Поверхностный атеизм ("Каменная баба", 1903-1906; "Мистику", 1905) сменяется пантеистическим восприятием мира и своего рода метафизическим исследованием глубинных основ нации. На бунинском циферблате истории нет стрелок. Да и не стрелки важны ему, а те полустёртые загадочные знаки, которые показывают всегда одно и то же "время". Он стремится прочесть и разгадать сокровенные законы нации, которые, по его мнению, незыблемы, вечны.
Не случайно именно в 1910-е годы в его поэзию особенно широко вторгается стихия крестьянского фольклора, устной народной поэзии. Легенды, предания, притчи, сказания, частушки, лирические сельские песни, "страдания", прибаутки и присказки - россыпи мудрости народной - заполняют страницы рассказов и повестей, преображённые, становятся стихами ("Два голоса", "Святогор", "Мачеха", "Отрава", "Невеста", "Святогор и Илья", "Князь Всеслав", "Мне вечор, младой...", "Алёнушка" и т.д.).
Поэзия Бунина окончательно утверждается как поэзия глубоко национальная. И тут снова обнажается глубокая межа, резко отделяющая Бунина от декадентского лагеря...
В одном и том же 1921 году написаны рассказ Бунина "Косцы" и элегия Блока "Ни сны, ни явь", отпевающие старую Россию. "... Мы сидели на закате всем семейством под липами и пили чай. За сиренями из оврага уже поднимался туман. Стало слышно, как точат косы... Я не знаю, не разбираю слов; а песня всё растёт. Соседние мужики никогда ещё так не пели. Мне неловко сидеть, щекочет в горле, хочется плакать..."
Правда, у Блока лишь намечено то, что Бунин превращает в звучащую и поэтическую картину, да и слова песни Бунин, в отличие от Блока, не только "разбирает" - он знает их сызмальства... "Они косили и пели, и весь берёзовый лес, ещё не утративший густоты и свежести, ещё полный цветов и запахов, звучно откликался им... Казалось, что нет, да и никогда не было, ни времени, ни деления его на века, на годы в этой забытой - или благословенной - Богом стране. И они шли и пели среди её вечной полевой тишины, простоты и первобытности с какой-то былинной свободой и беззаветностью. И берёзовый лес принимал и подхватывал их песню так же свободно и вольно, как они пели..."
Песня косцов берётся в обоих случаях как некая высшая точка, как некий символ всего светлого и чистого, что есть в русской душе, как нечто ИДЕАЛЬНОЕ, что позволяет резче противопоставить этому идеальному трагически страшные для Бунина и трагически безобразные для Блока черты реальности: "настал предел Божьему прощению" ("Косцы"); "всё и пошло прахом" ("Ни сны, ни явь")."
О.Михайлов ЖИЗНЬ БУНИНА