«На безымянной высоте»,


Автор Галина Алексеевна Аванесова — профессор кафедры истории, философии, культурологии Московского государственного гуманитарного университета им. М. А. Шолохова, доктор философских наук.

В науке особенности сознания русских и немцев не раз становились объектом сравнительного анализа. Однако довольно редко сравнивались боевые качества русского и немецкого военнослужащего в войнах последнего столетия. В изучении этих проблем открываются новые возможности обращения к методам культурной и социальной антропологии, религиоведения, военной социологии, философии войны.

Опубликовано в журнале «Международные отношения» в № 1 за 2014 год.


ПОНИМАНИЕ КУЛЬТУРНО ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ТИПА КАК ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ МОДЕЛИ И КАК ЭТНИЧЕСКОГО ФЕНОМЕНА В РУССКОЙ И НЕМЕЦКОЙ КУЛЬТУРЕ

Теоретическая разработка культурно-психологического поведения комбатантов базируется на требованиях типологического подхода с его спецификой первоначального расчленения феноменологической целостности объекта изучения, отбором наиболее устойчивых его частей, характеристик, внутренних связей и теоретическим моделированием их консолидированного единства. Культурно-психологический тип аккумулирует характерные и устойчивые черты как рядового, сержантского, офицерского состава, так и представителей высшего командования в той мере, в какой они проявляют типологические черты народной боевой активности, а не специфику деятельности конкретного слоя вооруженных сил. Вместе с тем мы не склонны сводить культурно-психологический боевой тип к неподвижной совокупности этнических свойств, реализация которых в условиях любого сражения происходит автоматически.

Важно учитывать исторические формы репрезентации боевых качеств, которые остаются вариантными, хотя и не выходят за рамки некоторой типологически очерченной совокупности.

Многоликость типологических боевых свойств обусловлена также тем, что их система формируется из разнородных характерологических особенностей этноса. Так, среди них могут быть, во-первых, врожденные свойства народа (антропологические, психические и др.); во-вторых, переходные между врожденными и культурно обусловленными качествами, приобретающие устойчивый характер, но способные к медленным трансформациям на протяжении столетий; в-третьих, весьма подвижные, преходящие качества этноса, свойственные среднесрочной и оперативной шкале времени (на протяжении 30–100 лет). Русские и немцы, будучи представителями одной расы, исповедуя длительный период разновидности христианской религии, имея ярко выраженные психические предпосылки к ратному труду, во многих других аспектах культурно-характерологических качеств остаются народами, весьма отличающимися друг от друга. Ныне исследователи утверждают, что психологическая, ментальная и культурная история протогерманцев и протославян гораздо древнее и сложнее, чем это недавно представлялось. Результаты ДНК-генеалогических исследований, которые приближены к анализу генетической памяти племен, свидетельствуют, что предки будущих восточных славян и германцев 22–14 тыс. лет назад разошлись по родовым признакам [1].

Тем самым протогерманцы отделились от протославян задолго до того, как последние поселятся на Русской равнине (приблизительно 4900 лет тому назад). Важно учитывать, что в промежутке 6000–4000 лет тому назад имело место разделение индоевропейских языков (в том числе появление народов с будущей германской и славянской группами языков)[2],что влияло на развитие ментально-познавательныех качеств народов, выступая одновременно устойчивым механизмом поддержания этнической целостности.

Помимо отмеченных выше древних корней военно-этнического типа, немалую значимость приобретают также более близкие по времени, а потому более вариативные факторы культурного развития русских и немцев — такие, как формы государственности; научное развитие; искусство; образование; особенности семейно-брачных отношений и т. п., которые так или иначе взаимодействуют с боевым типом этноса. Немаловажным фактором динамики русской культуры явилось и то, что она в ходе последнего тысячелетия формировалась как основа самостоятельной российской цивилизации, интегрировав вокруг себя множество народов северной части Евразии; немецкая же культура оказалась включенной в цивилизацию Западной Европы с ее базовыми характеристиками и другим составом этносов.

БИТВА ПОД МОСКВОЙ

Подвиг гвардейцев-панфиловцев работы художника Виктора Панфилова

В первые месяцы войны 1941 г. по обе стороны фронта царили достаточно абстрактные представления о противнике, о характере войны, которые формировались еще в мирных условиях, во многом под воздействием политико-пропагандистских факторов.

Идеи о том, какие цели Германия ставит перед собой на восточном фронте, с каким воинским типом немецкий солдат столкнется на советской территории, ему внушало ведомство Геббельса, а также различные военизированные структуры [3]. Солдат Третьего рейха шел на Восток с уверенностью, что он защищает достижения западной культуры от «недочеловеков славянской расы», от еврейских комиссаров, которые эксплуатировали эту покорную массу. Немаловажное значение приобретала уверенность, что война позволит расширить немцам жизненное пространство, использовать материально-людские ресурсы СССР. Немецкая армия, до этого стремительно подчинившая целый ряд западно-европейских государств, рассчитывала на быструю победу и на восточном направлении. Этой уверенности способствовали военные традиции немцев, а также особенности формирования вермахта в 1933–41 гг. Накануне нападения на СССР немецкий солдат был специально обученным бойцом, дисциплинированным, с высокой степенью боевых устремлений и националистически окрашенного патриотизма. Первичные структуры вермахта строились на основах групповой взаимопомощи. В их распоряжении были современные виды стрелкового оружия, боевая техника, а также функционально продуманное качественное снаряжение, которое было подогнано под единый стандарт и могло использоваться в разных комбинациях [4].

Вплоть до боев под Москвой как высшее командование, так и продвигающиеся по советской территории немецкие части не сомневались в собственной силе, техническом превосходстве, верности своих расчетов. После ряда особенно удачных наступательных операций армию охватывала эйфория от успехов. На подступах к Москве завышенные самооценки оборачиваются растерянностью, а затем психологическим шоком из-за целого ряда факторов. Так, представители среднего и высшего командного состава вермахта убеждались, что крах блицкрига неизбежно оборачивается переходом стратегической инициативы к противнику, который воспользовался слабо согласованными действиями группировки «Центр». Под Москвой перед частями вермахта нарастали проблемы, некоторые из которых стали для них сюрпризом; но были и такие, которые немецкие стратеги должны были предвидеть. К первым отнесем знакомство врага с новой техникой (например, с установками реактивного миномета), которая производила на немцев ошеломляющий эффект по степени деморализации и потерям. Другой класс проблем олицетворяли погодные условия. Например, немцам было крайне трудно обращаться с техникой при бездорожье и морозах; они страдали от низких температур, ибо запланированный блицкриг не предусматривал теплой формы одежды.

Поистине фатальными для немцев стали упрощенные представления о боевых качествах русских солдат, поведение которых зачастую не укладывалось в рациональное мышление представителей западных культур. Если на первых фазах войны советские солдаты проявляли панику, коллективный спад боевого настроя, то под Москвой завоеватели видят их упорство и стойкость — у немецких комбатантов это порождает психологический шок. Г.Гудериан в воспоминаниях откровенно пишет, оценивая столкновение своего корпуса с советской танковой бригадой: «Тяжелые бои оказали свое воздействие на наших офицеров и солдат. И это не физическое, а душевное потрясение, которого нельзя было не заметить. И то, что наши лучшие офицеры в результате последних боев были так сильно подавлены, было поразительно»[5]. Неадекватные представления немцев о русской душе и психологии оказались столь далеки от действительности, что многие тактические приемы ведения войны не срабатывали.

Приведем пример из немецкой пропаганды: в листовках, которые осенью сбрасывались с воздуха вокруг столицы с целью деморализации противника, самоуверенно заявлялось о ближайших шагах после вступления немецкой армии в Москву: прием Гитлером парада своей армии на Красной площади, установка гранитного памятника в честь победы и т. п. Но листовки не устрашали защитников столицы; в большей степени они пробуждали у них волю к сопротивлению.

На первой фазе войны не менее серьезные издержки были также свойственны сознанию и поведению советских военноначальников и солдат. Об этом свидетельствует стремительное отступление частей Красной армии, примеры массового их окружения и сдача солдат в плен. В мирное время советская пропаганда создавала упрощенные представления о будущих сражениях, о том, что Красная армия быстро перейдет на территорию врага, где пролетариат окажет поддержку. Но бойцы столкнулись с армией противника, которая социально и мировоззренчески была консолидированной.

Вероломство, стремительность и жестокость, проявленные армией вермахта при ее продвижении по советской территории, заставили руководство СССР отказаться от наиболее абстрактных штампов марксизма; например, марксизм не предусматривал у пролетариата патриотизма, верности народным боевым традициям. Уже первые публичные выступления советских политиков радикально меняют содержательные акценты в понимании характера войны, ее опорных смыслов. Война провозглашается отечественной; ее цели и задачи определяются как справедливые, ведущие к победе. Конечно, обновление советской пропаганды не реабилитировало все базовые стереотипы русской военной культуры; однако политическая работа в армии была приближена к боевым задачам, выступая мощным фактором духовной организации. В конце лета и осенью 1941 г. появились приказы высшего командования о принятии чрезвычайных мер в армии. Лозунг командования: «ни шагу назад, позади Москва», а также жесткие меры по упрочению дисциплины получили поддержку среди солдат, офицеров, которые понимали, что отвага бесполезна, если в армии нет твердого порядка. Позже советское политическое руководство организует парад на Красной площади столицы, в котором участвуют части, уходящие на передовую. Этот факт и армия, и население расценили как залог грядущей победы. Все это создавало условия для проявления традиционных качеств русского боевого типа.

Дух боевого типа пробуждался у солдат и офицеров также спонтанно в ходе боевых столкновений с врагом. Русских бойцов поражала та бесчувственная жестокость, которую враг проявлял к гражданскому населению, в чем они могли убедиться, освобождая после битвы под Москвой населенные пункты. Немалое значение имели и героические примеры защиты столицы, которые превращались в символы русской стойкости. Речь идет о подвиге героев-панфиловцев, о действиях партизан, среди которых подвиг Зои Космодемьянской стал образцом небывалого геройства юной девушки, только что окончившей среднюю школу.

Следует учитывать, что контингент Красной Армии по многим параметрам отличался от имперской армии. Среди советских военнослужащих значительно было больше горожан, людей, имевших среднее образование, высокий уровень технической грамотности; другую часть военнослужащих составляли русские солдаты с традиционным воспитанием из малых городов, деревень с их упорством, самоорганизаций, умением переносить физические нагрузки. Главное же отличие советских солдат сводилось к новой картине мира, к политической и гражданской их мотивации. Ценностные ориентации армейской массы позволяли говорить о качественном синтезе сознания: позиции модерна сплетались у солдат с традиционным мышлением. Все это говорит о том, что пружина русского культурно-психологического типа начинала высвобождаться как под воздействием энергичных мер командования, так и под влиянием приобретения опыта борьбы с сильным и безжалостным врагом.

СТАЛИНГРАДСКАЯ БИТВА

Художник И.Евстигнеев. «Сталинград»

К периоду Сталинградской битвы воюющими сторонами был накоплен опыт противостояния, что формировало условия для появления новых форм боевой активности немецких и русских солдат. Так, в Сталинграде немецким и советским войскам пришлось осваивать методы боя в плотной застройке городской среды, которая из-за бомбежек была превращена в беспорядочные нагромождения разрушенных зданий и бездействующей техники.

Наряду с этим на первых этапах противостояния в Сталинграде как среди немцев, так и среди советских бойцов продолжали сохраняться по отношению друг к другу некоторые стереотипы. Например, немецкие части подходили к городу с чувством возрожденного превосходства, с ожиданием победы после «первого мощного удара». В то же время в рядах защитников оставались солдаты, которых подавляла военно-техническая сила противника; учащались случаи сдачи в плен, что вынудило политическое руководство СССР принять еще более суровые меры, нежели осенью 1941 г. И это вновь было встречено в армии позитивно. Позже, когда битва в Сталинграде достигала апогея, эти меры исчерпывали себя — русский боевой тип уже активно проявлял заложенные в нем возможности. В разрушенном городе русские навязали противнику новый опыт сражений, который был ему малоизвестен. Сами немцы назвали эту тактику «крысиной войной», когда защитники отстаивают буквально каждый метр городской площади, пригодный для сопротивления. В этой ситуации немцы начинают понимать иллюзорность попыток взять Сталинград «одним ударом».

Здесь во многом теряется преимущество крупной техники, тактической подвижности, стратегического маневрирования армейскими частями.

В такой ситуации немецкое продвижение стопорится. Противники настолько сближаются и взаимозависимы друг с другом, что их порой разделяет несколько метров и борьба продолжается врукопашную. Немцы вынуждены идти на физический контакт, ибо в острых ситуациях русский солдат яростно наступает на них с ножом, саперной лопаткой, гранатой или безоружный. Но и в такой ситуации немцы видят в противнике, в любом русском человеке варваров, усредненные фигуры; они не могут понять внутренних мотивов их мужества и упорства. Например, немецкие солдаты были поражены, увидев, что из цехов Сталинградского тракторного завода против них вышли сражаться рабочие, не успевшие снять спецовок. В их представлении это является не мужеством, а нарушением нормы — каждый обязан заниматься своим делом. Немцев начинают раздражать бытовые мелочи: они с брезгливостью вынуждены носить грязную форму, у них вызывает гнев невозможность принимать пищу в привычные часы, нехватка папирос; их серьезно беспокоят насекомые на теле и частое отсутствие воды для личной гигиены. Примечательно, что уже осенью многие из них перестают систематически умываться, бриться.

В подобных обстоятельствах немецкий тип начинают проявлять усталость от перегрузок. Как оказалось, представители этого типа плохо адаптируются к ситуации, в которой нет места немецкому порядку, когда противник навязывает свои «правила игры», а помощь военной техники снижена. Нарастание хаоса, запредельные физические нагрузки, растущая опасность встречи со смертью — все это становится для немецких солдат фактором поражения. Подобная ситуация, которая длится не день и не месяц, начинает психологически подавлять немецких солдат.

Даже продвигаясь ценой напряженных усилий к берегу Волги, немецкая армия не находит сил вырвать у противника победу. Это заставляет солдат вермахта подсознательно смириться с превосходством психологических возможностей русских. Окружение вынуждает немцев пережить еще более непривычное состояние: чувство заброшенности, моральную сломленность, страх перед возможным пленом у одних и стремление выжить любой ценой у других. С зимней непогодой немцы испытали лишения от морозов и метелей еще большие, нежели под Москвой. В этой обстановке обесценивались идеи о своем культурном превосходстве; исчезала вера в профессионализм командиров; мысль о расширении немецкого жизненного пространства казалась абсурдной.

Любопытна в этом случае трансформация религиозных запросов немцев. Будучи достаточно пассивными сторонниками католической или протестантской веры, в ожесточенных боях солдаты по-разному проявляют религиозные чувства: у некоторых они окончательно угасают; у других, наоборот, актуализируются, но с негативно-бунтарской окраской против всевышнего. В конце декабря 1942 г. гибнущая армия пытается встретить христианское рождество — в этих обстоятельствах возникает феномен «Сталинградской Мадонны». Речь идет о рисунке углем на обороте советской географической карты, автором которого стал военврач К.Ройбер. Он изобразил сидящую на земле женщину, которая держит на руках младенца: она нежно прижимает ребенка к себе, заботливо укрывая его полами одетой на голову накидки, что напоминает канонический сюжет христианских средневековых икон. Этот рисунок вызывал у деморализованных солдат глубокое волнение, искренние слезы. Участники окружения вспоминали после войны, что измученные обреченностью солдаты поначалу восприняли рисунок как мистическое видение [6]. Все они, еще вчера осуществлявшие тактику выжженной земли, разрушившие Сталинград до состояния руин, бесстрастно расстреливавшие его жителей, в условиях поражения начинают с надеждой вглядываться в христианскую символику, соглашаясь сопереживать слабым, надеясь на сочувствие к себе.

Иная динамика была свойственна в Сталинграде русскому боевому типу, в котором особым образом оказались интегрированы, как укорененные, так и актуальные качества русского характера. Так, модификациями этого типа стали массовые представления, сближенные с советской пропагандой, но за которыми угадывались укоренные формы традиционного сознания. Идя в атаку, бойцы искренне отзывались на лозунги «За Сталина», «За советскую Родину», за которыми маячили исторические символы «царя» и «отечества». Советская идеология, скорректированная командованием относительно традиционных военных ценностей, послужила адекватной мировоззренческой основой для противостояния врагу. На фронте русские боевые традиции не конфликтовали с марксистской идеологией, а скорее дополняли друг друга.

Рассмотрим подробнее регенерацию глубинных свойств русского характера и поведения в бою — упорства, психической выдержки, готовность к жертвенным поступкам. В отечественной науке механизмы проявления данных качеств во многом остаются мало исследованными; между тем они не срабатывают автоматически. Чтобы их целостная совокупность могла проявиться у десятков и сотен тысяч советских солдат в крупных сражениях, каким стало сражение в Сталинграде, необходимо схождение в один фокус множества предпосылок, среди которых выделим следующие: бойцы осознают, что они защищают самое дорогое — Отчизну, свои семьи; в наиболее драматических ситуациях их охватывает общее воодушевление; командиры и военные пропагандисты усиливают эти чувства; общее самосознание и коллективная воля консолидирует представителей разных родов войск и социально-статусных групп; бойцы и гражданское население в тылу интегрированы общими идеалами и др. Вместе с тем в этом ряду имеется и нечто такое, что недавно ускользало от аналитического внимания.

Речь идет об особенностях менталитета в ожесточенных битвах, которые связаны со свободой морального выбора русских ратников, с преодолением страха смерти ради общей цели. Мировоззренческие корни такого поведения людей, устремленных к экзистенциальным ценностям, по-видимому, зарождались еще на стадии язычества. В христианской же догматике и православной монашеской аскезе эта взаимосвязь между волей Всевышнего и боевым воодушевлением воинов получает глубокое осмысление и практическое подтверждение.

В русской повседневной культуре сложные отношения между промыслом Божьим, с одной стороны, и устремленностью солдата к праведному поведению в бою, с другой, отображаются в пословицах и православных максимах: все под Богом ходим; на Бога надейся, а сам не плошай; вольному воля, спасенному рай; нет выше любви, как отдать жизнь за други своя; не в силе Бог, а в правде и др. В условиях крупных сражений ВОВ указанные архетипы сознания и поведенческие установки русского воинства актуализировались, безотносительно к тому, насколько глубокими были их религиозные или атеистические позиции. Многие солдаты шли на смерть за Отечество, отдавали жизнь за товарищей. При таком решении боевой дух воина резко активизировался, боец чувствовал причастность к более мощной силе, превосходящей его личные возможности, что заражало других солдат. Личная воля каждого воина на свободной основе сливалась с волей других участников битвы в стремлении достигнуть победы — в этих условиях рождался соборный эффект. В Сталинграде эти стереотипы боевого поведения вдохновляли не только русских, но и представителей других этносов СССР — татар, якутов, народов Средней Азии, Кавказа и др.

Выше затронуты мотивационные основы боевого поведения русских, связанные как с духовной, так и с культурной базой. Вместе с тем проблема религиозного сознания в условиях современной войны требует специального исследования. В советском марксизме доминировала атеистический подход к осмыслению этой темы, не позволяя вскрыть мощную доминанту боевого русского типа. Ныне в науке вновь признают тот непреложный факт, что вероисповедальные запросы в боевых условиях приобретают мотивационное значение, выполняют роль духовного катарсиса. Исследовательница военно-антропологических проблем Е. С. Сенявская полагает, что в современном контексте при широком снижении веры боевая обстановка продолжает актуализировать религиозные запросы солдатской массы, в каких бы социально-конфессиональных условиях они ни воспитывались. Но у солдат со сниженной верой, у атеистов вместо религиозных представлений на фронте зачастую появляются лишь суеверия, суррогатная религиозность, иррациональный мистицизм, блокирующие духовный катарсис [7].

Среди защитников Сталинграда атеистов было немало. Однако специфика советского общества была такова, что представители старших поколений сохраняли православную веру. Провожая бойцов на фронт, их родственники молились за них, передавая им нагрудные крестики, ладанки, мощевики, которые находили потом на убитых солдатах. Конечно, на фронтах ВОВ невозможно было открыто исполнять богослужебные правила; но на уровне индивидуального самосознания, групповой психологии сохранялись элементы веры (молитвы, поминовения убитых товарищей и др.). Число людей с религиозными представлениями росло за счет не только рядового состава, но и представителей офицерства, высшего командования.

Художник В.Кохаль «На безымянной высоте», 1985 г.

Так, есть свидетельства, что боевые военноначальники (среди них называют Г.К.Жукова, В.И.Чуйкова, А.И.Родимцева) в неофициальной обстановке совершали молитвенные правила [8]. Следует также учитывать, что участники крупных сражений, длительность которых исчислялась неделями и месяцами, как правило, испытывали пороговые психологические нагрузки, глубокие эмоциональные переживания, что в условиях ожесточенных боев приводило в действие редкий духовный механизм — массовое созерцание православных знамений. Сошлемся на задокументированное свидетельство о явлении Божией Матери с младенцем на руках в облачном небе Сталинграда 11 ноября 1942 г. В это время враг расчленил 62 армию генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова, пытаясь сбросить защитников города в Волгу. Чудесное явление видели тысячи солдат и офицеров, воспринявшие его как помощь со стороны высших сил. Вдохновленные бойцы смогли переломить ситуацию к лучшему — немцам не хватило каких-то двухсот метров, чтобы выйти на берег Волги [9]. Подобный эффект коллективного созерцания православных святых или Богоматери фиксировался также в танковых сражениях на Курской дуге.

Представители русского типа в сталинградских сражениях демонстрируют огромный диапазон психологических возможностей и культурных навыков. Так, в разрушенном городе раскрываются такие его преимущества, как нешаблонное мышление, умение идти на риск, использовать опасные ситуации при том, что путь к победе тщательно взвешивается и др.

В рамках разных военных специализаций психологические качества и культурные навыки русских раскрываются по обстановке. В одних обстоятельствах бойцы остаются предельно терпеливыми, собранными (разведка, снайперские дуэли и др.), в других — раскованными, агрессивными, впадая в особо напряженные моменты в боевой раж (рукопашное противостояние и др.).

В то же время русские интуитивно стремятся понять профессиональные навыки, бытовые привычки противника, тем самым обеспечивая победу над врагом.

Да и чисто бытовые трудности русские бойцы легче преодолевали за счет отечественных традиций, знания родной природы. Сошлемся на пример. В антисанитарных условиях боев русских солдат так же, как и немецких, одолевали платяные вши. Не впадая в панику, но и не смиряясь с неудобством, русские избавлялись от напасти дедовскими способами. Прежде всего, старались регулярно обмываться горячей водой, подстригаться, бриться. С этой целью на берегу Волги создавались условия, напоминавшие походную баньку. Были и радикальные способы, один из которых состоял в следующем: исподнее и гимнастерка снимались и неглубоко закапывались в землю так, чтобы небольшой конец материи выходил наружу. Через этот конец насекомые активно выбирались из-под земли и уничтожались пучком зажженной пакли. Этим способом вынуждены были воспользоваться и узнавшие о нем немцы.

Г.А.Аванесова