#юмористический_рассказ Мой папа не любит, когда я мешаю ему читать газеты. Но я про всегда забываю, потому что мне очень хочется с ним поговорить. Ведь он же мой единственный отец! Мне всегда хочется с ним поговорить. Вот он раз сидел и читал газету, а мама пришивала мне воротник к куртке. Я сказал: — Пап, а ты знаешь, сколько в озеро Байкал можно напихать Азовских морей? Он сказал: — Не мешай. — Девяносто два! Здорово? Он сказал: — Здорово. Не мешай, ладно? И снова стал читать. Я сказал: — Ты художника Эль Греко знаешь? Он кивнул. Я сказал: — Его настоящая фамилия Доменико Теотокопули! Потому что он грек с острова Крит. Вот этого художника испанцы и прозвали Эль Греко! Интересные дела. Кит, например, папа, за пять километров слышит! Папа сказал: — Помолчи хоть немного. Хоть пять минут. Но у меня было столько новостей для папы, что я не мог удержаться. Из меня высыпались новости, прямо выскакивали одна за другой. Потому что очень уж их было много. Если бы их было поменьше, может быть, мне легче было бы перетерпеть, и я бы помолчал, но их было много, и поэтому я ничего не мог с собой поделать.

Я сказал: — Папа! Ты не знаешь самую главную новость: на Больших Зондских островах живут маленькие буйволы. Они, папа, карликовые. Называются кентусы. Такого кентуса можно в чемодане привезти! — Ну да? — сказал папа. — Просто чудеса! Дай спокойно почитать газету, ладно? — Читай, читай, — сказал я, — читай, пожалуйста! Понимаешь, папа, выходит, что у нас в коридоре может пастись целое стадо таких буйволов! Ура? — Ура, — сказал папа. — Замолчишь, нет? — А солнце стоит не в центре неба, — сказал я, — а сбоку! — Не может быть, — сказал папа. — Даю слово, — сказал я, — оно стоит сбоку! Сбоку припека. Папа посмотрел на меня туманными глазами. Потом глаза у него прояснились, и он сказал маме: — Где это он нахватался? Откуда? Когда? Мама улыбнулась: — Он современный ребенок. Он читает, слушает радио. Телевизор. Лекции. А ты как думал? — Удивительно, — сказал папа, — как это быстро все получается. И он снова укрылся за газетой, а мама его спросила: — Чем это ты так зачитался? — Африка, — сказал папа. — Кипит! Конец колониализму! — Еще не конец! — сказал я. — Что? — спросил папа. Я подлез к нему под газету и встал перед ним.

— Есть еще зависимые страны, — сказал я. — Много еще есть зависимых. Он сказал: — Ты не мальчишка. Нет. Ты просто профессор! Настоящий профессор кислых щей! И он засмеялся, и мама вместе с ним. Она сказала: — Ну ладно, Дениска, иди погуляй. — Она протянула мне куртку и подтолкнула меня: — Иди, иди! Я пошел и спросил у мамы в коридоре: — А что такое, мама, профессор кислых щей? В первый раз слышу такое выражение! Это он меня в насмешку так назвал — кислых щей? Это обидное? Но мама сказала: — Что ты, это нисколько не обидное. Разве папа может тебя обидеть? Это он, наоборот, тебя похвалил! Я сразу успокоился, раз он меня похвалил, и пошел гулять. А на лестнице я вспомнил, что мне надо проведать Аленку, а то все говорят, что она заболела и ничего не ест. И я пошел к Аленке. У них сидел какой-то дяденька, в синем костюме и с белыми руками. Он сидел за столом и разговаривал с Аленкиной мамой. А сама Аленка лежала на диване и приклеивала лошади ногу. Когда Аленка меня увидела, она сразу заорала: — Дениска пришел! Ого-го! Я вежливо сказал: — Здравствуйте! Чего орешь, как дура? И сел к ней на диван. А дяденька с белыми руками встал и сказал: — Значит, все ясно! Воздух, воздух и воздух. Ведь она вполне здоровая девочка! И я сразу понял, что это доктор. Аленкина мама сказала: — Большое спасибо, профессор! Большое спасибо, профессор! И она пожала ему руку. Видно, это был такой хороший доктор, что он все знал, и его называли за это «профессор». Он подошел к Аленке и сказал: — До свидания, Аленка, выздоравливай. Она покраснела, высунула язык, отвернулась к стенке и оттуда прошептала: — До свидания. Он погладил ее по голове и повернулся ко мне: — А вас как зовут, молодой человек? Вот он какой был славный: на «вы» меня назвал! — Я Денис Кораблев! А вас как зовут? Он взял мою руку своей белой большой и мягкой рукой. Я даже удивился, какая она мягкая. Ну прямо шелковая. И от него от всего так вкусно пахло чистотой. И он потряс мне руку и сказал:

— А меня зовут Василий Васильевич Сергеев. Профессор. Я сказал: — Кислых щей? Профессор кислых щей? Аленкина мама всплеснула руками. А профессор покраснел и закашлял. И они оба вышли из комнаты. И мне показалось, что они как-то не так вышли. Как будто даже выбежали. И еще мне показалось, что я что-то не так сказал. Прямо не знаю. А может быть, «кислых щей» — это все-таки обидное, а?