Автор: Н. И. Никитин, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН
В последнее время число публикаций по истории российского казачества возрастало едва ли не в геометрической прогрессии, однако среди авторов многочисленных статей, очерков, эссе и книг о казачестве профессиональные историки-исследователи, к сожалению, занимают самое скромное место - и по количеству, и по тиражам работ (1). В результате бурной издательской деятельности дилетантов на массового читателя обрушивается поток абсолютно несостоятельных с научной точки зрения «теорий», касающихся в первую очередь происхождения и ранней истории казачества. Поэтому выход каждого серьезного исследования по казачьей проблематике является заметным событием в нашей историографии и заслуживает того, чтобы быть отмеченным.
К таковым, безусловно, следует отнести книгу С.А. Козлова «Кавказ в судьбах казачества» (2), первое издание которой вышло еще в 1996 г. Она главным образом рассказывает об истории терско-гребенского и кавказского линейного казачества. Сам факт повторного издания этой монографии свидетельствует о ее особой значимости как для автора, так и для тех представителей научной общественности, которые содействовали повторной публикации его исследования (ими, судя по введению, прежде всего были сотрудники Санкт-Петербургского Института российской истории РАН). Это, разумеется, далеко не первое монографическое исследование казачества Кавказа: у С.А. Козлова были предшественники и в дореволюционной, и в советской, и в постсоветской историографии (3). Однако ему удалось найти свой подход к «кавказско- казацкой» теме - в чем-то углубить ее, высказать собственную позицию по ряду конкретно-исторических и концептуальных вопросов.
Книга состоит из четырех глав, которые правильнее было бы назвать очерками. Сюжетно-тематически они порой мало связаны друг с другом, но весьма содержательны и интересны для специалистов не только по истории казачества, но и по другим проблемам отечественной истории (внешняя и внутренняя политика российского правительства, межэтнические отношения, социальная борьба). Литературу по теме автор привлекает довольно выборочно, но источниковая база исследования впечатляет. Помимо многочисленных фундаментальных публикаций (таких, как «Акты исторические», «Полное собрание законов», «Кабардино-русские отношения», «Русско-дагестанские отношения», «Крестьянская война под предводительством Степана Разина», «Булавинское восстание», «Письма и бумаги Петра Великого», «Сборник исторических материалов по истории Кубанского казачьего войска»), в монографии широко представлены малоизвестные архивные материалы из фондов Российского государственного архива древних актов, Архива внешней политики России МИД РФ, Рукописного отдела РГБ, Отдела рукописей и редких книг РНБ, Архива Санкт-Петербургского Института российской истории РАН, Российского государственного архива военно-морского флота, Центральных государственных архивов Дагестана и Северной Осетии и др.
Нельзя сказать, что автор привлек максимально доступный круг источников по избранной теме (для второго издания была бы, в частности, полезной публикация «Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI-XVII в.», подготовленная Е.Н. Кушевой и изданная в Москве в 1997 г.). Но и привлеченного материала оказалось достаточно для того, чтобы дать вполне удовлетворительные ответы на большую часть поставленных в исследовании вопросов.
Первый очерк монографии посвящен начальному этапу истории северокавказского казачества - XVI-XVII вв. Автор присоединяется к мнению тех, кто считает, что первое упоминание о вольных казаках на Северном Кавказе относится к 1563 г. (с. 8) и проводит убедительные свидетельства преимущественно русского происхождения терских казаков вопреки теориям «автохтонности» российского казачества, якобы дающим основание считать его «особым этносом» (4). Даже заметную роль местных народов в складывании антропологического типа казачьего населения Терека (вследствие широкого распространения браков с горянками на раннем этапе казачьей истории) автор «не склонен преувеличивать» (с. 121). В документах XVI-XVII вв., отмечает он, часто указывалось происхождение вольных казаков, и на Тереке в то время не были редкостью прозвища «Переславец», «Туленин», «Хлыновец» и т.п. (с. 30, 35). В XVIII в. казаки Терека, как подчеркивает А.С. Козлов, «осознавали себя частью русского народа» и говорили, что они «начались от беглых российских людей и от разных мест пришельцев от давних годов» (с. 29). Жаль, что это наблюдение не нашло должного развития в книге, в то время как есть данные в пользу того, что такое самосознание до определенного времени было характерно и для других казачьих регионов. Донские казаки, судя по «Повести об Азовском осадном сидении», еще в середине XVII в. хорошо знали о своем происхождении: «Отбегаем мы ис того государства Московского, из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и дворян государевых, да зде прибегли и вселились в пустыни непроходней» (5). Яицкие казаки в 1721 г. рассказывали, что их предки, «первыя яицкия казаки», «пришли и заселились здесь... собравшись с Дону и из ыных городов» (6). И лишь когда приток переселенцев в казачьи края был остановлен и прием пришлых в казачьи ряды прекращен, казаки забыли о происхождении своих предков, а на том же Тереке в середине XIX в., по наблюдениям Л.Н. Толстого, казаки не только не чувствовали своего родства с русским мужиком, но и смотрели на него как на «какое-то чуждое, дикое и презренное существо...» (7).
Продолжение следует...
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 15
Разбросала по миру.