваться русские крейсера, оперирующие на британских коммуникациях в Атлантике. Талантливые русские инженеры в 1894–1895 годы создали технические проекты канала Беломор–Балт и железной дороги, проходившей по Карелии и Мурманскому полуострову. В частности, инженер Борис Александрович Риппас провел обследование местности на предмет строительства дороги до Екатерининской гавани.

Выходит, большевики оказались лишь плагиаторами идей русских инженеров? Увы, Наполеон любил повторять, что выиграл битву не тот, кто предложил план сражения, а тот, кто взял на себя ответственность и довел бой до конца. Большевики построили Беломор–Балт в рекордно короткие сроки. 22 июля 1933 года на буксирном пароходике «Буревестник» в Екатерининскую гавань прибыл Сталин. В отличие от Витте он речей не произносил, но уже 6 августа туда прибыл отряд кораблей с Балтики. После чего как ветром сдуло тысячи рыболовных судов, которые ежегодно браконьерили у берегов Мурмана и в Белом море под прикрытием боевых кораблей британского и норвежского флотов. А Екатерининская гавань стала главной базой Северного флота Полярное. Но вернемся к докладу Витте. Читать его было некому. Александр III находился в агонии, а наследник был очень занят: купался в море с кузеном Сандро, с другим кузеном – греческим принцем Николаем – кидался шишками на крыше, писал нежные письма Алисе Гессенской. Поэтому Витте пришлось ждать смерти Александра III и приезда нового императора в Петербург.

Наконец Витте добился, чтобы Николай II соизволил прочесть доклад. Через неделю, принимая Витте, император сказал, что «не следует осуществлять проекта грандиозных устройств в Либаве, так как Либава представляет собою порт, не могущий принести России никакой пользы, вследствие того что порт этот находится в таком положении, что в случае войны эскадра наша будет там блокирована. Вообще император высказался против этого проекта… Император Николай II хотел немедленно объявить указом о том, что основной военный порт должен быть устроен на Мурмане, в Екатерининской гавани, причем Екатерининская гавань должна быть соединена железной дорогой с одной из ближайших станций прилежащих к Петербургу железных дорог, – указывал Витте в своих воспоминаниях. – Прошло месяца два-три, и вдруг я прочел в «Правительственном вестнике» указ императора Николая II о том, что он считает нужным сделать главным нашим морским опорным пунктом Либаву, и осуществить все эти планы, которые на этот предмет существуют, и назвать этот порт портом императора Александра III». А вот воспоминания генерал-майора свиты его величества великого князя Константина Константиновича: «Русские люди давно задумывают о гаванях Мурмана как незамерзающих, а потому удобных для военного порта. Морское министерство, пренебрегая незаменимыми качествами мурманских гаваней, строит порт в Либаве, упуская из виду, что Балтийское море во всякое время может быть заперто нашими врагами, и русские военные суда будут обречены на бездействие. Кази, давно стоящий за Мурман, уговорил Витте туда съездить. И вот министр передавал мне, что Государь (Александр III. – А.Ш.) велел ему составить доклад о выгодах Мурмана. Быть может, этому докладу суждено положить предел либавским бесполезным начинаниям. Ники – большой сторонник Мурмана. Он передал мне, что Государь все более недоволен Чихачовым и, может быть, не долго ему оставаться управляющим Морским министерством».

Так что же произошло? Ответ я нашел в дневнике императора Николая II: «19-го декабря [1894 г.]. Понедельник. После кофе гуляли; за ночь выпал снег, так что санный путь улучшился. Принимал доклад д. Алексея и Чихачева – как раз дело шло о сооружениях в Либаве. Он и Георгий (деж.) завтракали с нами. Катались в Павловске в санях. Ходили наверх в наши детские комнаты смотреть вещи Аликс, приехавшие из Дармштадта. Читал. Обедали втроем с Георгием; сидели в кабинете Папа и рассматривали его альбомы войны 1877 г.». Я умышленно привел все записи за 19 декабря, дабы показать, как мимоходом было принято это судьбоносное решение. На царя надавили великие князья Алексей Александрович и Михаил Николаевич. Они бесконтрольно управляли флотом и сухопутной артиллерией.

В чем-то Николая II можно понять. Ему только 26 лет. Он стал императором всего два месяца назад, после смерти отца. До этого государственными делами, в том числе строительством крепостей и портов, не занимался. Государь был влюблен в Алису Гессенскую и 14 ноября вступил с ней в брак. В итоге он положился на опыт своих дядей и подчиненных. Строительство порта по ведомству генерал-адмирала Алексея и крепости по ведомству генерал-фельдцейхмейстера артиллерии Михаила стало для них подлинным Клондайком. Подрядчики дали взятки не менее 2 млн руб. А вот мнение о состоянии Либавской крепости генерал-майора Федора Петровича Рерберга, начальника ее штаба в 1902–1904 годах: «Высшее начальство находило, что Либава в «порядке», и семь лет подряд ген. Лазарев доносил ежегодно по команде о полном благополучии пригодности вверенной ему крепости. Либава была тогда в моде, и несколько раз приезжал для ее осмотра сам Военный Министр – Ген. Куропаткин, и ни Куропаткин, ни Лазарев не замечали, что Либава не крепость, а лишь жалкая породия на крепость...; и Либава считалась крепостью, защищавшей и с моря и с суши, вновь выстроенный огромный военный порт имени Александра III. <…> Либава действительно была не крепостью, а каким-то странным недоразумением. Решив в Либаве, в трех переходах от Германской сухопутной границы, соорудить порт – базу части нашего Балтийского флота и за отсутствием островов впереди побережья, и невозможности вынести в море батареи, надо было с портовыми сооружениями настолько углубиться в материк, чтобы батареи, поставленные на берегу, действительно своим огнем могли бы прикрывать со стороны моря внутренние бассейны, доки и прочие сооружения. Со стороны материка крепость надо было укрепить, чтобы неприятель, придя беспрепятственно в три перехода из Полангена, не мог взять ее открытою силою на четвертый день мобилизации. Укрепление Либавы с юга производило такое впечатление, будто наше высшее начальство было убеждено, что достаточно русским генералам на полпути между границею и Либавою поставить на дороге вывеску: «Вход Германским войскам воспрещается», чтобы никакие немцы к нам не пришли».

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В ПОРТ-АРТУРЕ... Между тем возник и новый аргумент против строительства Либавского порта и береговой крепости. Русские заняли Порт-Артур. В 8 часов утра 16 марта 1898 года, пока шла высадка десанта, на мачте Золотой горы (вершины, господствующей над Порт-Артуром) великий князь Кирилл Владимирович поднял Андреевский флаг рядом с китайским желтым флагом. Раздался салют эскадры – Порт-Артур официально стал русской военно-морской базой. На мой взгляд, решение о занятии Порт-Артура было правильным. Иначе не прошло бы и года, как Артур стал бы британской или японской базой. С этого времени Маньчжурия начала постепенно превращаться в доминион империи, и ее стали шутливо называть Желтороссией. Но чтобы закрепиться на Дальнем Востоке и окончательно включить в состав империи Маньчжурию и Ляодунский полуостров, требовались огромные финансовые затраты, строительство двухпутного Транссиба и КВЖД, переселение сотен тысяч русских крестьян на Дальний Восток и в Желтороссию. Требовалось не только возведение мощных береговых крепостей в Порт-Артуре и Дальнем, но и превращение всего Ляодунского полуострова в большой укрепрайон. Кроме того, чтобы добиться равенства в силах, русский флот на Дальнем Востоке должен был превосходить японский как минимум в два раза как из-за неудачного расположения российских военно-морских баз, так и из-за некомпетентности наших адмиралов. Все эти меры были по силам России, даже без особого «затягивания поясов». Но в этом случае требовалось забыть о соперничестве на Балтике с Германией и надолго отложить планы «босфорской операции». Соответственно, необходимо было прекратить строительство Либавской крепости и заморозить строительство кораблей на Черном море. А орудия Либавской крепости, новых черноморских броненосцев и крейсеров, а также из «особого запаса», предназначенные для босфорской экспедиции, отправить на Дальний Восток. Увы, Николай II, введенный в заблуждение сановниками, мечтал об экспансии на Балтике и о захвате проливов и в то же время злил Японию, не желая идти на компромиссы в Корее и Китае.

Чтобы не быть голословным, проведу сравнение береговой артиллерии Либавы и Порт-Артура: 280-мм пушки – в Порт-Артуре нет, а в Либаве их 19; 254-мм пушки – соответственно 5 и 10; 229-мм пушки – 12 и 14; 152-мм пушки Кане – 20 и 30; 280-мм мортиры – 10 и 20; 229-мм мортиры – 32 и 30. Замечу, что по проекту форты Порт-Артура должны были выдерживать попадание 6-дюймового (152-мм) снаряда, а форты Либавы – 11-дюймового (280-мм) снаряда. На содержание Тихоокеанской эскадры не хватало денег. В результате осенью-зимой эскадра в Порт-Артуре становилась в «вооруженный резерв», то есть корабли без паров стояли в порту. Свыше половины корабельных снарядов калибра 152–305-мм из экономии делались из чугуна, а не из стали, а на береговых батареях Порт-Артура – на 80%. На самой мощной батареи Порт-Артура «Электрический утес» состояло пять 254/45-мм орудий вместо десяти положенных. А еще пять где-то затерялись. В Порт-Артуре для пяти 254-мм пушек имелось всего 295 стальных бронебойных снарядов и 495 чугунных снарядов. Фугасных же стальных снарядов не было вообще. Стальные бронебойные снаряды по тем временам имели удовлетворительную бронепробиваемость, но снаряд весом 225 кг содержал лишь 2 кг дымного пороха, то есть его действие было ничтожным, меньше, чем у 76-мм мелинитовой гранаты. Чугунные 254-мм снаряды имели тот же вес (225 кг), но содержали 9,6 кг дымного пороха. Их действие было слабее, чем у 120-мм японского гаубичного снаряда, начиненного шимозой. Хуже всего было то, что чугунный снаряд не выдерживал стрельбы при полном заряде, а разваливался в канале ствола или в лучшем случае сразу после вылета у дула орудия. Поэтому чугунным снарядом стреляли только при половинном заряде. В Порт-Артуре из всех береговых орудий только 9-дюймовые мортиры имели эффективные фугасные снаряды – 830 пироксилиновых бомб, то есть менее чем по 26 снарядов на ствол. Длинный список безобразий можно продолжить на нескольких страницах. Самое любопытное, что японцы в 1904–1905 годах воевали по шаблону, копирую войну с китайцами 1894–1895 годов. О том, что японцы будут действовать по канонам Китайской войны, Николая II неоднократно предупреждали адмирал Макаров и капитан 1 ранга великий князь Александр Михайлович. Я сам смотрел в архивах их доклады и был поражен предвидением всех деталей войны 1904–1905 годов. Дело кончилось тем, что Александр Михайлович, хоть и родня царю, но был уволен из флота по настоянию генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича. В итоге Россия осталась без флота как на Тихом океане, так и на Балтике. Порт Александра III и Либавская крепость оказались ненужными.

ЗАКОНОМЕРНЫЙ ФИНАЛ 27 июня 1907 года вышел императорский указ о лишении Либавы статуса крепости, а в 1910 году вышло секретное «Девятнадцатое расписание», согласно которому с началом войны все укрепления Либавы и сооружения Порта Александра III подлежали уничтожению. Вывоз орудий из крепости начался лишь во второй половине 1908 года, а закончился к концу 1911 года. Эвакуация Либавы обошлась в несколько миллионов рублей. В 1907–1914 годах на Либавский порт эпизодически базировались малые суда и три подводные лодки. Немцы могли занять Либаву в первые же дни войны, но они были заняты наступлением во Франции. 17 апреля 1915 года русское командование отдало приказ о сдаче Либавы. Лишь с началом Великой войны министры и генералы оценили значение порта на Мурмане. В конце 1914 года началось лихорадочное строительство Мурманской железной дороги. За время сооружения линии (1915–1916) в работах участвовало почти 138 тыс. человек. Из них 80 тыс. доставили к месту работы из европейской части России, 7 тыс. – из Финляндии, 10 тыс. – из Китая. На работах использовали и военнопленных. Большую помощь строителям оказали солдаты сводного батальона в составе шести военно-рабочих рот. 30 ноября 1916 года состоялось открытие сквозного движения на Мурманской магистрали протяженностью около 1,5 тыс. км, построенной в условиях Первой мировой войны за 20 месяцев. .

21 сентября 1916 года в присутствии министра путей сообщения и морского министра состоялась закладка города, названного Романов-на-Мурмане (с 1917 года – Мурманск). Так случилось, что благодаря бурным событиям 1904–1907 и 1914–1920 годов в России забыли о величайшей авантюре начала ХХ века – строительстве Либавской крепости и порта. Монархистам об этом было не выгодно вспоминать, а большевики предпочитали использовать иные, куда более эмоциональные обвинения царизма. Возникает вопрос: могла ли произойти афера, подобная Либаве, в Англии? Столь грандиозных авантюр там не было, а даже малые аферы служили предметом парламентских расследований. В России в конце XIX – начале ХХ веков система управления империей пошла в разнос. Премьер-министр не играл серьезной роли, поскольку остальные министры ему не подчинялись, а имели право на личный доклад царю. Например, С.Ю. Витте рассматривал свой перевод с поста министра финансов на должность премьера как обидное понижение.

Мне возразят: а как же премьер Столыпин? Премьер Столыпин имел столь же мало власти, как и остальные премьеры. Зато министру внутренних дел Столыпину царь дал чрезвычайные полномочия по подавлению революции, в нарушение законов империи. Замечу, что Николай II 1 января 1910 года подписал указ о разоружении западных крепостей, а потом, 26 ноября 1913 года, – указ о вооружении крепостей. В обоих случаях без согласования с премьером и даже военным министром. За состояние армии в Российской империи отвечали два независимых друг от друга сановника – военный министр и генерал-фельдцейхмейстер. А флотом заведовали тоже два независимых друг от друга персонажа – морской министр и генерал-адмирал. Итак, все сановники были независимы друг от друга и подчинялись только императору. Ну а Николай II не имел даже секретариата, то есть технического аппарата, готовившего документы и т.д. Вспомним, что у Екатерины Великой было четыре секретаря, каждый из которых имел свой штат чиновников, готовивших документы. Николай II принимал доклады, длившиеся, как правило, не больше 15–20 минут. Иногда он предварительно просматривал текст доклада. А далее император подписывал доклад, задав несколько несущественных вопросов. Причем император, выслушав другого сановника или даже случайное лицо, того же Распутина, мог принять решение, кардинально противоречащие уже высочайше утвержденному докладу министра. В императорской России со времен Павла I существовал закон о престолонаследии, по которому при царе обязательно должен был быть наследник-цесаревич, который после смерти царя автоматически становился императором. После смерти Александра III императором стал его сын цесаревич Николай, а второй по старшинству сын Георгий – наследником-цесаревичем. Однако в 1899 году Георгий умер, но Николай II нарушил закон и не присвоил титул наследника-цесаревича младшему брату Михаилу, что вызвало большое смятение подданных. Согласно закону о престолонаследии, женщины из дома Романовых могли быть допущены к управлению страной только после смерти всех без исключения мужчин Романовых. А взрослых великих князей Романовых к началу ХХ века имелось почти два десятка. Тем не менее, когда Александр III смертельно заболел, все его дела вела императрица Мария Федоровна, которая брала бумаги, и неизвестно, кто их подписывал в течение октября 1894 года, когда император находился почти в беспамятстве. А уже осенью 1900 года, когда в Ливадии заболел тифом Николай II, он свыше месяца находился между жизнью и смертью в личных покоях императрицы Александры Федоровны, которая брала бумаги, уносила и выносила их подписанными. Кто их подписывал, наши историки не удосужились узнать до сих пор. Во время болезни ряд министров, включая военного министра Куропаткина, составили заговор – в случае смерти Николая передать правление его дочери Татьяне, а регентшей сделать Александру Федоровну. Витте отказался участвовать в заговоре. В итоге в случае смерти Николая II гражданская война могла начаться еще в 1900 году. Благо, гвардия любила Михаила, на его стороне была и вдовствующая императрица Мария Федоровна. В 1904 году у Николая родился сын Алексей, но он был неизлечимо болен гемофилией. Царь приказал засекретить болезнь сына, но это стало секретом Полишинеля для всей его родни. В итоге каждый великий князь начал мысленно примерять корону на свою голову.

В 1915 году Николай II принял командование над армией, хотя он никогда не командовал даже полком. Вместо него вопреки законам империи министров стала в Царском Селе принимать Александра Федоровна. Она начала подменять императора, находившегося в ставке в Могилеве.

А Россия на всех парах неслась к революции… Об авторе: Александр Борисович Широкорад – писатель, историк