(монолог бывшего бакинца)

Святое армянское слово hАйреник принято переводить на русский как Родина. Но точнее смысл его передает вы­сокое русское слово Отечество — земля отцов, откуда идут твои корни, что принято называть исторической Роди­ной. А слово Родина, больше под­ходит для перевода с армянского слова Цнндавайр – место рождения.
Так, для миллионов моих соотечественников, раз­бросанных по всей матушке-земле, родиной является весь мир, но Отечество у всех нас одно — Армения, независимо от того, ощущает ли себя армянином оторванный от Отчизны армянином, или нет. С ощущением причастнос­ти к Отечеству я рос в столице Советского Азербайджана — Баку, глубоко переживая всем чаяниям родной Армении. И всегда считал себя сначала армянином и только потом бакинцем.
Армяне веками проживали в Баку и наряду с другими наро­дами проживающими там, внесли огромный вклад в эко­номическое, политическое и культурное развитие этого го­рода. Бакинцы жили, трудились и искренне дружили, невзирая на национальность.
Но в то же время в много­национальном Баку причудли­во переплелись и лицемерный советский интернациона­лизм, оборачивающийся иног­да манкуртным космополитиз­мом, и порой наивный, порой истинный патриотизм разных этнических групп, и бытовой национализм, часто перехо­дящий в оголтелый шовинизм «титульной нации» республики. В этих условиях другим нациям трудно было сохранять национальную самобытность и родной язык. Постепенно ут­рачивали родной язык и бакинс­кие армяне.
Живя в армянской среде, где большей частью говорили по-русски, я был лишен возможности овладеть армянс­ким языком. Стремясь на­учиться родному языку, я са­мостоятельно принялся за изу­чение армянского алфавита. Возможно, это символично, что первыми буквами, кото­рые я открыл для себя, были буквы в слове Масис. Оно зо­лотом было написано на кра­сивой пачке популярных тогда армянских сигарет. Русское написание этого слова содержало те же буквы МАСИС, и, сопоставляя русскую и армянские надписи, я распознал первые четыре буквы. Таким же спосо­бом, я распознал буквы в сло­вах Арарат, Ереван, hАйастан, затем в фамилиях деятелей армянской культуры, изображенных на почтовых марках СССР 60-х годов: Комитас, Туманян и т.д.
Так, постепенно, я познал алфавит великого Маштоца. Ознакомившись по самоучи­телю с основами армянской грамматики, я, для упражнений, сочинял с помощью словарей, наверное, смешные своим несовершенством стихи. Но к своему стыду и боли, я по сей день не научился хорошо говорить на родном языке. Однако это не мешает мне оставаться армянином.
Впервые посетив в юности Ерева, я с восторгом сопри­коснулся с памятниками исто­рии и культуры Армении. Со­вершенно потрясли меня скор­бный Цицернакаберд и величественный Матенадаран, воплощающие глубину трагедии и величие духа нашего народа.
Став старше, каждый год я приходил 24 апреля в бакинс­кую Армянскую церковь. И хотя по понятным причинам здесь не проводилась служба по жертвам геноцида, я сам, ставя свечи, мысленно отда­вал им дань памяти. Приходил я сюда и в другие дни, чувствовал себя здесь ближе к своей нации.
В школьные годы книги Раффи, Мурацана, С.Зорьяна приоткрыли мне героические страницы нашей истории, пробудив неугасимый инте­рес к ней. Тогда я еще не имел специальных книг по истории Армении и надеялся, что найду сведения о ней в учебнике «История СССР». Но в этом учеб­нике, всего на трех страницах в одном разделе, были объе­динены сведения об истории и культуре Закавказья и Сред­ней Азии, с древнейших вре­мен до Средних веков. А све­дения о литературе этих ре­гионов ограничивались упоми­нанием Ш.Руставели, Низами и Алишера Навои. Об армян­ской же литературе — древней­шей из литератур народов СССР, не было ни слова.
Не удивительно, что при таком преподавании истории СССР, у большинства граждан этой страны было весьма смутное представление об истории на­родов ее населяющих. А этническое разнообразие их упрощалось до формулы «русские и не русские». Интерес «не русских» (а в республиках СССР и не титульных наций), к истории своего народа и, тем более, рассуждения о ней, считались проявлением национализма. За этот интерес меня иногда называли дашнаком. Соотечественники делали это с добродушной иронией, иногда с насмешкой, а азеры с нескрываемой злобой. А то и увольняли с работы, и строчили вдогонку клеветнические доносы в КГБ. Так в 1983 г. я был уволен из Комплексной геологической экспедиции министерства геологии Аз.ССР, где несколько лет проработал фотографом, за то, что приносил на работу армянские газеты и журналы, что выглядело в глазах моих «друзей» «антисоветской деятельностью». И это во времена «великой дружбы народов» делали те, кто не раз при дружеских застольях называл меня другом. Такая «дружба народов» не могла не влиять на менталитет не титульных наций в республиках СССР. Лицемерный совковый интернационализм породил у части бакинских армян определённый национальный нигилизм. Это порою приводило их к космополитическим нас­троениям, которые сами они считали проявлением истинного интернационализма, и даже бравировали им. Думаю, что это была подсознательная психологическая защита. Ведь быть армянином озна­чает болеть душой за судьбу своего народа, а жить без этой боли — гораздо легче; меньше душевных затрат. Но это показатель духовной ущербности.
Зная о том, как зарубежные армяне активно стремятся сохранить национальное само­сознание и язык, создавая для этого различные общества, я в конце 70-х годов, со своим дру­гом-единомышленником Аркадием Тевотросяном (ставшем впоследствии азатамартиком), тоже пытался организовать в Баку армянское культурное обще­ство, где можно было бы со­здать и курсы армянского языка. Не найдя поддержки в Баку, я написал письмо С.Капутикян, книги которой о Спюрке во многом сформировали моё национальное само­сознание. Я просил ее внести в Комитет по связям с зарубежными армя­нами предложение о создании отдела по связям с армянами СССР, живущими за предела­ми Армянской ССР. Я полагал, что Комитет сможет оказать помощь в создании нацио­нальных культурных обществ для армян Советского Спюрка. Но, в отличие от далекой заграницы, в советских услови­ях это оказалось невозмож­ным.
Несмотря на это, боль­шинство бакинских армян все же не утратили своих нацио­нальных чувств. Они искренне радовались успехам Армении, славе соотечественников — де­ятелей науки, культуры, спорта. Иногда с сентиментальной гордостью хвастались ими. У некоторых этим и огра­ничивался весь патриотизм, но многих глубоко волновала тра­гическая судьба нашего народа. И, вероятно, благодаря таким людям, я ещё со школьной скамьи имел представление об Арцахе и Нахиджване, как об армянских районах, почему-то входящих в состав Азербайджана. Это вызывало у меня недоумение и некоторую досаду. Но я полагал, что в учебнике «История Азербайджана» я найду исчерпывающие сведения об армянской истории этих областей и объяснения причин, по которым они оказались в составе Азербайджана. И был очень удивлён и возмущён, не найдя в этом учебнике ни малейшего упоминания об исторической связи этих областей с Арменией. Мало того, что нас лишили наших исторических территорий, у нас еще крадут нашу историю – возмутился я.
3ная, также, об утрате Западной Армении в результате Геноцида и туркофильской политики большевиков, я со всей очевидностью умом и сердцем прочувствовал всю чудовищную несправедливо­сть территориального ограбления Армении. Поэтому уже тогда, в 60-х-70-х годах, встречая где-либо арцахских армян, я спрашивал их: почему бы им не поставить вопрос о переходе Карабаха в состав Армении? На что обычно мне отвечали, что этого хотят все, но это невозможно. Тогда я еще ничего не знал о грубых нарушениях соци­альных, экономических и наци­ональных прав армянского на­селения Арцаха и Нахиджевана. Но следя за историчес­кой литературой об этих областях, я возмущался тем, как азербайджанские историки фальсифицируют историю, пытаясь вырвать эти края из истории Армении, дезориен­тировать национальное само­сознание карабахских армян и приписать их исторические и куль­турные реалии Азербайджа­ну.