Глава 9
На любой вкус
– Шолом, православные! – гремит басом отец Пересвет, отодвигая полог спального отсека.
– А в нашей армии в таких кидали сапог! – ворчит «Проза».
– Сейчас нет сапог! – «Дрозд», который спит на раскладушке напротив, переворачивается на спину. Раскладушка скрипит.
«Прозе» надоела яичница с колбасой, которой повара пичкают офицеров, поэтому он направляется в столовую позавтракать солдатской кашей. Идет через парковку, и вдруг мысль осеняет «Прозу»: «Дай-ка молитовку прочитаю». Не иначе, отец Пересвет повлиял.
«Проза» шепчет «Отче наш».
В столовой он единственный клиент, солдаты уже позавтракали, офицеры придут через час, сейчас у них в штабе совещание.
«Проза» болтает с поваренком Ромой. Рома не верит в его затею написать книгу, ругается, смеется. Рядом вертятся два черных пса. Попас валяет по земле более мелкого Тимофея, покусывает его. Наконец Тимофей убегает, а Попас заходит в столовую и вытирает о штаны «Прозы» прилепившиеся к шкуре колючки.
– А почему Попас? – спрашивает «Проза».
– В Попасной подобрали. Вот и возим с собой. Он тогда совсем щенком был, – отвечает Рома.
– Ни разу собачьего лая не слышал!
– Тренированные, – Рома неожиданно смягчается и говорит о другом: – Собакам на войне тяжело. Эти двое еще ничего. Обстрелы нормально переносят. В Попасной нашли целую семью спаниелей – пять штук. Двое взрослых и трое щенков. Все слепые. На пятерых один глаз. У щенка.
– А кто их так?
– Никто. От обстрелов глазки лопаются, – Рома тяжело вздыхает.
В этот момент земля вздрагивает от прилета. Все внутри столовой подпрыгивает и осыпается, Рома и «Проза» переглядываются.
– Это по нам! – кричит Рома. – Отойдите от окна, стекла могут вылететь!
Они плюхаются на табуретки и почти прижимаются спинами к стене столовой. Стена сырая, «Проза» отодвигается. Одно из стекол со звоном высыпается.
– Может, миномет? – Рома гадает, что прилетело по штабу. – Но свист мины слышен.
«Надо бы считать разрывы», – запоздало думает «Проза». Но обстрел прекращается.
Над расположением висит огромное облако бетонной пыли. Все считали: раз мост рядом, значит, штаб прикрывают «панцири». Какое там!
У входа в погреба «Проза» слышит команду по радиостанции часовым:
– «Калитка»! Прием! Все целы? Что видите?
– Удар по узлу связи!
Когда о результатах удара доложено: три «трехсотых», один вряд ли выживет, «Проза» предлагает свой минивэн в качестве «скорой». От разбитого ангара до столовой триста метров.
Когда «Проза» подгоняет машину к зданию, из подвала которого штаб переехал три дня назад, секретчик Юра с окровавленным плечом говорит, что помощь не требуется. Медики сработали четко, и раненых уже увезли.
– Нет. Кровь не моя. А я второй раз родился сегодня. Наша машина в соседнем ангаре стоит. Даже колеса целы.
Все стекла в офисном здании винодельни выбиты.
На земле воронка диаметром в метр. Рикошет, что ли? Или правда мина 120 миллиметров? «Проза» подбирает осколок с заклепкой – нет, точно не мина и не снаряд. Еще один найденный осколок – с насечкой в виде ромбов внутри, значит, ракета HIMARS. «Проза» возвращается в штаб, отдает находку. Осматривает землю рядом с «ситроеном», находит еще два небольших осколка, один тоже с ромбической насечкой. Минивэн на этот раз уцелел. Осколок «Проза» прячет на память.
Полный пакет HIMARSов. Все шесть ракет направлялись в бетонную крышу ангара, где среди прочих КамАЗов стояла машина связи. Две ракеты пришлись точно в крышу. Четыре машины разбиты.
– Теперь для нашего КамАЗа есть рессора, – грустно замечает зам по вооружению «Кречет».
Война удивительно проявляет людей.
Следующая поездка «Прозы» в магазин с Ильей. Илья – оператор БПЛА, самый бдительный и внимательный солдат из комендантского взвода. Это он замечает все подозрительные машины неподалеку и запоминает мотоциклистов, кто больше двух раз проезжает мимо наших часовых. Илья способен не только услышать беспилотник на высоте 150 м, но и разглядеть, откуда он прилетел и куда улетел. «Проза» не слышит и не видит ничего.
Череп Ильи идеально выбрит, надбровные дуги угрожающе выпирают, но взгляд по-детски ясный, хотя ему тридцать пять лет. На его на плече татуировка – «Тихоокеанский флот».
Илья пишет стихи, сочиняет музыку и сам пишет аранжировку для ударных. Талантище! Ищет постоянную группу, кто выступал бы с его песнями.
Грохочет далекая канонада, гудит авиация, а «Прозе» на ум приходят девичьи вечеринки в Москве с одной общей болью – «где найти нормального мужика?».
Их тут просто море. На любой женский вкус.
Правда, они погибают…
* * *
В конце спуска к парковке капитан-кадровик «Селен» отчитывает бойца, который по внешнему виду старше всех, кого «Проза» тут встречал. Он идет в их сторону, но сердитый капитан уже шагает навстречу.
– Что случилось? – спрашивает «Проза».
– Да шланг он. Вторую неделю здесь тусуется. То заболел, то коптеры ждет, гуманитарку, то в магазин ему надо.
Дед стоит у «калитки» в каске, бронике и с автоматом, вид у него сконфуженный.
Он жалуется «Прозе» на непонимание начальства:
– Отвезите меня при случае в первый батальон, к моим ребятам. А то они «запятисотятся» без меня. С ними же разговаривать нужно.
«Кандагар» – ветеран-афганец, инвалид второй группы, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, старший сержант. Он выпускник МГИМО, знает восемь языков.
«Проза» разглядывает его печальные восточные глаза и не верит.
«Кандагар» сказал дочери, что уехал на три месяца на рыбалку, где связи не будет, а сам сюда. «Проза» соглашается отвезти его в расположение первого батальона.
– Из удивительного на войне – бабочки. Мы лежим в окопе. Болтаем с Серегой, он был еще жив. Старше меня, шестьдесят три года, спать любил, уснул на посту, «немцы» подкрались и застрелили. Так вот, мы лежим, болтаем. А тут бабочка подлетела и на рукав села, – «Кандагар» показывает, куда, – я ее смахнул, вторая прилетела, вдвоем на рукаве куролесят. Ну, думаю, что-то тут есть. Привстал немного и… в сторону, к кустам, бабочек отогнать. А каска и броник рядом лежали, на склоне окопа. Жарко же. И прямо в броник мина прилетела. Я-то знаю, как от мин бегать, восьмеркой. Но тут первая мина – и сразу накрыли. Срисовали нас «немцы». Ангелы, наверное, эти бабочки были.
Он замолкает на минутку и поправляет съехавшую на бок каску. Асфальт кончился, на грунтовке машину прилично трясет.
* * *
Когда «Проза» едет назад, то видит над лесом второго батальона черную тучу. Спускается в штаб:
– Со вторым батальоном связь есть?
– Нет!
– Ударили по ним, – так «Проза» приносит штабу черную весть.
Американцы разглядели в лесу второго батальона склад ракетно-артиллерийского вооружения и положили полпакета HIMARSов – три снаряда по топливозаправщику. Тут же вылез недостаток HIMARSов – высокая кучность. Все снаряды легли на расстоянии метра друг от друга, топливозаправщик сгорел, водитель погиб, но склад РАВ не сдетонировал. «Проза» везет туда «Синицу», назад возвращаются через магазин.
– Вот зам по тылу, – дразнит «Синицу» «Дрозд», – «топляк» списал, курицу купил.
Около штаба мнется бравый «Тубус», не решается войти. Через некоторое время слышен мат. Ругается «Дрозд». Когда «Проза» подходит к выходу из подземелья, начштаба уже остыл:
– Чего?! Это я – простой волжский парень, когда дрался с нациками под Луганском, там я освободитель, а когда я дерусь с ними под Херсоном, значит, я оккупант? А тем, кто погиб, ты тоже такое скажешь?
«Дрозд» оборачивается к «Прозе»:
– «Пятисотится» твой герой.
И уходит внутрь.
«Проза» и «Тубус» садятся на каменное основание забора, почти касаясь спинами железной ограды. Ржавые серп, молот и виноградная лоза. Видимо, как умер основатель и директор винодельни в 1986 году, так и не красили ограду с тех пор. Не стало хозяина.
«Прозе» нечего сказать «Тубусу». Он не был с ним под огнем, не был в бою, не имеет права осуждать «пятисотых». «Тубус» говорит сам:
– От роты осталось три человека. Остальные – жесткие «пятисотые». А я – нет. Я по-человечески уволиться хочу. Не как пидарас. Комполка меня знает. Мы с ним в атаку ходили.
Когда они познакомились, в роте «Тубуса» было семь человек, и «Проза» молчит.
– А дружка моего мы нашли. Хохлы его прямо там прикопали, мне бойцы показали. Череп, кости, волосы – не узнать, даже странно, что так быстро тело истлело. Но я его по обувке узнал. То мои ботинки.
«Тубус» вздыхает и начинает разговор о религии:
– Я читаю 26-й и 90-й псалом, всегда помогает, – говорит «Тубус».
«Проза» приносит из машины молитвослов, но там только 90-й псалом.
Мимо проходит «Дрозд».
– Товарищ полковник, – вскакивает «Тубус», – давайте по-людски со мной. Что сделать можно?
– Езжайте к командиру, объясните ситуацию, как он решит, так мы и сделаем.
Через полчаса увозят на передок пополнение. Из тридцати человек прибывших Днепр перешли двадцать один, на передок едет восемь. Остальные, переночевав, решили уволиться. Кризис контрактной армии. «Тубус» уезжает на передок. Он стоит там же, где ждал отъезда старик «Кандагар». Взгляд у него понимающий и грустный.
– Нехер было новичков с «пятисотыми» селить, – из-за спины «Прозы» бурчит «Кречет», он только закончил говорить по его телефону с женой и пришел вернуть трубку. – Откуда мы знаем, чего они им наговорили? И «Тубуса» твоего не на ППУ, а в особый отдел надо сдать. Чтоб личный состав не разлагал.
– Был бы особый отдел, – огрызается «Дрозд».
Они спорят, кто должен заниматься дезертирами: особый отдел в составе одного человека на дивизию или несуществующая военная контрразведка?
«Проза» уходит побродить вокруг поста «калитка», половить интернет.
Мимо проезжает уазик с отцом Пересветом на пассажирском сиденье. Батюшка ездил исповедовать бойцов. Стекло со стороны пассажира опущено.
– Шолом, православные! – машет рукой отец Пересвет.
«Проза» читает в телеграм-канале Рыбаря о переправе «леопардов» на наш берег Ингульца, о чем идет доложить в штаб. Понятно, что не следует путаться под ногами, но новость кажется важной. Штаб занят переброской на передок мин, ПТУРов, РПГ – всего, что может понадобится завтра.
– Андрей Владимирович, отец Пересвет, – «Дрозд» отводит нас в сторону, – если слух о «леопардах» правда, нам непонятно, чем их жечь. Готовьтесь по команде уезжать в Херсон. Если сюда прорвутся танки, комендачами я их не удержу, мы будем уходить через разрушенный мост пешком.
«Проза» и батюшка переглядываются и улыбаются:
– Товарищ полковник, – говорит «Проза», – уехать мы можем только по шоссе Берислав – Херсон, а если танки прорвутся, это шоссе они оседлают в первую очередь. А застрять на понтонном мосту у Херсона через Ингулец на несколько часов с танками за спиной тоже нехорошо будет.
– Мы с вами останемся, – поддерживает его отец Пересвет, – с вами и на тот берег пойдем. Но я верю, наши парни справятся.
Отец Пересвет крестится.
– А машины, – «Проза» ищет взглядом «ситроен» и «камри» священника, – тут бросим.
– Сожжем, – уточняет отец Пересвет. – Машины – дело наживное.
– Еще заработаем.
К счастью, слух о «леопардах» оказывается ложным. «Проза» обрывает и жует мелкий кислый виноград, что свешивается со стены у туалета, когда появляется «Селен».
– Идемте глянете на Человека, – «Селен» совершенно явно произносит «человек» с большой буквы, – а то вы все «Кандагар», «Кандагар», сачок ваш «Кандагар».
– Возраст! – заступается за «Кандагара» «Проза».
– Да понимаю, что возраст, – соглашается кадровик, – ноги промочил – простатит, на земле поспал – суставы болят, несвежей водички попил, всем – ничего, а у стариков – понос неделю. Ваш «Кандагар» ухитрился в 37 градусов жары простудить лимфоузлы, «афганец» хренов, ходит пугает медиков красными глазами. И выгнать не выгонишь – ему месяц контракт осталось добить. И нам он – обуза. И не скажешь ничего.
– Да я сам такой, – жалуется «Проза», – вчера мне растяжку показывают, я в метре от нее стою. Граната к дереву привязана – вижу, а леску – нет. А ведь в метре стою!
– То-то и оно. Но люди встречаются разные. У нас служат двое в шестой роте, отец и сын, Саня и Ваня, пятьдесят восемь и двадцать два. Московские абхазы. Сын вчера в разведку ходил, так отец сутки на ногах провел с биноклем, наблюдал.
Смуглый крепкий мужик в черной футболке под броником сидит, привалившись к каменному льву, украшающему съезд на парковку. Выражение лиц у льва и Сани одинаково угрюмое. Каску он надел на ствол автомата, который прислонил к постаменту. Когда «Селен» и «Проза» оказываются в трех шагах от него, боец вскакивает на ноги.
– Батя, ты домой едешь, – «Селен» объявляет свое решение.
Саня угрюмо смотрит на кадровика:
– Не еду…
– Едешь!
– Дом не там, где я живу, а где сын.
(продолжение следует...)
#СтихиИПроза
Нет комментариев