Опять звонит телефон в ординаторской...

Снова поступает "тяжелый" ребенок. Смотрим друг на друга - четыре пары женских глаз и уставшие глаза Палыча: все начинается снова.Снова страдания, немой вопрос убитых горем родителей: "За что? За какие грехи? Почему?" За что, за что, за что... Палыч - это шеф, заведующий гематологическим отделением Крымской Республиканской детской больницы. Дети здесь лежат подолгу - восемь, девять месяцев, а то и больше. По статистике, загод в Крыму заболевает лейкозами 20-25 детей, раком лимфоузлов - 10, лимфомой -10-12. Общеевропейский уровень. Но это для статистики они проценты, а для нас Вика, Сережа, Ленур, Настя... Принимаешь ребенка и стараешься не показать, что чувствуешь, потому что рядом мама этого человечка, и надо ее поддержать, хоть чуточку успокоить. Ведь родителям предстоит очень трудное и мучительное дело:принять страшный диагноз своего ребенка как реальность. Потому что мама ляжет в больницу вместе с ребенком, чтобы быть рядом все время лечения, а папа будет приносить передачи и обеспечивать тылы, ждать под окном палаты и надеяться. Им нужно много сил, потому что болезнь проявила себя поздно, уже успев разрушить в организме многое, очень многое. Потом четкая работа сестер - уже в вене стоит катетер, капается кровь, начинается лечение. Лечение, само по себе способно еубить или вернуть к жизни. Смерть ходит рядом день, два, семь... Первая улыбка ребенка, первый тоненький, хрупкий лучик надежды, а в висках стучит:"Господи, сохрани, помоги, если в силах, спаси еще одну жизнь,помоги..." Сколько их было - жизней, которые не смогли спасти. Еще 10 лет назад почти все пациенты погибали.
Рак крови - лейкемия,лейкоз, - как страшный монстр, забирал маленьких пациентов так же, как 30 лет назад забрал моего отца. И теперь ночью я вижу их вместе: своего папу и четырехлетнего Алешку, умершего от лейкоза почти восемь лет назад. Говорят,нельзя "прикипать" к пациентам, нельзя пускать их в свое сердце. Но как же быть, если их смех стоит в ушах, а потом крик: "Спаси, мамочка,помоги, я не хочу умирать! Жить, жить, жить!" И кровь, текущая из носа,десен, изо рта, нарастающая бледность, и огромные, полные ужаса, глаза: жить,жить, жить... А рядом мать - она уже не человек - тень с потухшими глазами: он ведь у нее единственный, и больше не будет. Крушение всего: смысла жизни,надежд. Да и не в надеждах дело, а в нем, он еще живой - ее кровиночка,угасающий, как свеча... Я закрываю ему глаза, тихо выхожу из палаты. У меня нет сил говорить. Ты победила, смерть... Иду по коридору. Он кажется ужасно длинным, этот коридор в несколько метров. В такие минуты в отделении особенно тихо, мертвая тишина, давящая, обволакивающая, как туман... Но звонит телефон -и все начинается сначала. До 1990 года было только так. 97 детей из ста умирали, и возможности помочь им не было. Но девять лет назад нам, наконец,посчастливилось познакомиться - по воле Божьей? благодаря его величеству случаю? - с замечательными людьми, докторами из Германии. Они объезжали Советский Союз с целью создания экспериментальных клиник для лечения по новой методике - тяжелой, дорогой, самой по себе смертельно опасной, но дающей реальные шансы на жизнь. Восемь-девять месяцев продолжается лечение в стационаре, шестнадцать месяцев - амбулаторное (поддерживающая химиотерапия).Выздоровление диагностируется через пять лет после начала лечения.
В то далекое лето я впервые увидела, как светятся глаза коллег от того, что можно что-то сделать,почувствовала, как можно работать, не замечая времени, забывая о еде и доме, о своих детях, о проблемах и горестях. Тогда мы стали командой. В первый раз поехали в Минск, где наши коллеги уже год работали по программе лечения лейкозов BFM и реально помогали, вытаскивали детей с того света. И первые ампулы, привезенные контрабандой в кармане, для умирающего ребенка, и движение родителей, которые, собрав по копейке деньги на дорогу, отправили Палыча"за наукой" в Германию; первые лечебные схемы, привезенные тогда из дальнего зарубежья, и тяжелые, бессонные, но полные надежды ночи. Наконец наступил теплый летний день - 1 июня: первый "выпускной", первые счастливые лица, слезы радости и первые дети, которые уходили от нас здоровыми.С тех пор прошло 8 лет. Мы больше не отделение смертников. На сегодняшний день около 70% детей с диагнозом "острый лейкоз", проходящих через наши руки, перешагивают пятилетний барьер, после которого мы уже говорим о них как о выздоровевших. Семьдесят вместо трех, как было раньше. Но каждым летом, проводя"выпускной" праздник, приглашая всех переболевших, выздоровевших детей, привлекая спонсоров и прессу, приглашая клоуна и кукольный театр, мы не можем отделаться от страшной мысли, которая неотступно преследует: они здоровы и счастливы - а что будет с теми тридцатью жизнями, теми тридцатью, лежащими сейчас на больничной койке? Сколько из них останется жить? Кому не повезет?Кто, уже даже начав побеждать болезнь, уйдет, когда закончится последний флакон? И вновь смерть станет у изголовья, и не помогут слезы, просьбы и мольбы, потому что не хватает лекарств и аппаратов, доноров и сестер, потому что страна не может обеспечить им достойное лечение - как не может дать работу их отцам. Порой меня спрашивают: а нужно ли лечить ребенка? Может, стоит забрать его домой и будь что будет, ведь опухоль все равно смертельна, днем раньше, днем позже - зачем мучить его и мучиться самим?.. У меня в душе всегда возникает протест, даже что-то большее, чем протест, я "закипаю".
Да, наверное, в минуту отчаяния может показаться, что так проще. Но мы ведь не Господь Бог, и не вправе решать за человека, пусть маленького, жить ему или нет. Не можем сокращать срок, отведенный ребенку на этой земле. Пусть тяжело, пусть больно,но часы превращаются в дни, а дни иногда в месяцы и годы. День жизни - много это или мало? Не знаю, откуда берется эта уверенность, но, работая здесь врачом, понимаешь однозначно: даже минута жизни имеет свой смысл. Пока жив человек, жива его вера в спасение, живы его любовь и надежда.Недавно такой тяжелый разговор состоялся у меня с родителями 12-летнего Жени. Черный от горя и слез мужчина и женщина, от которой остались одни глаза, переполненные горем. Их сына привезли поздно вечером, после двухмесячного скитания по больницам, когда, наконец, стало понятно, что произошло с ребенком. Процесс поразил нервную систему - излечение практически невозможно. Прогноз даже при самом современном лечении неблагоприятен. Есть маленькая надежда на успех,который приведет только к кратковременному улучшению. И еще - на чудо. Что делать? Забрать домой и смотреть, как тихо уходит родной человек? Или бороться за минуту - за час - за день жизни, запрещая себе заглядывать вперед, бороться,бороться и тогда, когда нет уже никаких сил? Родители Жени выбрали второе -свой крестный путь. Потом были страшные приступы судорог ночью, днем, еще и еще, и реанимационное отделение, и интенсивная палата; и Новый год мы встретили у постели Женьки, и вновь процедуры и исследования, исследования и процедуры...И болезнь отступила. Мальчишка поднялся, встал на ноги, потихоньку возвратилось зрение... Наши дети обычно знают свои диагнозы и их серьезность. Спросить этих малышей (от года до пятнадцати), зачем надо бороться за их жизнь, слава Богу,никто не отважится. Но они-то знают ответ. Многое понимаешь, глядя на них. Люди со стороны, услышав о наших детях, бывают потрясены: откуда у них такие силы,такое терпение?.. Капельницы - неделями. Десять-двенадцать спинномозговых пункций за полгода. И почти без слез и жалоб. А как они заботятся о мамах!
11-летняя девочка Наташа с тяжелой формой лейкоза, выйдя из очередного кризиса, вечером укладывала усталую маму спать. И, убедившись, что она уснула, начинала убирать в боксе. А еще -писала стихи... У этой истории счастливого конца не получилось. Наташа умерла. Миелобластный лейкоз плохо поддается лечению. Потребовалась мощнейшая (даже по нашим меркам) химиотерапия. Но и она не помогла. Еще в этом году мы потеряли Сережу Соколова. 13 лет, все понимал прекрасно... Мы смогли продлить ему жизнь на один год. И год этот был для него мучительным. Может, и правда, не нужно было продлевать страданий?.. А вы видели, какое желание жить светилось у него в глазах? Потом в них стало собираться все больше и больше тоски. Но всякий раз,когда кто-то заходил в палату, он благодарил взглядом за то, что его не оставили, не бросили, что он не один, что за него сражаются. И, уже уходя,последний раз придя в сознание, он попытался утешить плачущую маму: сказал ей,что у него ничего не болит... Снова этот злой вопрос: ЗАЧЕМ? Наверное, лучше сразу гнать его от себя, а не заниматься поисками ответа. Еще неизвестно,хватит ли сил найти ответ, а сами мучительные поиски отнимут силы, очень нужные моим детям. В конце концов, мы все живем под смертным приговором. Так что,давайте все умрем? Не может в медицине быть сил, потраченных напрасно. Ничто не бывает напрасным, и все имеет свою ценность. "Лечить - так лечить",как у Розенбаума. Для того обучена, для того здесь и поставлена. Кем? Здесь пока тоже больше вопросов, чем найденных ответов. Как сказал папа одного моего пациента: "В нашем отделении то, о чем раньше не задумывались, или не хотели думать, или сомневались, становится таким пронзительным, таким очевидными понятным, что и слов не нужно, чтобы что-то формулировать,доказывать..." Да рассуждать и некогда. Если бы только детьми заниматься!- их же еще ЧЕМ-ТО лечить надо. А что делать, когда нет почти ничего? А значит,сняв халаты и выйдя из отделения, начинаем искать, где только можно, деньги,лекарства (а найти это еще не все - надо умудриться еще и получить!), любую помощь... Так вот и вступаем в третье тысячелетие. Опять звонит телефон...
Что дальше?
Автор этой статьи врач-гематолог Крымской Республиканской детской клинической больницы Ольга Владимировна ИВАНОВА, спасшая от смерти десятки детей, умерла в феврале 2003 года. От рака…
#важно