"ЗАВТРА". Андрей Анатольевич, поговорим о подростках. Часто стали фиксироватьcя случаи их вербовки через мессенджеры для терроризма. Как родители могут распознать подобные угрозы? И что важнее: беседы с ребёнком или мониторинг его активности?

Андрей АФАНАСЬЕВ. И то, и другое. У нас всегда принято говорить про абстрактные "социальные сети", а мы будем говорить прямо — "Телеграм". Я давно говорю, что сегодня значительная часть проблемной интернет-активности сосредоточена именно там. Изначально этот мессенджер задумывался как платформа с высокой степенью анонимности — фактически, он теперь легализованный аналог даркнета: терроризм, экстремизм, наркоторговля, педофилия. Не нужно даже идти в тёмный сегмент интернета — достаточно открыть "Телеграм". Там же активно работают группы с политическими целями, в том числе вербующие боевиков; некоторые из них насчитывают сотни тысяч подписчиков.

Туда с самого начала были внедрены функции, которые удобно использовать для сокрытия информации: самоуничтожающиеся сообщения, секретные чаты, возможность скрыть аккаунт, минимизация следов переписки. Подобных возможностей раньше почти нигде не было, а позже их стали заимствовать и другие сервисы, но первопроходцем был именно "Телеграм".

Политика компании изначально строилась на максимальной конфиденциальности и нежелании сотрудничать с правоохранительными органами, что сделало мессенджер удобной площадкой не только для обычного общения, но и для анонимной преступной деятельности.

Показателен громкий случай 24 августа 2024 года, когда Павел Дуров был арестован во Франции в аэропорту "Париж-Ле-Бурже". Французская прокуратура обвинила его в отказе предоставлять данные, запрошенные в рамках расследований, связанных с распространением детской порнографии, наркоторговлей, мошенничеством и террористической деятельностью через платформу. По данным следствия, за последние годы тысячи запросов от полиции разных стран оставались без ответа.

Даже в моей небольшой группе в "Телеграме", где около семи тысяч подписчиков, ежедневно приходится удалять по несколько ботов — от наркоторговцев и распространителей порнографии до каналов с мошенническими схемами и фейковыми заработками.

При этом сеть утверждает, что взаимодействует с правоохранительными органами. В своё время Дуров даже делал заявление, что у него на платформе есть специальный бот, при помощи которого можно проверить статистику того, сколько материалов было передано в руки полиции в конкретной стране. Я не поленился и проверил эту информацию, введя "Российская Федерация". Результат — ноль. Абсолютно никаких данных. Это означает, что на практике "Телеграм" практически не сотрудничает с российскими правоохранителями, что и так хорошо известно.

Самое ужасное место в интернете — это не какие-то даркнет-сайты, а детские чаты. Причём речь не о подростках, а о младших школьниках — первый-четвёртый классы. В начале первого класса у большинства детей ещё нет телефонов, но к концу года почти у всех есть "Телеграм" и другие мессенджеры.

"ЗАВТРА". Пользуются ли они сетью "ВКонтакте"?

Андрей АФАНАСЬЕВ. "ВКонтакте" у нас часто устанавливают принудительно — школа заставляет ставить ВK-мессенджер вместе с приложением "Сферум", но ВК уже мало интересен молодёжи — они называют его, дословно, "обязаловкой". В чём-то они правы: "Сферум" войдёт в историю как первая в мире принудительная социальная сеть.

"ВКонтакте" совершил большую ошибку, пойдя именно этим путём, и теперь молодёжь ушла в "Телеграм".

Раньше, как я писал в своей книге "Дети интернета", вовлечение проходило через воронки: сначала дети попадали в большие открытые группы с миллионами участников, затем — в более узкие тематические сообщества с жёстким контентом, и, наконец, в закрытые чаты с полным отсутствием ограничений. Сейчас дети сразу оказываются в закрытых чатах, которые невозможно отследить, потому что они секретные, и таких чатов миллионы. Родители, которые случайно заглядывают туда, часто приходят в ужас — особенно, если речь идёт о начальной школе. Во всех регионах ситуация одинакова: в чатах полно мата, травли и порнографии — всего того, на чём можно выделиться, привлечь к себе внимание. Иногда в группу приходит один ребёнок, создаёт такой чат и начинает распространять "чёрный" контент, а остальные быстро заражаются и повторяют. Последствия могут быть трагическими, а вывести ребёнка из такой среды потом очень сложно.

Я не ожидаю, что дети в таком возрасте только и будут делать, что сидеть да решать сложные примеры по математике, но ситуация действительно страшная: оказавшись в этой среде, дети постепенно пропитываются её негативом и токсичностью. Сначала они нормальные, а через полгода или год их уже не узнать. Самое страшное в том, что вытащить эту занозу из головы потом крайне сложно. Родители пишут, что ребёнок погружён в чернуху даже после того, как вышел из чатов. Новые люди приходят в эти группы, дети переходят в другие, и заражение продолжается. Это масштабное отравление сознания со страшными последствиями. Повторяю, детям в "Телеграме" категорически не место!

"ЗАВТРА". Что же делать родителям?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Понятно, что подросткам 16−17 лет уже сложнее что-то запретить, это отдельная тема. Мы сейчас говорим именно о начальной школе — в этот период мессенджеры детям противопоказаны, нужен жёсткий запрет.

Родителям важно объяснить ребёнку простую, но важную вещь, сказав: "Мы тебя любим и заботимся о тебе. Мы понимаем, как устроен этот мир, и объясняем, почему нельзя переходить дорогу на красный свет или гулять одному ночью. Теперь же хотим рассказать, что происходит в интернете". Парадокс в том, что родители отлично объясняют ребёнку, почему нельзя подходить к собакам или незнакомым, и дети им верят, ведь видят, что взрослый знает, о чём говорит. С интернетом так не получается — родители часто не владеют темой, и дети это чувствуют. "Мама, а почему я не могу пользоваться "Телеграмом?" — "Потому что я так сказала". И на этом разговор заканчивается. Родители не могут объяснить ребёнку, что именно он делает не так.

Интернет — это не игрушка, а сложная и опасная среда. Очень распространённое заблуждение о том, что дети в интернете разбираются лучше взрослых, не имеет отношения к реальности: дети не являются экспертами по безопасности, не знают базовых правил и не умеют распознавать угрозы, ведь их этому никто никогда не учил.

"ЗАВТРА". В Госдуму внесён законопроект о профилактике киберпреступлений против детей — мошенничества, вербовки, дропперства. Цель — обучить школьников критическому мышлению и ответственности в интернете. Что именно нужно включить в "цифровое ОБЖ" для детей? И как продвинуть это на государственном уровне?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Конечно, это нужно делать, однако возникает некое расщепление сознания: с одной стороны, государство провозглашает необходимость защитить детей от соцсетей, рассказывает об их опасности, а с другой — заставляет школьников с первого класса регистрироваться в "Сферуме" — по сути, в том же "ВКонтакте", но под флагом государства.

Проблема в том, что "Сферум" точно так же, как и ВК, наполнен деструктивным и вредоносным контентом, с рекламой дропперства, закладчиками и прочим. По сути, "Сферум" — это и есть ВК, ведь переход между ними осуществляется в один клик.

"ЗАВТРА". Кажется, не все даже знают, кто такие дропперы.

Андрей АФАНАСЬЕВ. Я часто провожу встречи с подростками, и недавно в 9-х и 10-х классах спросил, знают ли они, кто такие дропперы. Ответ был отрицательный. Они ничего об этом не слышали, хотя термины уже активно фигурируют в СМИ и законодательстве. Всё потому, что ни школа, ни родители не дают им этой информации — зачастую просто потому, что не знают сами. (Дроппер — любой человек, чья банковская карта используется для передачи или обналичивания чужих средств. — Ред.)

Сваливать всё на родителей и детей, предлагая лишь карать и сажать, — слишком упрощённый подход. Корень проблемы кроется совсем в другой области. Взять, к примеру, банковские карты, которые уже с 14 лет свободно выдаются подросткам. Почему банки, с такой лёгкостью предоставляющие доступ к финансовым инструментам детям, не думают о последствиях такого решения?

"ЗАВТРА". Этот вопрос почему-то никто не задаёт.

Андрей АФАНАСЬЕВ. К банкам ни у кого не возникает претензий, хотя они буквально заманивают детей, обещая им бонусы и деньги за каждого приведённого друга.

А теперь представьте: у ребёнка есть "Телеграм". И он, получив сообщение с вопросом: "Хочешь заработать? У тебя есть банковская карта? Хочешь протестировать новый банковский продукт? Стать администратором лотереи?" — может с лёгкостью согласиться.

Такие предложения сыплются на детей десятками: "Дай свою карту погонять, пришли реквизиты — получишь деньги". Ребёнок соглашается, вместе с тем попадая под уголовную статью. Но ребёнок об этом не знает, ведь ему об этом не говорили ни в школе, ни дома. Зато говорят другое: "Ответственность подростка должна быть, как у взрослого", — давайте, мол, ещё снизим возраст ответственности, а к банкам у нас вопросов нет.

"ЗАВТРА". Расскажите об альтернативной реальности подростка в интернете, многие ли родители вообще о ней знают?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Существует понятие социализации — о нём сегодня говорят часто, но редко задумываются о том, как именно этот процесс устроен. В привычном нам прошлом у ребёнка было три основных источника формирования личности: двор, семья и школа. Их влияние распределялось по-разному — у кого-то преобладало общение во дворе, у кого-то воспитание семьи, у кого-то решающую роль играла школа. При всём разнообразии ситуаций сохранялась простая логика: от осинки не родятся апельсинки. Какая семья, такой и ребёнок.

Сегодня всё изменилось. Сотрудники комиссий по делам несовершеннолетних, к примеру, всё чаще рассказывают о случаях, когда у благополучных, нормальных родителей ребёнок как из другой реальности или другой семьи. Возникает вопрос — почему? Ответ отчасти даёт статистика "Медиаскопа", организации, регулярно исследующей медиапотребление детей. Ещё несколько лет назад считалось, что, начиная примерно с шести лет, ребёнок проводит в интернете в среднем по шесть-семь часов в день, но последние данные выглядят тревожнее: уже в четыре года 60–80% малышей активно пользуются интернетом. Всё начинается почти сразу после рождения: мама протягивает младенцу цифровую "соску" — смартфон или планшет. Так начинается его социализация. Для ребёнка не существует разделения на "развлекательный" и "обучающий" контент: любая картинка, любой звук, любое действие на экране становятся для него уроком. Мозг ребёнка устроен так, что он учится всему, что видит, — иначе он просто не сможет развиваться.

В природе есть феномен импринтинга: утёнок, едва вылупившись, запечатлевает образ матери-утки и начинает следовать за ней, принимая её поведение за эталон. Если рядом окажется собака, утёнок вырастет уткой, но с собачьими повадками, и изменить это уже невозможно. С детьми происходит то же самое, когда они оказываются в цифровой среде без живых человеческих моделей. Истории о детях-маугли, выросших среди животных, показывают, что в таких условиях максимум, чему они способны научиться, — это держать ложку. Полноценными людьми они не становятся, потому что в критический период развития рядом не было никого, чьё поведение можно было бы перенять.

В современном городе ситуация развивается по схожему сценарию. Ребёнок плачет, мешает, требует внимания. Что делает родитель? Чтобы успокоить — даёт гаджет. Один раз — помогло, второй — помогло, третий — тоже. Постепенно это становится привычным инструментом, и родителю кажется, что всё под контролем. На самом же деле в этот момент запускается процесс, который, возможно, уже необратим.

Далее медиапотребление занимает основную часть жизни ребёнка. В этот момент происходит тонкая настройка всей его системы — его чувств, восприятия, нервных связей — под реальность, которая вокруг. Зрение, слух, обоняние — всё начинает калиброваться именно под то, что он видит и слышит через экран. Все его рецепторы начинают привыкать к этой яркой, насыщенной и манящей картинке. Когда же мама забирает у ребёнка смартфон — весь его мир будто окутывает туман, ведь восприятие уже выстроено под это устройство, его яркий свет и постоянные эмоции, которые оно даёт. В современном цифровом мире мама постепенно перестаёт быть главным источником тепла и заботы. Она превращается в обслуживающий персонал, в "зарядное устройство" для гаджета.

Так начинается настоящая трагедия. Ребёнок вырастает и превращается в того самого утёнка, который идёт не за матерью, а за собакой — только в его случае этой "собакой" становится смартфон. Мама для него — всего лишь посредник, источник доступа к устройству, а не живая фигура, формирующая личность.

Чем раньше происходит погружение в этот мир, тем глубже и необратимее последствия. Именно поэтому возрастные ограничения — не пустая формальность. Лично я убеждён: до 14–16 лет не должно быть свободного доступа в интернет. Домашний компьютер с контролируемым доступом — другое дело: там можно что-то поискать или посмотреть, но собственный смартфон с круглосуточным выходом в сеть — совсем иная история. Это не просто инструмент, а среда, которая формирует личность и задаёт её ценности.

"ЗАВТРА". Какие ключевые сигналы перегрузки или зависимости вы замечаете у подростков? И как родители могут вовремя на это среагировать?

Андрей АФАНАСЬЕВ. С нехимическими зависимостями сложнее, чем с химическими. Во-первых, нехимические зависимости у нас, как правило, социально одобряемые. Если человек увлечён, например, компьютерными играми, к нему не относятся так, как к алкоголику или наркоману. Во-вторых, про это мало что известно. Вернее, на Западе известно очень много, а у нас — почти ничего.

"ЗАВТРА". Почему?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Думаю, этим просто не хотят заниматься. Возможно, боятся. Ведь это страшно — представить себя на месте родителей, которые в три года сунули ребёнку смартфон, а теперь, когда ему десять, видят, что происходит что-то тревожное. И они понимают: если мы сейчас купим такую книгу, там будет написано, что виноваты мы сами.

"ЗАВТРА". А ведь так и есть.

Андрей АФАНАСЬЕВ. Я езжу, выступаю, пишу книги, рассказываю о вещах, которые вроде бы касаются всех. При этом я не могу сказать, что меня где-то особенно ждут или слушают. Проблема здесь в том, что люди просто боятся услышать неприятную правду, которая действительно пугающа, но я уверен: человеческий мозг гибок, всё можно исправить, "вырвать с корнем", если по-настоящему захотеть и правильно это объяснить.

Следующая книга призвана как раз подготовить родителей к разговору с ребёнком — дать им аргументы, чтобы объяснить, что с ним происходит что-то не то.

Разрыв между поколениями сейчас огромный, цифровая эпоха его только усилила. На одной встрече с шестиклассниками я рассказывал о социализации и провёл небольшой эксперимент. Показал презентацию о числе Данбара — максимальном количестве социальных связей. На вопрос о том, делают ли соцсети людей более социальными, дети почти хором ответили: "Нет". Я спрашиваю: "А почему?", на что они отвечают: "Нам не с кем гулять".

Сегодня по всей стране футбольные поля заросли травой. Просто гуляющих детей почти нет. Дети внутренне чувствуют, что происходит что-то не то, понимают это на уровне ощущения, но никто не может объяснить им, что именно происходит.

"ЗАВТРА". По каким признакам родителям можно это заметить?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Представьте нашу обычную жизнь — с её обязанностями и увлечениями. Мы живём, занимаемся своими делами, как вдруг в эту жизнь врывается нечто новое — социальная сеть, компьютерная игра или какое-то другое увлечение. Вот за этим и нужно внимательно следить, ведь это новое увлечение начинает красть время у наших основных дел.

Если оно забирает немного времени — это, наверное, просто увлечение. Если чуть больше — это тревожный признак того, что это какое-то нездоровое пристрастие. А если эта деятельность полностью вытесняет всё остальное: учёба становится неинтересной, друзья перестают быть важными, хобби забрасывается — тогда это уже зависимость. Почему дети, к примеру, зависимы от компьютерных игр? А потому, что там используются так называемые аддиктивные игровые механики, которые формируют эту зависимость. В моём детстве зависимых не было.

Парадокс. Если взять современную мобильную донатную помойку, можно заметить, что зачастую такая игра выглядит хуже, чем то, что было на "Сеге". Посмотрите на "Роблокс" или "Майнкрафт" — невозможно смотреть на это! Я помню, когда в моём детстве выходила новая игра, первый вопрос был: "А как там графика? Красивее стала?" Нам хотелось красоты, а современным детям красота не нужна.

"Роблокс" — это отдельная история. У них сейчас есть чёткое разделение по возрастам: если я рассказываю про "Роблокс" в младшей школе — глаза загораются. Старшеклассникам это уже неинтересно, они про неё и не знают. И неудивительно: игра изначально сделана для детей, хотя в ней используются все азартные игровые механики — лутбоксы, донаты и так далее. Важно понимать, что "Роблокс" — это не одна игра, а конструктор, в котором можно создать миллионы разных сценариев. Дети идут туда и начинают донатить — отдавать деньги.

Когда я общаюсь с детьми, особенно из младших классов, вижу: у них совершенно другое игровое сознание. Моё поколение привыкло к бесплатным играм. Всё моё нутро сопротивляется идее платить за игру. У современных детей модель поведения другая. Если ребёнок играет, особенно в 3–4 классе, важно, чтобы его герой выглядел "круто", для чего он готов потратиться. Логика такова: купил дорогую одежду или доспехи — получил уважение других игроков. Это уже другое игровое сознание, и его формируют искусственно. Все современные игры построены именно на этом: во-первых, на злонамеренном выкачивании денег через игровые события и "ускорители" прогресса, а во-вторых, на желании ребёнка выделиться.

"ЗАВТРА". Вы работаете над книгой о цифровизации образования. Когда вы говорите, что это явление опасно, это страх перед новым или трезвый анализ?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Ничего нового в этом нет. До ковида многие ещё питали иллюзии, что цифровое обучение — это модно и современно. Попробовали. Результат — чудовищный провал знаний у всех, кто прошёл через это.

Что такое любое цифровое обучение? Расскажу на своём примере. Так как я работаю с детьми, мне нужен документ, подтверждающий, что я имею право с ними работать, а по новым законам, чтобы стать учителем, уже не нужно педагогическое образование — достаточно курсов.

Я обратился в один из крупнейших институтов дополнительного онлайн-образования (название не буду указывать) и спросил: "Могу ли я получить диплом учителя информатики?" — "Да, диплом государственного образца, учиться — полгода онлайн, цена вопроса — 10 тысяч рублей".

И вот как это выглядело: нужно было пройти 12 предметов, по 3–5 тем каждый. Все тесты, письменные задания — онлайн. За полгода со мной никто ни разу не поговорил. Материалы открываются постепенно — по предмету в месяц.

Первый тест я начал честно решать, но вопросы были составлены абсурдно: нужно было угадывать второстепенные детали вроде дат рождения. Надоело. Сделал как все: в одной вкладке браузера открываю тест, в другой гуглю ответы. Потом я понял, что попыток сдачи теста — бесконечное количество. Заполняю всё ответом "1", сдаю, где ошибка — меняю на "2" или "3". Скриншот — и во второй заход уже идеальный результат.

Были и письменные задания. Первое я решил честно, а потом — ради эксперимента — отправил пустой файл. На следующем предмете отправил тот же файл ещё раз. Приняли. С восьмого предмета просто писал в названии файла "Ответ на задачу такую-то" и загружал абракадабру. Однажды работу вернули. Оказалось, что вместо пустого "Ворд"-файла нужно было прислать пустой "Эксель". Прислал — работу приняли. Так я и прошёл все 12 предметов. В итоге получил диплом государственного образца и теперь могу преподавать информатику в школе.

И таких "специалистов" у нас сейчас тысячи. Я-то в школу не пойду, но факт остаётся фактом: любое онлайн-обучение — это имитация. В одной вкладке — задание, в другой — поиск ответа.

"ЗАВТРА". Ещё одна тема — клиповое мышление. В чём его суть?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Это утрата способности воспринимать большие объёмы связанной информации.

Каждый, кто давно пользуется интернетом, может заметить одну закономерность: с годами контент становится всё короче и проще. Когда-то существовали огромные, подробные записи в "Живом журнале", на смену ему пришли социальные сети, тексты стали заметно короче, появилось "правило пяти абзацев", и читать уже никто не хотел. Затем контент стал видеоформатным, и, наконец, возник "ТикТок", где иногда достаточно просто помахать рукой в камеру, чтобы материал был готов. С каждым годом формат упрощается и мельчает.

Что будет дальше, сказать сложно, но тенденция на постоянную примитивизацию очевидна. А в детстве формируется не только понимание того, что хорошо и что плохо, но и сам способ обработки данных. Лента социальных сетей — это цепочка коротких, не связанных между собой сообщений. Привыкнув к такому формату, ребёнок начинает воспринимать любую информацию фрагментарно, без связей или логических переходов.

Представьте такого ребёнка в первом классе: учительница просит его прочитать две страницы связанного текста, а для него это оказывается почти невыполнимой задачей. Не потому, что он глуп или не хочет учиться, а потому, что его мозг уже привык к совершенно другому ритму восприятия информации. Любое серьёзное обучение строится на работе с большим, связанным материалом. Да, можно освоить простые навыки и при клиповом формате мышления, но чтобы стать врачом, инженером или учителем, нужно уметь воспринимать сложные, цельные объёмы информации. Если этого навыка нет, дорога в такие профессии закрыта. В этом и заключается трагедия миллионов семей. Дети с клиповым мышлением не могут учиться полноценно, и родители годами делают с ними уроки. Если до девятого класса это ещё возможно, то к десятому ситуация становится необратимой.

Существует и другая точка зрения. Стоит открыть форсайт-проекты, такие как "Детство-2030", или "Будущее образования: глобальная повестка" — и перед глазами предстаёт мрачная антиутопия. Однажды я разговаривал с одной женщиной — преподавателем вуза, сторонницей этой антиутопии. После моего выступления о клиповом мышлении она подошла и в течение двадцати минут доказывала, что это вовсе не недостаток, а, напротив, ценное качество будущего.

"ЗАВТРА". Они говорят, что с такими детьми просто нужно правильно взаимодействовать.

Андрей АФАНАСЬЕВ. Да, многие сторонники этой точки зрения так и говорят, но я всегда уточняю: что значит "правильно"? Да, с ними действительно нужно работать особым образом, потому что их мозг уже повреждён. Это не оскорбление, а медицинский факт: он функционирует иначе, и, увы, хуже. Такой мозг не способен полноценно воспринимать большие объёмы информации. Можно подобрать методы, при которых ребёнок сможет выполнять определённые задачи, но это не отменяет главного — мы имеем дело с примитивизацией мышления и упрощением его структуры.

В итоге мы с ней так и не пришли к общему выводу. Однако мне понравился один пример, который она привела. Даже убеждённые сторонники цифровизации начинают скептически относиться к онлайн-образованию. В одном институте провели эксперимент: большой аудитории студентов прочитал лекцию живой преподаватель. Другим студентам тот же материал подали в виде профессионально сделанного видеоролика с графикой, иллюстрациями и качественным монтажом. Результат оказался красноречивым: усвоение материала после живого выступления было в пять раз выше, чем после просмотра ролика.

Этот эксперимент подтверждает: человек по своей природе воспринимает информацию от живого человека лучше, чем от чего-либо ещё. Даже самый красивый и технически совершенный видеоматериал работает хуже, чем живой преподаватель.

"ЗАВТРА". Мы много говорили о вреде социальных сетей и смартфонов, но есть ли смысл защищать ребёнка от всего этого, если родители сами проводят в телефоне больше времени, чем с ним?

Андрей АФАНАСЬЕВ. Это похоже на ситуацию, когда вы пытаетесь рассказать ребёнку о вреде курения с сигаретой в зубах. Формально рассказать можно, но эффект будет минимальным. Здесь действует принцип, который мы всегда слышим в самолёте: кислородную маску сначала надевают на себя, потом на ребёнка. Если родитель сам не выстроил здоровое отношение к цифровой среде, он не сможет привить его другому.

Важно не только количество времени, проведённое в интернете, но и его качество. Например, я сам вынужден много работать в сети — моя профессиональная деятельность связана с интернетом, но мои трое детей видят, что я там не смотрю часами "ТикТок", а читаю статьи, пишу тексты, веду деловую переписку. Со стороны для них это выглядит, наверное, довольно скучно. И я могу честно сказать: да, я провожу время в интернете, но это работа, а не развлечение. В идеале родители должны демонстрировать ребёнку именно такой пример.

К сожалению, многие родители начинают понимать, что ребёнку нужно что-то объяснять, только тогда, когда уже слишком поздно. В этом, наверное, и заключается главная трагедия нашего времени. Именно поэтому я в основном занимаюсь просветительской работой — так называемой первичной профилактикой. На деле это попытка предотвратить проблему ещё до того, как она появится.

Я прекрасно понимаю, почему многие родители используют смартфон как цифровую соску: не потому, что плохие или невоспитанные, а потому, что видят — так делают все. Я уверен: пройдёт пять, десять или двадцать лет, и ребёнок с телефоном в коляске будет восприниматься обществом так же, как ребёнок с бутылкой пива. Мы к этому придём, информации уже накопилось достаточно.

Не думаю, что цифровая зависимость и все связанные с ней способы эксплуатации человека останутся с нами навсегда. Верю, что настанет время, когда люди это осознают, но эти времена сами не придут — их нужно приближать. Дети, которых родители сейчас ограничивают в гаджетах хотя бы до средней школы, когда вырастут, — скажут им огромное спасибо за то, что дали им нормальное детство.