Супруги-медики Мордосовы: «На СВО собрались лучшие люди страны»

Супруги Анатолий и Елена Мордосовы из Якутска посвятили свою жизнь спасению людей. Оба они много лет назад выбрали профессию врача и трудятся медиками до сих пор.

Анатолий — травматолог-ортопед высшей квалификационной категории. Работает в Республиканской больнице № 2 в Центре экстренной медицинской помощи. Сюда он пришел после службы в армии, работал сначала санитаром, потом медбратом в отделении реанимации. Потом были учеба в медицинском институте, интернатура в Ленском районе, затем тяжелая работа в травмпункте при Республиканской больнице, а после двух лет ординатуры в Москве его пригласили в стационар.

Елена — психиатр. Занимает должность заместителя главного врача по клинико-экспертной работе Якутского республиканского психоневрологического диспансера. В 2020 году одержала победу на Всероссийском конкурсе врачей в номинации «Лучший психиатр РФ». Считает, что ее профессия дает человеку возможность проявить свои творческие задатки и усовершенствовать интеллект.

После начала СВО супруги решили, что просто должны отдать свой гражданский долг стране, и отправились помогать оказывать бойцам медицинскую помощь. Елена поехала в прифронтовой Ростов-на-Дону, Анатолий работал на передовой.

В интервью главному редактору ИА Регнум супруги рассказали, как работается на войне тем, кто изначально не был военными медиками. О новых возможностях для личностного и профессионального роста, проявлениях человечности в нечеловеческих условиях. Об участии Якутии и ее жителей в общем деле всей страны.

«Все бойцы мои земляки»

— Анатолий, Елена, зачем вы поехали на СВО? Это же так далеко.

Елена: Не стоял вопрос «зачем?». Мы, врачи, свой выбор сделали, еще когда определились с профессией. Сейчас такое время, когда нужно применять свои знания и опыт там, где это больше всего нужно. И как только появилась такая возможность, воспользовались ей, не раздумывая.

— Наверное, мало кто из якутских врачей туда ездит…

Елена: Нет, нет. Из Якутии много врачей ездят. У нас формируются полупрофильные бригады, в которые входят травматологи, хирурги, анестезиологи, психиатры. При поддержке Минздрава наши медики ездят и оказывают помощь раненым как в тыловых госпиталях, так и за лентой.

— Анатолий, а вы не боялись за Елену, когда она поехала?

Анатолий: Во-первых, я был в ней уверен. А если человек уверен, то он не боится. Во-вторых, Елена поехала туда не одна, а с командой. Начальником ее бригады был очень опытный человек — главный врач Якутской городской больницы №3 и депутат. В-третьих, супруга поехала в тыловой госпиталь. Слава Богу, не в такой, который бомбят.

— А вы-то поехали не в тыловой госпиталь?

Анатолий: Я — мужчина. Подумал, что моя профессия, квалификация и опыт больше пригодятся на передовой. Там, где бойцам оказывается помощь не через несколько дней, а сразу.

— Это этап, когда боец получил ранение, а его забрала группа эвакуации или он сам дополз до первого пункта?

— Этот этап называется «первая квалифицированная специализированная помощь». До нас есть еще один этап — фельдшерский. Это прямо на поле боя: перевязка, иммобилизация, фиксация сломанных конечностей и транспортировка до нашего пункта.

— То есть вы получаете бойца, на котором уже фломастером фельдшеры написали время его ранения?

Анатолий: Совершенно верно.

— У вас красивый деревянный дом. Вокруг сосны. Когда снег идет, тут просто замечательно. Неужели вам не страшно было, неужели не приходили никогда мысли о том, что в него можно уже не вернуться?

Анатолий: Такие мысли, естественно, были. Но, честно говоря, я больше боялся за своих земляков. Это не пафос. Но когда я приехал туда, чтобы найти якутян и помочь им, оказалось, что все бойцы мои земляки. Вся Россия.

— Елена, а почему Анатолий собирался искать своих земляков?

Елена: Помощь оказывается всем. И Анатолий всем помогал. Просто, когда ты видишь среди бойцов своего земляка, в тебе появляется чувство сопричастности. Когда встречаешь среди массы раненых якутян — это совершенно другое впечатление. Что-то свое, родное. И эта поездка показала нам, насколько наша республика сплочённая. Насколько люди поддерживают друг друга словом и делом, несмотря на должности и статус.

— А как вы узнавали, что боец из Якутии? По медкарте или по внешнему виду?

Елена: Во-первых, прямо спрашивали: «Ребята, кто из Якутии?» Во-вторых, я носила медицинскую форму, на которой сзади было написано «Саха Сирэ». Бойцы сами подходили и говорили: «Ого, вы из Якутии? Я тоже».

— Анатолий, а был какой-то момент, когда для вас и русский, и якут стали абсолютно своими?

Анатолий: Я же для красного словца сказал, что поехал за якутами. Я взрослый человек и профессионал. Прекрасно понимаю, что на СВО сражаются люди со всей страны, всех национальностей. Просто по человеку всегда видно, кто он и откуда. Я сам могу отличить якута от тувинца и бурята.

Елена: На самом деле, когда работаешь, то не делишь человека по тому, откуда он. Прежде всего думаешь о том, какой уровень помощи нужно ему оказать.

— И про чеченцев, и про якутов, и про калмыков, и про дагестанцев мы все равно говорим «русский солдат». Как думаете, что нас склеивает?

Анатолий: Одна страна, где мы все вместе живем. Празднуем одни и те же праздники (не считая национальных). Политика. Предки. Мы должны отдать дань уважения за то, что они подарили нам такую жизнь, в которой мы все живем.

Елена: Сейчас у нас всех одна цель: защита интересов нашего государства. А если цель одна, то и мы едины. Это и есть связующее звено, которое определяет понятие «русский солдат».

Они настроены на победу

— Елена, вы психиатр. Следовательно, разговаривали с бойцами. От чего они страдали больше всего?

Елена: Мы ездили в феврале 2023 года. В основном страдали от физической боли из-за осколочных ранений. Но я была удивлена, что, несмотря на боль и усталость, люди продолжали заботиться друг о друге.

Однажды на перевязку попался парень. Ему было очень больно. Кричал и вырывался. Перевязка была затруднена. Тогда я дала ему свою руку и сказала: «Сережа, я никак не могу уменьшить твою боль. Единственное, что я могу сделать, — дать тебе свою руку. Когда тебе будет очень больно, сжимай ее со всей силы. Будем терпеть вместе».

— Не боялись, что он вам руку сломает?

Елена: Наоборот. Вы бы видели, как бережно он держался за мою руку, кусая свои губы в кровь, потому что боялся сделать мне больно. Но ему стало легче. Дал себя перевязать. В этом, наверное, и есть сущность человеческих отношений. Прояви милосердие, и получишь то же самое.

— Анатолий, вы травматолог-ортопед. Вам приходилось отрезать конечности?

Анатолий: Мы формируем культю из отрезанной или практически размноженной конечности, чтобы остановить кровотечение и чтобы заражение дальше не пошло. Закрываем эту рану.

— То есть вы работаете с людьми, которые потом попадают к Елене, и уже она им оказывает помощь? По цепочке передаете?

Анатолий: Совершенно верно.

— Елена, а в 2024 году как-то поменялась психология солдата? Они стали по-другому к войне относиться?

Елена: Было заметно то, что они все настроены на победу. Не было совершенно никакого панического настроения. Каждый солдат, который открывал глаза, говорил: «Доктор, делайте что-нибудь побыстрее, чтобы я мог вернуться к ребятам». И сейчас настрой такой же боевой.

— С какими проблемами вы работали в эти несколько дней, что ребята у вас находились?

Елена: Мы оказывали в основном волонтерскую помощь. Проделывали работу, которая необходима здесь и сейчас: обезболивание, перевязки. Допустим, с 8:30 до 16:00 были непосредственно в психиатрическом отделении. Помогали с оформлением документации, с приемом больных, с курациями. А после 16:00 шли в приемный покой и занимались той помощью, которая была необходима в данный момент.

— Вы рассказывали про бойца, который боялся сделать вам больно. Это было мощное переживание. А был ли какой-то еще разговор или ситуация, сопоставимый по значимости с этим?

Елена: Не знаю, насколько она было мощной. Это была милая ситуация. Вспоминаю о ней с теплотой.

Мы находились в приемном покое. Поступления раненых обычно массовые, их очень много. Сижу в углу, заполняя документацию, где-то на стуле примостившись. И вижу, как достаточно возрастной солдат — 50 плюс — пытается встать с носилок. Подошла, предложила помочь, но он категорически отказался. Думаю: «Ну ладно. Наверное, для него важно справиться самому».

Отошла, села на своё место, и краем глаза вижу, что он поднялся и идёт ко мне. Я внутренне вся так сжалась. Думаю: «Наверное, будет сейчас меня ругать за то, что недостаточно настойчиво помощь предложила». А он подходит ко мне, наклоняется, достает с кармана шоколадку и говорит: «На, деточка, кушай». Подумал, что я голодная. Он тоже хотел в ответ проявить заботу обо мне и сделал это таким образом. Для меня эти маленькие человеческие жесты очень важны. Благодаря этому складывается совершенно другая картина.

Анатолий: Это говорит и о психическом здоровье человека. Если он проявляет сострадание и милосердие к другому, психика у него устойчивая и здоровая.

Вопросы решать легче проблем

— Вас эта работа с бойцами изменила?

— Елена: Наверное, сделала меня сильнее. Я поняла, что на многие вещи мы смотрим слишком уж усложняя их. Люди говорят, что, вернувшись оттуда, нивелируют проблемы мирной жизни. Всё кажется мелочью, неважным и ничтожным. Это не совсем так. Не проблемы становятся меньше, а способы решать их становятся легче. Оказывается, я все могу.

— Как это?

Елена: Наверное, это посттравматический рост (смеется).

— И все-таки, скорее появляется дополнительный инструмент решения проблемы? Или смирение перед этим?

Елена: Это не смирение. Просто не накручиваешь себе ничего лишнего, не усложняешь. Мы действительно усложняем многие проблемы, хотя решаются они достаточно просто. А почему? Потому что к проблемам часто привязываем эмоции. Говорят, убери от проблемы эмоцию, и останется вопрос. А вопросы решать гораздо легче, чем проблемы.

Анатолий: Наверное, оказавшись там, человек просыпается и на адреналине понимает: «Это не проблема, а всего лишь вопрос. Это решается».

— А это вообще комфортно? Не больно ли жить в состоянии пробуждённого человека?

Анатолий: Нет. Абсолютно.

Елена: Говорят, каждого человека, который там побывал, эта ситуация меняет. Но когда так говорят, то подразумевают какую-то психологическую травму. И очень активно об этом говорят. Хотя забывают, что в большинстве случаев с человеком происходит не расстройство, а посттравматический рост, о котором мало кто говорит.

Для меня посттравматический рост — это осознание того, что ты можешь гораздо больше. И делается это гораздо проще. Ты на многие вещи смотришь по-другому. Многие вопросы решаешь. По-другому смотришь на ту же многозадачность. Растёшь как личность. У тебя появляются новые возможности и эмоции. Наверное, ты как-то обогащаешь свой эмоциональный интеллект.

Знания помогают справиться со страхом

— Тогда такой вопрос. Вы жили-жили в Якутске. Потом приехали туда. Личностно выросли. И вернулись работать в ту же больницу. Куда приложить этот личностный рост?

Елена: Я сейчас с разрешения ГИПа, поставив в известность наш Минздрав, занимаюсь психологической подготовкой новобранцев, которым предстоит впервые вступить в боевые действия. Это называется «формирование психологической устойчивости у участников СВО, которым впервые предстоит вступить в бой».

— Разве можно подготовиться к штурму, когда ты ножками туда топаешь под всеми этими дронами?

Елена: Ребята рассказывали, что когда они пошли на СВО без какого-либо опыта, то не знали, что их ожидает и как себя к этому подготовить. Потому что они сталкивались с вопросами, которые раньше себе не задавали. И, пообщавшись с ребятами, я поняла, что есть возможность преодолеть тревогу и страх. Справиться со своими переживаниями и сделать из них боевой ресурс. Есть возможности.

Анатолий: Дело в том, что психологической помощью бойцам, которые набираются в определённых местах для отправки туда, «за ленту», мало кто занимается. Да, есть инструктора. С ними ты пройдешь физическую подготовку. Научишься укрываться от дронов, рыть окопы и стрелять. А как вести себя психологически? Может быть, где-то это есть. Но не знаю, есть ли это в Якутии.

Елена: Военная психология подразумевает, что психологически подготовленный солдат лучше справляется со своими обязанностями.

— Для этого важно говорить правду. Человек должен знать, с чем он столкнётся. А правда такова, что человека легко напугать. Как быть с этим?

Елена: У нас там был один солдат, у которого был страх — испытать страх. Вот такая боязнь у него была. И он намеренно избегал разговоров и лишних знаний. Но потом он сказал: «Да лучше бы я заранее прослушивал те же звуки артобстрелов. Надо было заранее узнать, как выглядит враг: во что он одет, как он себя ведет». Эти знания помогают справиться со страхом. Потому что незнание страх только усиливает. Чего не знаю, того боюсь.

— Предположим, к вам пришел солдат или гражданский человек и сказал: «Елена, я боюсь испытать страх». Можно ли ему помочь чисто психологическими методами, не включая звуки дронов и артобстрелов?

Елена: Любому человеку, чтобы победить страх, нужно сделать всего три вещи: понять страх, принять страх и сделать его ресурсом.

Анатолий: Кто-то едет на СВО ради проверки себя. Но мне кажется, что подавляющее большинство, которые туда собрались, — это уже сильные личности. Даже просто собраться туда, находясь дома в тылу, — это уже нелегко. Подумать об этом — это настоящий серьёзный поступок. С сильным духом человек туда собирается. И зачастую они держатся достойно.

— А вы? Вы же на первой линии работали. Наверняка испытывали страх.

Анатолий: Нет, страха не было. Это больше семья испытывала страх за мою жизнь и здоровье. Я больше переживал, «хватит» ли меня.

В первые сутки работать было, мягко говоря, непривычно. Приходилось трудиться без отдыха. Причем без кофе и энергетиков. Смотришь на часы в операционном зале, а там уже 6 утра. Ну куда ложиться?

— Сколько времени вы, бывало, не спали?

Анатолий: Четверо суток.

— А как это возможно? Вы разве не видели какие-нибудь галлюцинации?

Анатолий: Нет, нет. Когда поступают раненые — вообще не до этого. Всем нужно помогать. Еще надо помогать другим врачам. Когда твоя смена проходит, а другой врач перегружен, ему приходится помогать.

Елена: Наверное, ты не можешь выпасть из этого потока, потому что постоянно требуется твое присутствие. И когда ты чувствуешь, что даешь это, это придает тебе много сил.

Анатолий: И вот тогда я понял, что я, видимо, из тех людей, которые себя проверили. Я прошёл для себя свою проверку, что могу работать в таком ритме.

— То есть этот страх не касался «прилетов»?

Анатолий: Когда спасаешь жизни и конечности, то тебе не до этого. И потом, иногда устаешь от этой мысли: «Когда же прилет?» Если постоянно об этом думать, работать не сможешь.

— И главный страх касался только ваших возможностей: справлюсь я или не справлюсь?

Анатолий: Да вообще страха не было. Я мужчина. Переживания были.

— Мужчины не любят признаваться в страхах. Может, всё-таки был?

Анатолий: Понятно, что только дурак не боится. Страх — это нормальная функция головного мозга и центральной нервной системы. Но я не могу честно сказать, ощущал ли я именно чувство страха. Если бы ощущал, я бы, наверное, не поехал туда.

Конечно, были переживания — за дом, семью. За страну, в конце концов. До сих пор есть переживания за страну. Но страха нет. А может, я забыл. Может, мой мозг забыл это чувство.

Тяга спасать людей

— Вы не спали четверо суток из-за того, что нужно было спасать человеческую жизнь. А что такое присутствует в хирургах, что вы готовы, как слаженный улей, бросаться на спасение неизвестного вам солдата?

Анатолий: Это же в первую очередь не гражданская больница, а госпиталь, где работают врачи-офицеры и рядовые. Это военнослужащие. И у них приказ: не стоять в страхе, в шоке и в прострации, а действовать.

Человек поступил — есть четко проработанная схема их работы. Они действуют так же, как и в гражданской больнице: когда пациент поступает по скорой, медики стараются оказать помощь. Тем более на войне это связано с боевым ранением и травматическим шоком из-за потери крови. Это наша работа.

— Коллега рассказывал, как он недавно ходил на концерт симфонической музыки. Там собрались любители, которые боялись даже дышать, чтобы не помешать друг другу. И тут у одного парня в зрительном зале случился эпилептический припадок. Он рухнул, и вся эта завораживающая сила искусства прервалась. Общество, которое боялось дышать, просто окружило этого парня. Какие-то женщины его спасали. В общем, всё переменилось. Так почему же наш мозг так хочет спасать другого человека?

Анатолий: Это наше воспитание. Эти люди, которые пришли послушать симфонический оркестр, скорее всего, люди нашего поколения. А наше поколение выросло именно в том духе, когда надо было не о себе думать, а об обществе.

— То есть это воспитание, а не то, что зашито внутри организма. А вы, Елена, что думаете по этому поводу?

Елена: Жизнь — это самое ценное, что есть у нас. И когда у тебя есть возможность спасти чью-то жизнь, сохранить эту ценность, ты отложишь все другие дела. Потом ты даже не будешь задумываться о том, нужно это или нет.

— То есть это точно не инстинкт, а воспитание?

Елена: Точно не инстинкт. У нас нет инстинкта сохранить жизнь другому. Есть инстинкт самосохранения. А спасти жизнь другому — это высшие человеческие чувства, которые приобретаются и воспитываются, вкладываются, обучаются.

Анатолий: Хотя я сейчас смотрю на детей. Они тоже друг другу помогают. И старикам помогают. Не скажу, что это такое поколение. Просто их так воспитали. Все-таки в России и на Западе разный подход к таким вещам.

Эмоции и жесткие регламенты

— А вам приходилось участвовать в жёсткой медицинской сортировке?

Анатолий: Да.

— И первую свою помните?

Анатолий: Да.

Было массовое поступление. Несколько бортов одновременно. Привезли много пострадавших и раненых. Хирурги пошли тяжелораненых оперировать. Я готовился тоже очередного тяжелораненого взять на операцию, и меня командир попросил: «Анатолий Николаевич, пожалуйста, отсортируйте». Я выполнил задание.

— Вы решали, кого взять первым? У вас не было?..

Анатолий: Я понимаю, о чем вы говорите. Я — офицер медицинской службы запаса. Давал клятву, как все офицеры. Нас этому учили еще даже со школьной скамьи (у меня еще НВП была). Потом в институте нас обучали этому. Потом я служил в армии два года в свое время. И все это постоянно на слуху: сортировка, сортировка, сортировка.

В институте профессора хорошо готовили нас к различным экстремальным ситуациям. И в голове всегда сидит, как правильно сортировать. Есть очень жёсткие регламенты. Тут надо смотреть на эмоции солдат — кто из них больше эмоционирует.

Надеюсь, все врачи к этому готовы.

— А вы не испытывали эмоции во время сортировки?

— Конечно, испытывал. Но мне нужно выполнить задание — прооперировать тяжелейшего человека. Там и без сортировки бывают моменты, когда приходится успокаивать разновозрастных бойцов.

Допустим, обращаются два-три человека, которые одновременно получили одинаковые осколочные ранения от одного взрыва. Один реагирует очень спокойно, второй прям эмоционирует. Приходится успокаивать. Но более тяжелые себя спокойно ведут, потому что им не до эмоций.

— Силы тратить не хотят на эмоции?

Анатолий: Нет, просто от боли не могут эмоционировать. У них же шоковое состояние. И все-таки наши ребята очень сильные духом. Я редко встречал раненых эмоционирующих бойцов. Может быть, мне повезло в этом плане.

— Не боялись ошибиться при сортировке?

Анатолий: Нет.

— И потом никогда больше не думали об этой сортировке? Вы не помните лица этих бойцов?

Анатолий: Половину помню. Но если надо будет, выполню то же самое.

«Тяжело видеть раненых детей»

— А был ли какой-то момент за ваше время работы там, когда вы испытывали острое чувство жалости?

Анатолий: Когда поступали дети, которые получили ранения. Мы ведь принимали и мирных жителей. Стояли в населенном пункте, где проживало какое-то количество гражданского населения.

Коварность дронов такова, что они выслеживают гражданских и бомбят их.

— Коварство не дронов, а людей, которые ими управляют.

Анатолий: Да. Им неважно, дети там сидят, женщины или старики. В общем, тяжело было видеть раненых детей, а потом их родителей. Родители, может, успокоят когда-нибудь. А вот то, что детей уже нельзя вернуть к жизни, — серьезно откладывается в голове.

— Вам приносили уже погибших детей?

Анатолий: И такое было. Ребенок получил травму, несовместимую с жизнью. Когда оперировали, я оглянулся. И врачи, и персонал были в слезах все. Тяжело было смотреть на это.

— А там сидит мама и ждет, что вы совершите чудо. Но чуда не произошло. Какие слова для них можно подобрать?

Анатолий: Это очень тяжело. «Крепитесь».

Елена: Разве можно найти слова, которые помогут матери, потерявшей сына? Таких слов нет. Поэтому все говорят то, что ожидаемо. «Крепитесь, мы вам соболезнуем».

Анатолий: В такие минуты ты через себя должен пропустить то, что тебе сейчас нужно. Потому что врачу нельзя поддаваться эмоциям.

Елена: Да. Ты не матери это говоришь, а себе. Потому что, повторюсь, нет таких слов, которые матери помогут в такой момент.

— Вы себе говорили «крепись»?

Анатолий: Да. В позапрошлом году по приезде туда я тоже был в похожей ситуации. Выходил, чтобы никому не показывать это, на улицу и кричал в себя. Потому что нельзя показывать свои эмоции персоналу и коллегам. Если ты с эмоциями не можешь совладать, как можно оказывать человеку помощь?

Елена: Мы же все друг друга индуцируем своими эмоциями, поэтому каждый старается показать, что он крепок. На него посмотрит коллега: «Я тоже крепок». А на него ещё один коллега посмотрит и скажет: «Я тоже силён». И мы будем сильнее. Если каждый будет показывать свою слабость, это может привести по цепочке неизвестно к чему.

«Там собрались лучшие люди страны»

— А кто первым озвучил желание поехать на СВО?

— Елена: Я. Хотя мне было очень боязно спросить у мужа, отпустит он меня или нет. Я так долго собиралась, собиралась. Уже мысленно приготовилась услышать кучу объяснений, почему не отпустит. И когда я спросила, Анатолий ответил: «Конечно. Если нужно — езжай».

— А если бы не отпустил?

Елена: Отпустил бы. Мы же смотрим в одну сторону. Удовлетворение моих стремлений — это и есть любовь и забота. Если бы я осталась со своими нереализованными планами, мне было бы очень плохо. А если кому-то в семье плохо, плохо всем.

Анатолий: Наверное, мы одновременно начали думать об этом, просто жена озвучила вслух раньше меня. А что такое семья? Для меня это большая ответственность.

— У вас же тоже после работы на СВО личностный рост произошёл. Нашли, куда этот личностный рост приложить?

— Анатолий: Только в работу нам остаётся его прикладывать. В совершенствование.

Елена: Работа врача не может достигнуть какого-то уровня и остановиться. Нужно постоянное повышение квалификации, образование, улучшение навыков и знаний, которые мы имеем. Туда вкладываться можно бесконечно.

— Вам снится работа на СВО?

Анатолий: Нет. Но вспоминаю иногда. Я не такой стресс получил там, чтобы СВО мне снилась. Я от этой работы получил рост и удовлетворение, что я еще на что-то гожусь. Я на самом деле безмерно горжусь, что там был, помогал и делился опытом. Еще горжусь коллективом. Там работают достойные люди и профессионалы.

Елена: Когда муж туда поехал, я испытывала волнение и переживание. Когда твое сердце там, а ты не можешь ни прикрыть, ни защитить, тебе остаётся только просить у высших сил, чтобы рядом оказались хорошие люди.

Думала: «Пусть там будут обстрелы, но пускай рядом с ним будут хорошие, надёжные люди». И так и получилось, потому что о своих коллегах Анатолий отзывается с теплотой и с невероятным восхищением. Наверное, там действительно собрались лучшие люди страны, чтобы оказывать помощь нашим ребятам, все эти поездки.

Возможно, благодаря работе главы нашего региона, правительства и Минздрава очень много работы проведено, чтобы эти поездки состоялись, чтобы полипрофильные бригады могли уезжать. Наша работа просто не сложилась бы без такой сильной организации.

Очень много внимания уделяется поддержке участников СВО и их семьям. Результаты этой работы видны. У нас регион действительно очень сплочён.

— Это удивительно. Якутия — это далеко и холодно. Шесть часов разницы. Другой такой размеренный ритм жизни. При этом такая высокая вовлечённость и понимание, что происходит.

Елена: Это даже не обсуждается. Мы — часть России. Всегда находимся в потоке. Помогаем и участвуем всем, чем можем. Якутия очень много сил и ресурсов уделяет помощи нашим военным: и там, и после возвращения. Наше правительство очень сплоченное в этом плане с народом.

— А почему человеку так важно понимать, что ты годен?

Анатолий: Человек каждый день может себе доказывать, что он достоин чего-то. Я переживал, что, придя туда, чего-то не выдержу или не смогу. В эмоциональном плане, не в плане профессии. Я обратил внимание, что я выдерживаю нагрузки, необычные для себя. Мы же не военные врачи. Мы не сталкиваемся с такими именно перегрузками. А приехав туда, я ощутил, что, оказывается, я ещё годен к чему-то.

«Мы за правду стоим»

— Вы, пожалуйста, не воспримите за шутку, но вы нашли хоть одного якутского солдата, чтобы подойти и сказать: «Земляк, здравствуй».

Анатолий: И не одного. Поговорить с ними — это для меня дорогого стоит. И они, когда видят хирурга из Якутии, сразу успокаиваются и радуются. Это же свое, родное.

— Так мы же договорились, что на СВО все свои?

Анатолий: Конечно. Но они «своее» (смеется).

Елена: Это же тоже чувство, что о тебе заботятся. Что люди оставили свои дома, собрались и приехали так далеко, чтобы тебя поддержать. Это колоссальное чувство поддержки уже силы прибавляет. И когда наши якутские бойцы видят наших хирургов там, конечно, это придаёт им энергии.

Анатолий: Волонтёры помогают одеждой и едой. Правительство помогает техникой. Они, видимо, к этому привыкают. А когда видят живого медика из Якутии, человека, то немного даже удивляются. Это для них сильная эмоциональная поддержка.

— Вы приехали помогать в том числе якутским солдатам, но потом они все стали для вас одинаковые. Какой он — русский солдат?

Анатолий: Сильный и храбрый. На самом деле противник тоже сильный. Но мы сильнее. Сильнее духом.

— Украинцы тоже думают, что они сильнее.

Елена: Они думают, а мы — есть. Наверное, это у нас в крови. У России ведь тысячелетняя история побед. И эта победа тоже будет за нами. И знание того, что это не первый бой, который закончится победой, придаёт сил. Тем более наши солдаты вкладывают в физику ещё и эмоции, которые испытывали их деды, уходя на войну. Наши бойцы духом сильнее.

Анатолий: И мы за правду стоим.