Мэр Рыбинска Дмитрий Рудаков: Надо воспитать внутреннюю красоту в человеке

Город Рыбинск в Ярославской области, несмотря на свою очень богатую историю и довольно близкое расположение к столице, насчитывает чуть меньше 180 тысяч населения, которое продолжает сокращаться. 9 июня 2025 года Рыбинск, который старше Москвы на 76 лет, официально включен в национальный маршрут «Золотое кольцо России». За последние несколько лет город сильно преобразился. В него словно вдохнули дух старины. И, как следствие, теперь Рыбинск переживает просто бум туризма: оплата по выпущенным в других городах картам возросла в 4000 раз.

Дмитрий Рудаков, возглавивший Рыбинск в мае 2022 года, считает, что особый уклад города, который создавали наши предки, должен быть бережно сохранен и передан будущему поколению. О том, как традиции филантропии и меценатства находят продолжателей в современности, по какой причине власти не спешат снимать Ленина с постамента памятника Александру Освободителю, почему медалисты из других городов стали поступать в рыбинские вузы и причем тут полусаженные окна, а также о многом другом Дмитрий рассказал главному редактору ИА Регнум.

Не хуже хваленых европейских

— Друзья, сегодня мы в гостях у мэра Рыбинска. Мы приехали, прошлись по очень красивой набережной реки Черёмуха. Дмитрий Станиславович, вы эту набережную действительно всего за год сделали?

— Чуть больше года получилось. Вообще, я очень люблю делать двухгодичные проекты, и здесь замахивались на два. Очень долго делали проектно-сметную документацию, поднимали планку нашим будущим подрядчикам. Поднимали, поднимали — и вот, я считаю, получилось неплохо.

— Хорошо получилось. И кто отдыхает в основном, горожане или туристы?

— Да практически весь город побывал. И, конечно же, туристические группы все сюда приводят сейчас.

— А до того что было?

— Просто запущенный уголок. Прекрасная река Черёмуха. При слиянии Волги и Черёмухи изначально и возникла Рыбная Слобода, которая стала Рыбинском. Но со временем река была украдена у города разрухой.

— Как реку можно разрушить? Она течёт себе и течёт.

— Реку нельзя, а вот набережную можно — и нижнюю, и верхнюю. Если асфальт с 60-х годов не подновлять, собственно, ничего делать не надо, он сам разрушится. Такой был ломаный асфальт, выросшие самосевом деревья.

Делали не только этот подряд, еще и отремонтировали все дома по бульвару, противоположный берег привели в порядок. Мы делали территорию, как, собственно, и везде: как ранее на Красной площади, как ранее на Стоялой.

— Щитовые у вас тоже такие красивенькие. И туалет очень красивый, похож на маленький теремок…

— Это такой наш манифест: мы ничуть не хуже столичных городов, и уж тем более ничуть не хуже хвалёных европейских городов. Я думаю, что и лучше — потому что мы ещё и постарались всё это одухотворить, вдохнуть душу. Вот такой был манифест и посыл наш.

— Вам доводилось встречаться с мнением туриста, который раньше ездил-ездил в Европу, а теперь путешествует по России?

— Говорили люди. Обидно очень слушать русскому человеку такие вещи: «Это как Швейцария». Мне бы очень хотелось когда-то услышать: «Это как в Рыбинске, как в России». Вот это будет уже показатель, что мы поработали.

Дань уважения создателям города

— А кто-то говорил вам: я всю жизнь ездил в Европу как дурак, а можно было бы приехать в Рыбинск?

— Не совсем так, но говорил, да. Здорово сказал Юрий Михайлович Кублановский (поэт, почетный гражданин Рыбинска. — Прим. ред.). Он сказал: видел бы ты эти парижские туалеты, у вас, говорит, самый лучший туалет.

— А манифест Рыбинска — это просто фигура речи?

— Вот то, что мы делаем, является нашим немым манифестом. О том, чего достоин наш русский народ. Вот какую планку благоустройства мы сами себе должны ставить. Разные лица, в том числе и высокопоставленные, мне говорили, что вот это набережная — лучший проект России. Я считаю, что все проекты должны быть вот такие.

Комбат «Гагарина» (командир «Батальона Гагарина» 252-го полка. — Прим. ред.) приезжал — и ходил с удовольствием. Мы с ним, с Андреем, договорились, что, когда он вернется, ко мне придет работать. Он сам ярославский. Каждый раз в отпуск приезжает — обязательно ко мне в Рыбинск. В его подразделении много рыбинских ребят, стараемся его поддерживать. И каждый раз стараюсь показать что-то новое.

Все равно ведь мы немножко перед ребятами чувствуем какую-то такую… ущербность, потому что они на передовой и это всегда достойно наивысшего уважения. Хочется показать: слушай, мы тоже здесь что-то делаем для страны, для государства. Смотри, один парк, второй… Вот Андрей высоко оценивал, мне это приятно.

— Может быть, это какой-то ваш внутренний манифест?

— Да нет, это у любого нормального человека… Это просто уважение к себе, уважение к своему народу.

— Я была в начале 2015 года в Рыбинске, он произвел жутковатое впечатление. И тогда этот манифест не звучал… Он должен был всё равно в ком-то родиться как внутренний запрос.

— Не совсем так. Рыбинск украшался и строился, и много было сделано в те годы. Центр города откочевал в советский центр, где сталинский ампир. Конечно, там велись работы, там здания чудесной сталинской архитектуры. Великолепный Дворец культуры «Авиатор» — точная копия «Горбушки» (ДК им. Горбунова в Москве). Но исторический центр был запущен. Я считал, что это определенное неуважение к нашим предкам, к тем гражданам Рыбинска, которые город создали. Люди-то были ого-го какие!

Вот Карякин (Василий Александрович Карякин, 1851–1913 гг. — купец 1-й гильдии, председатель Рыбинского биржевого комитета, член III Государственной думы. — Прим. ред.). У него не было детей, он построил для мальчишек училище и подарил городу. У нас сейчас такой пример — Рыбников Михаил Константинович (топ-менеджер крупной российской компании, меценат. — Прим. ред.) сделал филармонию. И второй пример еще — Тырышкин Виктор Иванович (глава крупной строительной корпорации, меценат. — Прим. ред.), восстановивший собор. А тогда каждый второй был такой человек.

И, конечно, дань уважения наша к ним — восстановить то, что они нам оставили. Вот РГТУ, наш технический университет, — это купец Меркурий Комаров подарил ремесленное училище техническое городу. Также построен был огромный собор с колокольней — на нынешние деньги, я думаю, миллиардов двадцать. Представьте просто уровень пожертвований людей, уровень их бескорыстия.

Нельзя, наверное, все мерить в деньгах, но всё равно это показатель.

— Мотивация была какая, как вы думаете?

— Ну, давайте скажу: значит, человек дорос по своей пирамиде. Дорос от личной потребности — к служению обществу.

— Дорос в духовном плане или в финансовом?

— В духовном, конечно же.

Фрески часовенной бабушки

— Мы сейчас прошлись по городу. Конечно, первое, что бросается в глаза, — это вывески на старом русском языке. Даже для современных брендов. Люди ходят рядом современные, машины ездят, но тем не менее возникает ощущение, что ты попал в то время. А что делает дух времени? Не вывески же…

— Думаю, что в том числе и вывески. Но дух времени — все-таки комплексный. Можно оставить слаботочные провода — и всё, и дух времени исчезнет. Слаботочка была убрана под землю, вся. Важен и чистый воздух. Фасады. В первую очередь, конечно, фасады тех зданий, которые построили талантливые люди, оставили нам в наследство. Это первично. А вывеска — это уже такая вишенка на тортик. Но очень важная вишенка, очень важная.

Когда вывеска аутентичная, не китчевая — она подчеркивает всё. И наоборот, можно великолепно сделать фасад и испортить здание отвратительной вывеской.

Не согласен с людьми, которые говорят, надо делать максимально маленькие буквы, чтобы не портить фасад, чтобы он весь был открытый. Это совершенно не так. Может быть большая великолепная вывеска. Главное, чтобы она соответствовала возрасту здания. То есть здесь у нас просто был щепетильный подход. Вот здание XIX века. Почему вывеска должна быть на нем пластиковая, из XXI? Это первый посыл.

Второй посыл. Мы пытались использовать аутентичные краски. Вот у меня замечательный друг есть, товарищ, Митя Кузнецов — фолк-музыкант, вообще не архитектор, но он раскопал эту историю, что Россия красилась пятью видами краски. В нашей местности добывались известь, охра, сурик, ультрамарин и оксиды меди и цинка — зеленый цвет. Вот они, пять цветов, которые мы стали применять — и они выглядят аутентично и здорово.

— Тут есть такая часовенка, покрашенная ультрамарином. Наверху жила бабуся со скверным характером, ругалась из окна. Мне кажется, в этом тоже была какая-то своя прелесть?

— Относительно. Прелесть, да. Но все-таки эта часовня. Там у бабушки обои отваливались, а под ними — фрески старые. Все-таки не очень хорошо. Мы поменяли квартиру бабушке в 2018-м, привели в порядок эту часовню и передали ее, как положено, епархии.

— А кто замешивал эти краски? Какой-то специалист должен быть?

— Интересная была история, да. Эти краски, порошковые пигменты, до сих пор выпускает наше предприятие «Ярославский пигмент». Стоили 5 тысяч рублей мешок в то время. И не на каждую основу они ложились, но вот легли на базу одного крупного немецкого бренда. Потом мы выяснили, что этот бренд — они реставраторы изначально, дотошные немцы. То есть мы с ними шли параллельными курсами в применении методов реставрации.

Соразмерное человеку

— Понятно, что проступает характер здания, когда ты на него не навешиваешь ненужные ему вещи. Но что делает дух города?

— Самое главное, что делает дух города, самое главное — он воспитывает. Это был посыл, которого мы хотели достичь. Я знаю много людей, которые могут считать с ошибками, но они великаны духа по внутренней гармонии, по красоте. И, конечно, ребенка воспитывать нужно не только школой, не только напитывать бесконечными знаниями и умениями. Можно сделать такого циничного прохиндея, но талантливого, который тебя очень ловко объегорит со знанием дела.

Конечно, нужно воспитывать внутреннюю красоту в человеке. Не должен ребенок расти и видеть, что обшарпанная стена — это нормально. Так он и будет всю жизнь жить, и дома у себя будет держать обшарпанные стены. Поэтому главная функция, которую мы стремились заложить, — это воспитательная.

Помимо того, здесь воспитание и уважения к себе. Ты не должен жить в грязи и в свинстве. И должно быть уважение к своим предкам, которые создали это. Какие-то люди до тебя создали красоту, гармонию — надо это поддержать.

Ведь там не только красота. Ты смотришь: красиво. Почему? А оказывается, там окна — по полсажени. А саженная система — система соразмерности к телу человеческому.

Мы со студентами МАРХИ измеряли окна. Очень интересный был опыт. Смотрели, что соответствует нашим старым русским мерам длины. И окна, и промежутки. Ты понимаешь: это гармонично, потому что привязано к пропорциям человеческого тела. Мне кажется, что гармоничную личность все-таки больше воспитают образцы такой архитектуры, чем образы Москва-Сити.

Представьте эксперимент, как раньше любили: селим двух одинаковых детей, одного на жительство в Москва-Сити, другого, допустим, в деревянный дом с наличниками. Вот так, навскидку: благотворное влияние среды где будет?

— Вы говорили про воспитание человека внутри этого города. А каким он должен быть?

— Ну, давайте скажу так. Почему у протестантов церкви с пустыми стенами? Все древние от Аристотеля говорили, что этика и эстетика связаны. А уж русскому человеку нужна красота, это точно. Мы не можем молиться в храме, где голые стены, где нет красоты своей. И, конечно, красота обратно влияет на этику. Это, по-моему, понятная история.

Вот мальчик, который вырос в условном «человейнике», конечно же, будет более склонен к такой церкви протестантского типа. Не так ли? А тот, кто вырос в доме с наличником, будет любить великолепный православный храм. Грубо говорю, но так.

В советское время мы многие выросли в своих пятиэтажках. Но, во-первых, пятиэтажка — это всё равно не небоскреб. А во-вторых, было очень мощное озеленение.

Я в Питере когда работал — очень часто с площади Конституции шел пешком через дворы гулять. Я был поражен, насколько сильным было озеленение. И деревья-то не банальные все: там и липа, и клён, и акация. И вот это озеленение — оно исправляет душу. А дальше был новый комплекс современный, где максимально зелень вытеснена и каждый квадратный метр застроен. И вот я поднимался на сороковой этаж и смотрел, насколько красивая планировка вот этих хрущевок. И вот этот новый современный комплекс, типа элитный. И сверху наглядно видно, что все нормы гармонии растоптаны.

Нетривиальная цель купца Карякина

— Когда вы говорите, что один мальчик вырастет в православном духе, этот — в протестантском, вы что имеете в виду?

— Протестантизм — это такой подход. Деловой. Что там Бог? Надо ему какое-то внимание уделить, отвязаться: 10 минут — и всё. Примерно такая суть. Есть книжка замечательная Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Они близнецы-братья — капитализм и вот эта вот самая такая сухая этика. Там у них справедливость — это эквивалентность: ты мне — я тебе. А у нас не так. Великодушие — есть такая наша черта.

— Когда в последний раз вы сталкивались с великодушием?

— Постоянно сталкиваюсь — и с великодушием, и с мелочностью. Я считаю, что это одна из базовых основ вообще в целом христианской цивилизации. И нашей цивилизации. Умение прощать у нас вообще заложено в наших базовых текстах. Это не единственное. Идея самопожертвования, она тоже такая — очень наша.

— У меня сегодня утром был разговор с одним известным человеком. Он говорил о том, что мы тридцать лет жили в идеологии потребления. Согласны? И как пробиться через это христианским смыслом?

— Тренд, как говорится, был такой. Не все жили в идеологии потребления. Но в целом, конечно же, тяжело… Согласитесь, девяностые годы перенацелили очень здорово эту идеологию потребления. Люди, которые жили вне, оказывались на обочине немножко. Есть люди растоптанные, которые не смогли к этому приспособиться.

— Может при этом сохраниться христианское зерно в душе? И как потребитель может жертвовать собой?

— Купцы — они что, святые были? Но у Карякина был какой-то всплеск великодушия, и он подарил детям городским училище. Ну все-таки люди дотягиваются к чему-то доброму, светлому. Нельзя же все время жить в парадигме стяжательства.

Конечно, всем нужно обеспечить себя, семью. Это нормальные базовые вещи. Но всё же в меру. Один ларек, второй, третий магазин, четвертый, ну а дальше-то что? Десятый, двадцатый. В чем цель-то жизни? Не в этом же.

— Вот если взять Карякина? Его цель жизни, как вам кажется, в чем была?

— Зачастую люди это не конкретизируют. Девяносто процентов людей дай Бог к старости осознают цель жизни, это уже хорошо. В душу не заглянешь, но я очень надеюсь, что он все-таки дорос до нетривиальной цели жизни. Там же не только училище, мы Карякинский сад восстановили — уникальный, старинный: главная аллея ровная, а дорожки криволинейные. Это такая основная идея русского сада. Мы просто старались по его лекалам всё это восстановить, сделать.

— Можно ли сказать, что его образ и подобие нашли выражения в лице города?

— У нас не один такой человек был, несколько. Но, конечно же, они оставили свой образ, и это заставляет нас думать, что люди неплохие были. Эстетика с этикой связана, значит, и в душе у них было всё не очень плохо. Но, кстати говоря, про обратную сторону, про потребительскую. Вот эта идеология потребления, она же сильна. Круговерть потребления. Внутренняя сила в ней сумасшедшая. Она ломает. Страны, культуры, народы падают и падают в эту яму. Надеемся, что мы устоим.

Еще один источник информации

— Вы говорили, что нам стоило бы научиться прощать… А в чём глобально, как вам кажется, России стоило бы научиться прощать?

— Я не говорю это про страну, я говорю это про людей. Я искренне уверен, что страна как раз прощать не должна. Мы же не должны преступника простить. Я не имею права. В личных отношениях — пожалуйста, но как государственный служащий я обязан применить какие-то меры…

— А людям в чем научиться еще прощать?

— Во многом. Бытовой пример такой самый яркий — поскольку я градоначальник, у меня точно огромное количество негатива. Ты принимаешь на себя все ошибки всех-всех-всех предыдущих и, конечно, сталкиваешься с волной негатива в соцсетях. Вот если бы я не прощал этих людей, можно с ума сойти.

— Вас это задевает?

— Сейчас уже нет. Но поначалу, когда я еще был заместителем, конечно, задевало безумно… А сейчас уже ты привыкаешь к этому, семья привыкает, и ты даже учишься в этом видеть информацию. Уже не смотришь, кто написал, икс или игрек. А видишь: так, здесь проблема в таком-то районе.

— Так вы вычленяете проблему из какого-то оскорбительного комментария?

— Именно. Это вот применение непосредственно в работе, вот это умение прощать.

Маленький Ленин на постаменте императора

— Уверена, что вы сейчас увидите аналогию с прощением. У вас на площади стоит Владимир Ильич, такой махонький…

— В зимней шапке, да. Редкий образ.

— А рядом — церковь, портрет патриарха Тихона. Но почему вы Ленина не убрали?

— Много было разговоров. Ленин еще и на чужом постаменте стоит — на постаменте Александра II. Он немножко несоразмерный. Александр, он высокий, опекушинский был. (Памятник Александру II работы А. Опекушина в Рыбинске был открыт в 1914 году, снесен в 1918-м. В 1959 году на постаменте установлена скульптура «Ленин в зимнем» работы Х. Аскар-Сарыджи. — Прим. ред).

— Это очень интересно. Вы даже соразмерность окон человеческому телу просчитываете, а вот Ленина не убрали. И на его место Александра не вернули.

— Так рассуждают многие. Говорят: ну не клеится — Ленин и вывески дореволюционные… То есть люди помещают Ленина в свое детство, в семидесятые, восьмидесятые…. Но Ленин жил ровно с этими вывесками, когда они существовали, ровно ходил по мощеным камнями улицам. То есть он исторический, он абсолютно гармоничен. Все-таки историческая правда определенная.

Когда мы делали Красную площадь, подходили люди, говорили: вы ведь не уберете Владимира Ильича? Пожилые люди. Ну и как-то не хотелось плевать им в лицо. Вот переставить, допустим, на какое-то цивильное место, да, это другой вопрос. Над этим можно подумать. Но не убрать, не закопать.

— А где, собственно, Александр?

— Безвозвратно утерян еще в 1918 году. Есть люди, которые ратуют за его возвращение, но в данном моменте не нахожу моральной правоты вообще заниматься этим вопросом. Мне кажется, стране сейчас нужно единство. Пока надо забыть про эти моменты. И все-таки постараться концентрироваться на главном. Нам нужно заниматься поддержкой фронта, тыл крепкий организовать, чтобы здесь было всё в порядке и четко работало. Это вопрос безопасности. И вот совершенно не время, мне кажется, заниматься сейчас переносом памятников.

— Но мне кажется, вы потом скажете, что не стоит ставить Александра.

— Это такие вопросы, где надо с обществом посоветоваться, хотя бы с ключевыми рыбинцами. Стараюсь в работе придерживаться вот этого принципа: с обществом разговаривать, советоваться. Мы, кстати, восстановили градостроительный совет в 2016-м. Я и сам понахватался в архитектуре за это время, но специалисты есть специалисты. Или любители, но особенные.

Ведь то, что получилось, — это не до конца мой вкус. Здесь во многом воплощен талант тех людей, которых я просто научился слушать. Это люди, очень тонко чувствующие город. Вот в этом, может быть, секреты. И это я советовал многим коллегам своим.

В Рыбинске очень интересная черта. Было несколько волн такой миграции в город. В Первую мировую войну сюда было эвакуировано десять предприятий с Западного фронта, очень много было переселенцев. В советское время на мощные рыбинские предприятия инженеров со всей страны собирали. Очень много иногородних людей, полюбивших Рыбинск, внесли вклад. Поэтому совершенно не обязательно местечковым сепаратизмом заниматься. Я считаю, у нас есть Россия и надо всю ее любить, любые городки.

Я, например, с удовольствием в Касимове побывал. Какой красивый город! Просто невероятный рельеф на Оке.

Вот смотрю, что делает там Иван Аркадьевич (И. А. Бахилов, глава Касимовского муниципального округа. — Прим. ред.), мне нравится. Мы с ним прямо на одном языке стали разговаривать. Представляете, в разных уголках страны мы с ним одинаковую браеровскую плитку нашли (у нас она на Красной площади).

— А туристы стали больше приезжать? За последние года два?

— Не то слово!

— Это связано с тем, что Европа закрыта?

— Связано. Но везде идёт удвоение примерно двести процентов, а у нас — четыре тысячи процентов! Конечно, это связано с тем продуктом, который мы смогли создать. И с вывесками в том числе, и с атмосферой старины. Люди чувствуют настоящее, наше бережное отношение, видят, что мы не штампуем. В туризме очень важны фишки: чтобы было всё разное. Люди хотят видеть специфику местную. И вот когда мы с любовью и уважением подходим, это и привлекает туристов. У нас рост какой-то невероятный по туризму: 600 тысяч туристов. 250 тысяч — только в посещении Рыбинского музея.

А рост платежей по карточкам иногородних — четыре тысячи процентов. То есть удвоение есть у всех, но вот у нас какое-то обвальное.

Это подметили — и нас включили в национальный маршрут «Золотое кольцо». Мы один из самых динамичных городов именно по динамике развития туристической отрасли. То есть, по сути, создана новая отрасль экономики. Новое предприятие.

Двадцать семь медалистов-первокурсников

— А почему же сегодня, когда я захожу почитать новости Рыбинска в Google, нейросеть мне подсовывает на первом месте вопрос: почему вымирает Рыбинск?

— Это нейросеть передергивает. Мы сами и поставили вопрос: почему уезжают люди из Рыбинска? Там не о вымирании совсем. Рождаемость, умирание более-менее у нас идут в одной плоскости. Мы сами раскачали вопрос, поднимали дискуссии: почему дети уезжают? Мы сделали мощное исследование социологическое в Петербургском университете, из-за чего уезжают. Выборка была огромная, почти всю молодежь мы опросили, больше 5 тысяч человек.

И первая причина отъезда, конечно, — это вузы. Дети уезжают в вузы. Мы инициировали этот вопрос на разных уровнях, это привело к проведению Совета безопасности прямо в Рыбинске по вопросу кадров для авиационной промышленности. И сегодня мы закончили уже проектирование, у нас будет построен кампус мирового уровня «Меркурий», по имени Меркурия Комарова. Это первое.

Второе: возобновили филиал педагогического вуза. Уже в этом году у нас начнется фундаментальное гуманитарное образование, в первую очередь педагогическое.

Многие просто не хотели поступать в наш вуз, и поэтому мы раскачивали, показывали карьерные траектории: у выпускников нашего вуза карьеры лучше складываются и зарплаты больше, чем у рыбинцев уехавших. И вот эту дискуссию мы вели. Ролики публиковали с пропагандой Рыбинска, брали молодых людей, состоявшихся здесь, и показывали.

Другая причина, вы не поверите, — мнение родителей. То есть родители застряли мнением в девяностых и транслировали это детям: сынок, езжай отсюда. При этом, когда в фокус-группах начинали говорить с родителями, они не знали ключевых событий в городе. Не знали театр, повестку города и так далее. Вот это вторая причина важнейшая.

Ну и третья причина — это среда. Вот среду мы пытаемся менять, по всем трём направлениям бьём.

И занимаемся пропагандой города. Мы привозим из других городов ребят автобусами. Показываем город, предприятия, вузы. У нас семь учреждений среднего профессионального-технического образования. Показываем эти наши училища и техникумы, колледжи. Вы знаете, это приводит к результату. Вот первый курс в РГТУ сейчас совершенно другой: уже не один медалист поступил, а 27 медалистов, причем не только из Рыбинска, еще и из других городов. То есть это большая работа. Даже КВН интереснее стал у первокурсников. Это показатель успешности.

Может быть, мы и не остановили процесс отъезда, но замедлили точно.

— А ребятам, которые тут остаются учиться, есть где потом себя применить?

— Ну не то слово! Интереснейшая работа на предприятиях. Интереснейшая. Ну, вот смотрите, у нас снегоходы-квадроциклы отечественные. Судостроение, три предприятия, катеростроение. И наша верхушка мысли инженерной — это турбины. Авиационные турбины — интереснейшая отрасль, это вообще не велосипеды, их пять стран мира только делают. Это всё — достижения мирового уровня. Двигатель ПД-8 отечественный, турбина, конечно, высочайшего уровня.

Техническое знание может и должно быть интересным. Вот я очень мечтаю создать технический музей в Рыбинске, политехнический.

Любимое деревце

— А есть музей, простите за невежество, где рассказывается о бурлаках?

— В Рыбинском государственном музее-заповеднике. Экскурсоводы наши очень активно на уличных экскурсиях рассказывают про бурлаков, очень активно. Рыбинск был бурлацкой столицей. Вот Алексей Иванов в книге «Речфлот» описывает, что до ста тысяч человек собирались в Рыбинске.

— Помню из детства эту картину, как бурлаки на Волге тянут эту лямку. Я их так жалела…

— Вообще, говорят, что бурлаки за сезон с семьей зарабатывали на дом. Это сезонная работа. Но, конечно, это была работа маргинальная. И тяжелая. И сначала их заменили коновозками, а потом уже применение техники вытеснило этот труд.

— Когда мы гуляли, вы показали мне на пустую клумбу, где когда-то росло ваше любимое деревце, а сейчас от него остался малюсенький пенёк. Чем вам это деревце было дорого? И почему там ничего не посадили?

— Когда делали Красную площадь — это первый проект был, самый любимый, я на нем пропадал, — я каждый раз по дороге на обед и после работы шел на Красную площадь, лично там с подрядчиком занимался. И вот на углу этой Красной площади рос этот клёник. Один сохранился.

— А что с ним случилось?

— Ну не поливали, засох. Может быть, реагенты угробили. У нас ведь целая беда в городском хозяйстве — совместить применение реагентов и растения, озеленение. Может быть, песком надо сыпать по старинке. Да, будет грязь. Везде нужен баланс.

— А в дореволюционной России песок сыпали?

— Тогда была невероятно крутая система, невероятно. Были дворники. И был городовой и квартальный. Городовой не выписывал никакого штрафа, он сразу говорил: сделай вот это. Причем и охраной общественного порядка занимались эти же дворники. Он и пьяненького оттащит домой. Не надо было агентуры — дворник был готовым агентом, он скажет, какие подозрительные люди появились, жуки там, прохиндеи новые. Он угомонит, засвистит хулигана, мальчишку, там, приструнит, если тот по шкоде хочет что-нибудь разбить. Ему не надо штраф выписывать, он сам пойдет и сосульку собьет.

Система настолько была проще и эффективнее, что, конечно, и песком можно сыпать, если в меру…

— Ну что ж, тогда надеюсь, что в следующий наш приезд в Рыбинск на этой клумбе уже будет расти деревце.