КАЖДЫЙ НАРОД — ЭТО ОБРАЗ ЖИЗНИ. Зимой с космических спутников ясно видно, насколько своеобразно окружение больших городов России. Сразу за кольцом спальных районов в лоскутное одеяло пригородных сел, полей и лесов вклиниваются огромные вытянутые острова совершенно особого ландшафта: на тысячах небольших густо заросших участков стоят занесенные снегом безжизненные дома и домики. Редкий дымок увидишь тут в январе. Эта местность начнет понемногу заселяться лишь с возвратом тепла. С мая по сентябрь жизнь будет кипеть здесь вовсю, потом начнется ее осеннее угасание, и к первому снегу опять воцарится безлюдье.

Первые дачники В России никому не надо объяснять, что речь идет о дачах. Особенно много, бесконечно много дач вокруг Москвы. Двенадцать главных и десять второстепенных направлений, расходящихся от столицы, унизаны крупными и мелкими бусинами дач-ных поселков. Даже тем, кто никогда не бывал в Москве, знакомы их названия: Переделкино, Барвиха, Абрамцево, Николина Гора, Жуковка, Мураново, Пахра... Знакомы по изящной словесности, мемуарам, фильмам. Однажды мы с приятелем, неутомимым ходоком, и тоже не московским уроженцем, провели долгий летний день в пешей экспедиции по изучению дачных местностей. Помню, я тогда впервые осознал, что подобной, совершенно особой — и притом исполинской — инфраструктуры нет больше нигде в мире. Нет таких мегаполисов, половина населения которых переселялась бы на лето за город. Как это получилось, где истоки этого явления? Почему дачи оказались сугубо русским феноменом? А почему в Испании привилась коррида? Почему немцы чаю предпочитают кофе? На все три вопроса можно ответить: так уж сложилось — и это будет правильно. В России все началось с переноса столицы. Сыграло роль и то, что наши зимы дольше, и после них душа сильнее рвется на природу. А может быть, разгадка в том, что в России пригородная земля стоила много дешевле, чем в Европе. Уже в первые десятилетия XVIII века вдоль дороги на Стрельну и Петергоф стали расти дачи — видимо, самые первые в России. Их владельцами были люди состоятельные. Эти первые дачи представляли собой небольшие поместья с маленьким дворцом, оранжереей, купальней, каким-нибудь «храмом воздуха» и прочими усладами. Дачи не могли зародиться в окрестностях Москвы: дворянство старой столицы и без того жило в усадьбах, хоть и городских, окруженных маленькими усадебками мещан. Именно по этой причине Москву прозвали большой деревней. Московские помещики отъезжали по весне в свои сельские родовые гнезда — руководить хозяйством да тешиться охотой. В Петербурге же, с его парадной застройкой, к городским усадьбам предъявлялись архитектурные (а значит, и материальные) требования, мало кому посильные, так что уже к концу петровского времени сложился слой людей богатых, но живущих в домах городского типа. Даже самый важный петербургский чиновник, каким бы числом десятин он где-то ни владел, был привязан к месту постоянной службы. Поставьте себя на его место: пусть квартира удобна и велика — ему она была немила. Выросшего на свежем воздухе русского дворянина урбанистическая среда раздражала, особенно летом.

Дачная лихорадка Достаточно быстро появились и дачники попроще. Уже во времена Екатерины II обычай проводить лето на даче был вполне привычен и среди совсем не знатных и отнюдь не богатых людей. В 1796 году поэт Державин писал поэту Дмитриеву: «Третьего дни Федор Михайлович Дубянский, переезжая с дачи своей через Неву, с компанией потонул». Державин перечисляет пассажиров злосчастной лодки. Наряду с беднягой Дубянским, советником правления Заемного банка (и автором незабытой доныне песни «Вьется сизый голубочек»), в лодке были: кассир, бухгалтер, врач, сенатский протоколист, придворный закройщик с женой. Перечисление словно бы взято из отдела происшествий «Вечерней Москвы» 2002 года. Сильно подозреваю, что «компания» была навеселе. Дачи недолго оставались привилегией Петербурга. Столичная мода перекинулась на Москву и прочие города. «Москва совершенно пустеет летом», — писал в 1803 году Карамзин. «Петербург пуст, все на дачах», — пишет Пушкин жене 8 июня 1834 года. Начиная с 1836 года, т. е. после появления в России железных дорог, дачная лихорадка приобретает повальный характер. Во времена Александра II пригородные поезда начнут называть дачными, а для человека среднего класса станет по самому его статусу невозможно не снять дачу на лето. Переезжали на дачу еще в апреле, притом с мебелью, для чего нанимались ломовые извозчики. Принадлежностью дач сплошь и рядом были библиотеки, биллиардные. Вечерами из раскрытых окон слышались звуки рояля. Дачные атлеты увлекались гигантскими шагами и лаптой. Не был редкостью в дачном поселке и летний театр, где выступали гастролирующие труппы и любители из самих же дачников. Выезжая на пикник, расстилали настоящий ковер. Особенно ценилась возможность отбросить церемонии, зайти в гости запросто. Это было неписаным дачным законом. Устанавливались связи, невозможные в городе. Инициатива слома перегородок шла от юного поколения и передавалась вверх по возрастной лестнице. На дачах закладывались основы будущих карьер. Оттого, что семьи были многодетными, мелькало множество молодежи самых разных возрастов, воздух пронизывала атмосфера всеобщего флирта. Что такое дачный роман, никому не нужно было объяснять. Впрочем, и сегодня не нужно.

Островок безопасности Дача стала непременной частью советского идеала жизни. Это была неосознанная замена многому из того, что отняли большевики, прежде всего, двум фундаментальным вещам: возможности видеть мир и возможности побыть наедине с собой. Дача полагалась всей миллионноголовой номенклатуре. Сословно-цеховой подход породил дачные поселки писателей, ученых, художников, журналистов. Я вечно встречал людей, живших в коммуналках, но имевших дачи. Дача вдруг обрела неожиданную социальную роль, сделавшись островком частной собственности в обобществленном океане. Не продавались квартиры, не продавалась земля, но можно было купить дачу вместе с участком земли. За бесконечные годы советской власти в шестерни коммунизма угодили миллионы людей, семьи которых, особенно в больших городах, обычно тут же выкидывались из квартир. Но если приговор не содержал конфискации имущества, а несчастные имели дачу, она становилась их спасением. Предание гласит, что «брали» на дачах редко; приводят даже примеры того, как какие-то писатели и поэты-песенники (им не надо было являться в присутствие) так и отсиделись на дачах, несмотря на подписанные ордера. Почему? Кто теперь объяснит? Режиссер Михалков уловил эту тонкость в фильме «Утомленные солнцем»: за его командармом Котовым хоть и приезжают на дачу, но сам арест разыгран, как замысловатый трюк. Рассказывают еще, что другой маршал, Буденный, два часа отстреливался на своей даче от пришедших за ним гэпэушников (пытаясь одновременно дозвониться Сталину), пока приказ о его аресте не был отменен. Видимо, это миф. Но народ не складывает совсем уж неправдоподобные мифы. Никакая молва не перенесла бы подобный сюжет на улицу Грановского. Солженицын, который ближе к нашим дням, годами был, по сути, экстерриториален и неуязвим для властей, живя на дачах Чуковского и Ростроповича.

В поисках утраченного рая Когда приходят холода, начинаешь понимать, почему наши классики писали «Зимние заметки о летних впечатлениях». С растущей нежностью вспоминается июльская жара, лесная малина, возня детей и собак в теплой траве, и глаза бы не глядели на мокрый снег за окном. Особенно сладостными, кажется мне, должны быть дачные воспоминания человека, который всего однажды пожил на даче с начала сезона и до самого его конца, пожил в свое удовольствие, никем и ничем не подгоняемый, но больше уже никогда в жизни не смог повторить дивного опыта. Впечатления разных лет не будут наслаиваться, вытесняя друг друга, они сохранятся в его душе как одна чистая и прекрасная мелодия, слегка грустнеющая к своему концу. Разве можно забыть эти долгие летние дни, когда солнце норовит разбудить в половине пятого утра, забыть яростные ночные грозы, то, как пахнет в начале июня жасмин и как вскоре его начинает теснить запах липы, забыть особое восприятие прочитанного в плетеном кресле или гамаке, поздние беседы, гитару и хохот на веранде, прогулки с прекрасной соседкой к озеру и по грибы? Почему-то я долго думал, что дачи — привилегия Петербурга и Москвы. Но в 1980 году в Якутске я зашел по некоему адресу и узнал, что человек, который был мне нужен, на даче. Тогда это меня поразило. В Якутске, правда, довольно жаркое лето, но сама окрестная природа и тамошние комары, казалось мне, мало настраивают на мысль о даче. «Да что ты! — сказали мне. — Знаешь, какая у нас банька? А рыбалка! Разве ты в своей Москве увидишь такое?» Русской даче скоро триста лет. Многие думали, что с появлением возможности ездить за границу притягательность дачной жизни для наших соотечественников померкнет. Этого не произошло. Никогда в России не строилось столько дач сразу, сколько сегодня. И строят их как раз те, кто имеет возможность путешествовать. Значит, это уже необратимо. У каждого народа свой способ воскрешения утерянного рая. Дача — это русский способ.