Абузар Айдамиров - это совесть нашего народа..

Будучи под колпаком, он сумел рассказать все то что хотел рассказать про Шамиля.
1859 год отступление на Гуниб.
После долгого молчания Шамиль обратился Мухаммед-Тахиру: - Скажи Гази-Магоме, чтобы он пригласил ко мне на совещание всех наибов и алимов, кои находятся здесь.
Это совещание надолго запомнилось Шамилю. Вскоре после ухода Мухаммад-Тахира один за другим вошли улемы Ибрагим аль-Черкасы, Хаджи-Насрулла аль-Анды, Муртазы аль-Ургачи, дебир аль-Хунзахи, Нур-Мохаммад аль-Согратлы, Осман аль-Мичиги.
Последним с Гази-Магомой пришел известный своей смелостью и храбростью однорукий, одноногий и одноглазый чеченский лев Байсангур аль-Беной.
Он вышел на середину комнаты, своим единственным глазом уставился на имама. Его Обезображенное шрамами суровое лицо постепенно расплылось в презрительной улыбке. Бойсангур был кумиром Гази-Магомы, единственным человеком в горах, которым он восхищался. Гази-Магома знал, что за такой улыбкой последует какая то колкость. С таким же выражением и взглядом он смотрел на Гази-Магому, когда отец послал его в Беной арестовать Бойсангура.
Бойсангур сперва беззвучно засмеялся, вслед за тем захохотал. Брови имама сурово вскинулись вверх, на лбу собрались грозовые тучи. – Чему ты радуешься, мой смелый лев Бойсангур? Я всегда прощал тебе твои дерзости. Сегодня нам не до шуток. Знай, что и моему терпению тоже может быть предел! Насмеявшись вдоволь, Босангур наконец умолк. – Я не от радости смеюсь, имам, я смеюсь от удивления!
Двадцать лет тому назад, когда твои земляки с позором, вероломно изгнали тебя из Дагестана, чеченцы тебя приютили,сделали своим имамом, двадцать лет носили тебя на своем горбу! Двадцать лет мы служили тебе верой и правдой. Однако за все эти двадцать лет ни один чеченский наиб и улем не был членом твоего дивана, ни один из них не был удостоен почета заседать на таком совете! Эти чести в первые удостоились самые незаметные из чеченских наибов - я, однорукий, одноногий и одноглазый калека, да и скромнейший наиб Осмон аль-Мичики! Это не только удивительно, но и смешно имам! Ха-ха-ха!. – Перестань смеяться, Бойсангур! Присутствующие растерянно, со страхом смотрели то на имама, то на Бойсангура. Они знали бесстрашный, упрямый характер наиба и крутой нрав имама.
-О, Аллах, непостижимы твои тайны! – не унимался Бойсангур. – Мужественный, отважный Шоип, жоватхан,Гойтемир, Эски, Саду, Саабдулла, Талхиг, Дуба...Чеченские наибы! Живые и павшие на полях брани! Если бы вы могли увидеть меня и Осмона на диване имама, у вас от удивления глаза полезли бы на лоб!
Шамиль не мешал Бойсангуру высказаться. Имам знал, что если противоречить ему, он ещё больше распалится. – Ты же не верил нам, чеченским наибам, имам! Каждому из нас ты приставил своих вонючих ищеек. Да ты вообще ни одному чеченцу не верил. Где же теперь твои мудрые советники-алимы, твои верные, храбрые дагестанские наибы Керр-Мухаммад, Амирхан, Дебир-Хаджи, Метлик, Муртаз-Али, Яхъя-Хаджи? Твои любимые, неотлучные наибы Кибит-Магома, Даниел-Бек, Албаз-Дебир и другие? Ты же грел их за пазухой? Где же они сегодня?
- Пошли обниматься с гяурами вслед за твоими чеченскими наибами! – съязвил Шамиль.
- Наши наибы сдались в плен с саблями, на которых не успела засохнуть кровь гяуров, и неостывшими после боя ружьями! – Вспылил Бойсангур. – Дрались до последнего. Из них только Саабдулла и Дуба пошли на службу гяурам. Обласканные тобою дагестанские наибы сбежали от тебя сразу, как только увидели русского солдата! Да ещё разграбили твою казну и имущество. Мы не одного вершка не уступили гяурам без боя. А здесь все аулы без единого выстрела сдаются неверным. Больше того твои войска, и наибы бегут к ним на задних лапках, высунув языки, виляя хвостами!
Шамиль укором посмотрел на своих земляков, которые сидели, опустив головы. Одни только мухаджиры черкес Ибраги аль-Черкеси, кабардинец Хаджи-Насрулла Кибири да чеченец Осмон аль-Мичиги смело смотрели ему в глаза.
Шамиль посмотрел на своих спутников и продекламировал стихи арабского поэта:
У меня были братья, которых я считал панцирями,
Но вот они стали моими врагами.
Я считал их за меткие стрелы.
Да! Они были таковы,
Но только теперь в моём сердце…
- Ты прав, смелый Бойсангур! – примирительно заговорил Гази-Магома. – Но наши взаимные обвинения и осуждения не помогут нам выйти из создавшего трудного положения. Имам мы ждем твоего приказа.
Неистовый Бойсангур ещё больше расстроил и без того удрученное сердце Шамиля. Все, что он собирался сказать улемам и наибам, как то расплылось. Этот неудержимый Бойсангур часто устраивал ему подобные сцены. Он был единственным наибом Шамиля, который заходил к нему без предупреждения и разрешения, говорил в лицо всё, что он думает, Бойсангур не ведал страха ни в чём, он презирал даже смерть. Его необузданная смелость, мужество и храбрость снискали ему заслуженное уважение народа.
- Сегодня мы оказались в критическом положении, - начал имам, когда Босангур успокоился, - Чечня пала. Все силы русских, которые до сих пор были направлении против неё, теперь сосредотачиваются против Дагестана. По нашим следам, наступая нам на пятки, идет генерал Врангель. Из Грузии с большими войсками на мааристан идет генерал Меликов. На нас наступают с трех сторон, они смыкают кольцо вокруг нас. При этом наши наибы, все аулы один за другим сдаются неверным без единого выстрела. Чохцы и наиб Исмаил сдали крепость Чох, Согратль. Наиб Даниел-бек сдал укрепление Эриб, Расиб, Магар и сам отправился к главнокомандующему. Покорились русским андийцы, ашильтийцы, койсубулинцы, куядинцы, согратлинцы, гимринцы, унцуклинцы, гоцатлинцы, хунзахцы, дарадахойцы и другие. Они послали своих представителей к гяурам с изъявлением покорности. Кибит- Магома поднял против меня тилитлинские и карахские аулы, а Даниел-бек не только сдал укрепление и сам сдался гяурам, и поднял против меня свои лезгинские аулы. Кроме всего этого, не успел я вступить на землю Дагестана, как ограбили нашу казну и мое личное имущество…
Подожди, имам, вскоре они и тебя продадут гяурам. За горсть кукурузной муки! – бросил реплику Бойсангур. Имам гневно посмотрел на Босангура, но сдержался, Шамилю не чем было ему возразить. Бойсангур и в самом деле мог быть прав.
- Мы отступим В Гуниб. Это наше последнее убежище! – Приказным тоном закончил имам свою короткую речь. В комнате воцарилась тишина. Как будто, все заранее про себя приняли окончательное решение о дальнейшей своей судьбе.
- Ну хорошо, отступим мы в Гуниб, а дальше что? – снова заговорил Бойсангур. – Что будет дальше, ведомо одному Аллаху, - грустно ответил имам, тяжело вздохнув. – Если срок, отпущенный нам для жизни на этой грешной земле закончится, умрем, если же нет, будем жить до смертного часа. – В Гунибе сразимся с гяурами до последнего вздоха! – вставил слово Дибир аль-Анди.
- А почему мы бежим все эти двадцать дней, если так горим от желания сразится с гяурами?
- не унимался Бойсангур.
- Гуниб неприступное место для противника.
- А Чох, Гергебель? Ахульго, Согратль? Разве они были хуже Гуниба? Или мы бежим туда, что бы и его сдать без боя?
- Бойсангур, если ты боишься идти с нами, мы не держим тебя. Ты можешь вернуться в Чечню своими чеченцами.
- Меня никто не принуждает идти с вами. Иду добровольно. Что бы люди не говорили, что Бойсангур покинул своего имама, когда для него наступил чёрный день.
- Теперь для Бойсангура нет другого выхода, - сказал Дибир аль-Хунзахи. – Обратного пути у него нет. Уже поздно.
- Обо мне не не беспокойся, Дибир. Положить себе путь обратно в Чечню я смогу в любое время, пока моя рука держит саблю. Я еду в Гуниб, чтобы посмотреть, как вы будете погибать за газават. Или посмотреть, как вы, побросав оружии, побежите к гяурам. А потом Дибир, со своими чеченцами я вернусь в свои родные леса, буду сражаться за свободу народа и победу ислам до той минуты, пока меня
не постигнет вражеская пуля. Живым я не сдамся в руки гяуров.
Подобные перебранки, издевки, взаимные обвинения между чеченцами и дагестанцами были обычным явлением. Особенно они участились в последние годы, в связи особой политикой Шамиля по отношению к чеченцам.
- Хватит, Бойсангур! – повысил голос Шамиль. – Хватит издевательств.
Соберитесь, мы не медленно выступаем! – Чеченские аулы до последнего сопротивлялись русским войскам, это правда. В Чечне не осталось ни одного аула, которого не сожгли бы или не переселяли с места на место по нескольку раз. Это был результат бездумной, безумной, легкомысленной храбрости чеченцев. Однако, когда настал последний час, чеченские наибы тоже поспешили изъявить свою
покорность главнокомандующему князю Барятинскому. Кое-кто попытался поднять некоторые аулы против Шамиля. На пример, наиб Саабдулла. Некоторые наибы не только пошли встречать Барятинского, когда тот ехал в Ведено, но и сопровождали его. Так что и тем и другим не чём было обвинять друг-друга. Вся разница в том, что дагестанские наибы всегда спасали свои аулы от разрушения, а народ - от гибели, на что у чеченцев не хватало мудрости и дипломатии.
Все эти двадцать лет, проведенных в Чечне, Шамиль часто вспоминал разговор с Юнусом, который у них состоялся в Беное. С одной стороны эти чеченцы были грозным, воинственным народом. Будто Бог создал его для войны, испытания всё возможных бедствий и трагедий. Они как зеницу ока защищали свою дикую свободу, как в отношениях между собой, так и от внешнего врага. Во всех чеченских народных песнях воспевают мужество, храбрость, смелость, благородство, героические подвиги отдельных личностей, у них нет песен, в которых оплакивается несчастная судьба, нет песен о печали и унынии.
В эти последние двадцать лет они оказывали отчаянное сопротивление русским войскам, часто одерживали победу над превосходящими силами врага, одновременно боролись против его, шамилёвской власти, которой не хотели подчиняться. В тоже время у них часто происходили междоусобные стычки.
Абузар Айдамиров « Калужский пленник»
Шамиль безупречно исполнил свою клятву о том, что он «не уйдет отсюда в горы, пока не останется ни одного дерева в Чечне!» И ушел он, оставив её пылающей, в пепле, в руинах. Бросив чеченцев, которые в течение двадцати лет были ему верны, из нищего, бездомного изгнанника сделали его имамом, остриями своих сабель навечно вписали его имя в анналы истории. В сентября 1839 года Шамиль, «бесприютный, отвергнутый почти всеми дагестанцами едва спасся в Чечне, не имея на себе даже черкески.» Но в июле 1859 года из Чечни он бежал богатым. Бежал оставив орудия, хлеб, много железа, медной посуды, постельного белья, одеял и другой домашней утвари, бежал с горстью мюридов в Гуниб, взяв с собою на шести лошадях деньги, золото и серебро, на каждой лошади по 4 тысячи рублей, на одной лошади – всевозможные драгоценности, на 17 лошадях – книги, на трех лошадях – ружья, на трех лошадях – шашки, пистолеты, кинжалы, панцири, на 40 лошадях вещи и платья жен, сукно и прочее. В среду, 9-го сафра 1276 (1859) года, Шамиль с семейством, некоторыми
приближенными и мюридами, прибыл в Гуниб. Из всего имения, казны и драгоценностей, которые он взял с собою на вьюках, не осталось ничего, кроме оружия, которое было у него в руках, и
лошади, на которой он сидел. Телетлинцы, ругуджинцы и куядинцы ограбили всё это ночью на дороге, не доезжая до Ругуджи, однако же, на Шамиля не нападали….»