МОИ КОШМАРНЫЕ 90-е.

Сейчас стало модно говорить "ЛИХИЕ девяностые". А что там было лихого?! Для кого они были лихими? Для тех, кто хорошо тогда пил и ел? Кто без рефлексии брал всё то, что плохо лежало? Для людей это были кошмарные, чудовищные 90-е. Я помню зиму, когда отопление в квартирах вообще перестали давать даже на несколько часов. И люди стали устанавливать на кухнях буржуйки или вообще готовили еду на костре на улице. Прямо на асфальте среди снега организовывали такой походный общий костер, и там на палочках висели котелки и бурлило что-то сомнительно съедобное. Вместо батарей в квартирах росли ледяные сталактиты.
Мы были такими инфантильными, инертными. Просто укутавшись в одеяла, сидели в своих ледяных квартирах и рыдали. Люди посмекалистее уезжали на дачи, утепляли дома, сажали свою еду и выживали. Но большинство горожан просто оставались в своих квартирах и продолжали ходить на работу. У пустых прилавков стояли продавцы. Безумие. Им не платили зарплату. Но люди ходили на работу. Мужики пили жидкость для мытья стекол и умирали пачками.
У нас на даче в погребе оставалось немного консервантов. Как-то я приехала за едой, а погреб разворочен, всё забрали. Но вор обронил там свои часы. Часики работали, тикали. Ремешок на них был порван. Я вырезала себе из кожзаменителя новый ремешок и стала носить часы нерадивого вора.
Иногда, возвращаясь с дачи, мы не могли попасть к себе в квартиру. Весь район был оцеплен людьми с автоматами. Огромные басистые мужики говорили: "Вернись на станцию, девочка, сюда нельзя". Там, между нашими домами, куда нас не пускали, сновали люди в малиновых пиджаках, размахивали какими-то бумагами, доносилась брань, а потом хлопки. Хлоп, хлоп. И больше нет нескольких человек в малиновых пиджаках. Люди на жд станции просто ждали, когда закончится перестрелка, чтобы попасть в свои квартиры.
В 15 лет я бросила школу и пошла работать уборщицей в англо-американскую компанию сотовой связи. Гендиректор Тревер с его женой Моникой не могли иметь детей и предложили мне стать их приемной дочерью и уехать с ними в Лондон по окончании их контракта. Из страны, которая стала сырьевым придатком их страны, они были готовы забрать на воспитание этого «плебейского ребенка».
Я развела руками:
-Но мне это не нужно! У меня здесь семья, это мой дом, мой язык!
- Киддо, ты не понимаешь, у тебя будет всё.
- Но у меня итак есть всё самое главное.
Ах, как их рассмешили эти слова. Какая дурашка эта русская девочка.
Они брезговали нас. Готовили еду отдельно. Мы все обедали вместе, и когда приглашали их к столу, они силились улыбаться и одновременно брезгливо морщились, ссылаясь на то, что уже сыты.
Мы можем сколько угодно с упоением вторить, что Горбачев и Ельцин сотворили со страной непоправимое, всё то, что мы пожинаем и разгребаем сейчас. Но, боже правый, чем эти двое советских мальчиков отличались от любых других советских мальчиков с глубоким чувством ущербности и огромным пиететом перед всем американо-европейским?! Кто из советских девочек не горланил взахлеб песню "Американ бой, хочу быть с тобой". Кто из эмигрантов 90-х не слал из Америки в развалившуюся Россию свои фотографии с зелеными газонами, где вчерашние русские кичились перед своими же родственниками, подразумевая: "Смотрите, кто теперь мы, а кто вы".
Если бы не было раскола внутри нашего общества, если бы семья, школа не обезличивали ребенка, то откуда у этого выросшего ребенка взялась бы потребность использовать других для чувства превосходства?
Человек, который не был научен ненавидеть себя, не может хотеть отречься от своего Я и стать кем-то другим, ему незачем было бы самоутверждаться. Но он не осознает себя, поэтому стремится куда-то от себя удрать. Он не может сказать себе: «Я ненавижу себя, поэтому хочу создать другое своё Я». Не осознавая себя, он не может знать природы своего мытарства и постоянного стремления к бегству. И корень соперничества, противостояния, войны находится именно здесь. Внутри индивидуума. «Стать носителем другой национальности, другого имени, другого Я, и тогда вдруг мне полегчает?». Нет. Отречься от себя – от этого еще никогда никому не легчало. Ведь когда ты отрекаешься от себя, ты приумножаешь презрение к себе.
Мы не хотим зреть в корень, не хотим знать, что мирная жизнь общества начинается внутри мирной жизни индивидуума, который формируется в другой системе образования, где его больше не учат стыдиться себя, доказывать, отстаивать, оценивать, противопоставлять. У нас остается всё та же школа, которая, как прежде, растит ущербного, униженного, соперничающего человека, а мы всё вторим: "Закончится война, тогда заживём".
Человек, измученный самоотрицанием, не знает покоя, так откуда в его душе взяться миру? И откуда тогда взяться нашей другой истории? О да, история идет по кругу! Еще одна «умная» замусоленная фраза. Как будто не человек создает историю, а история как самостоятельная личность, берёт и ходит, зараза, по кругу, а не по спирали. А почему она идет по кругу, а не по спирали? Не потому ли, что опять-таки индивидуум не желает смотреть внутрь себя и выбирает ходить именно по кругу, а не по спирали.