Родная душа

Василий шагал по глубоким сугробам и причитал, что снегу навалило, что замерз, и старый полушубок на рыбьем меху не греет, в валенки снег попал! Понесло его в соседнее село, не сиделось дома в тепле! Хотя да, не сиделось. В очередной раз поссорились с Зинаидой. А она как заведется на ровном месте, так не остановить.
Мужчина шагал домой в густых сумерках и думал об этой ссоре. Он и сказал-то только, что щи уже остыли, надо было раньше пообедать, а не с соседкой лясы точить. И началось! Он всю жизнь всем недоволен, ни одного доброго слова она от него не слышала, старик он и есть старик, брюзжит и ноет, и помощи от него никакой.
Дожил! А куда делись все те годы, которые они прожили вместе, жизнь поделили пополам, а она все одно – была как одно целое. Детей на ноги поставили, вон они как помогают теперь!
Он всю жизнь в колхозе отработал, в передовиках ходил, премии получал. А с них и ситчик новехонький жене на платье, и «Красную Москву», а потом уж и заграничные духи покупал.
Да и по хозяйству первый в доме, жена всегда на подхвате была. А уж про Лукерью и думать не хотелось. Ради Зинки и бросил хорошую, тихую девку. Не такую бойкую, как Зинаида, да не такую ладную. Вот и пожинает плоды своей измены на старости лет.
Луша потом тоже замуж вышла, в соседнее село к мужу переехала. Да уж который год как вдова. Вот от нее и шагал Василий домой, к Зинаиде. А мысли покоя не давали.
Хорошо Лукерья его встретила. Впрочем, как и всегда, с улыбкой, добрым словом: как живешь? Как Зина, дети?
– Да хорошо все. Ты-то как? Не хвораешь? С хозяйством управляешься?
А она только рукой махнет, говорит, что сын наведывается, помогает.
Нет, не жалел Василий, грех это. С какой женой повенчался, с той и жизнь прожил. Ну да, не все гладко. А кого оно все гладко-то? У Лукерьи, может, и было гладко, она молчаливая и терпеливая.
Наверное, втихаря сносила все выходки своего мужа, царство ему небесное. Балагур был, заводила. И такая Лукерья ему как раз была подстать. Он-то уж лет пять назад, в начале девяностых умер.
Но и эти мысли отступили. Завьюжило к ночи, встречный ветер хлестал в лицо и выдувал из головы все мысли. Скорей бы до дому добраться. Василий уже стал жалеть, что отправился в соседнее село, а не остался у жаркой печи дома, пусть и под бурчание Зинаиды. Пошумит-пошумит, да и успокоится.
Хотя нет, поход был не напрасным, и Лукерья молодчина баба. Тихая и молчаливая, а мужиков хорошо понимает. Жаль, что не сложилось у них, но… Зинаида роднее. Жена, мать его детей, хозяйка в его дому. Даже сейчас он бы ее на Лукерью не променял…
Василий поежился, поднял воротник и зашагал шустрее. Конечно, если бы не мороз, не ветер, пронизывающий до костей, он бы увидел, как красиво зимнее небо на закате, как вдали за очертанием голых деревьев уже показались избы его родного села, из труб струится дымок, а огоньки окон мерцают вдали, как светлячки летом в траве.
Зажглись первые звездочки на небосклоне, мороз крепчал, и Василий прибавил шагу. Он спешил назад, к Зинаиде и знал, все наладится, утрясется, не зря же он смотался в такую даль!
Зинаида стояла у оконца и вглядывалась в ночную темень. Нет, еще не поздно, просто вечереет рано, и будто ночь на дворе. На сердце было немного тревожно: куда делся этот старый хрыч?! Как ушел из дома засветло, хлопнув дверью и бормоча себе что-то под нос, так до сих пор и нету его, а она испереживалась.
И чего разошелся, старый? Ну остыл борщ чуток, взял бы да сам налил себе, пока она с Нюрой соседкой разговаривала. У нее вон правнучка родилась, вот она и рассказывала, какая девчушка хорошенькая, какой вес, какой рост, какие глазки. Интересно ведь! И дочка, и внучка Нюры у них с Василием на глазах выросли. А теперь вот правнучка!
А Василию только бы поесть посытнее, да погорячее, вот и вспылил! Не уважает она его, соседка дороже, борща холодного налила! Зинаида предложила разогреть, так нет, гордость заела! Вскочил, полушубок натянул и бегом из дома.
А она нет бы промолчать, так крикнула ему вслед:
– Беги, коли ноги из дому несут, как с цепи сорванный. Дуралей!
А теперь жалела, что не сдержалась и не остановила мужа.
«И куда запропастился? Где носит?» - думала Зинаида и вспомнила, как по молодости поссорились раз, уж и не помнила из-за чего. Он вот так же убежал, а вернулся поздно, говорит по лесу бродил.
А потом ей досужие бабы доложили, что не один он по лесу-то бродил, а с Лукерьей своей. А та уж тоже замужем была. Зина тогда со слезами к нему, а он успокаивать давай. Случайно, мол, встретились у ручья, поговорили и разошлись. Она поверила ему.
Но тогда было лето, а сейчас студеный февраль на дворе. И куда он в стужу делся? А вдруг случилось чего? Но о плохом думать не хотелось. Лучше о хорошем.
Как она девушкой радовалась, когда любовь у них с Васей случилась! Да, Лукерья была соперницей серьезной. Семья позажиточней, домишко покрепче, да и девка симпатичная. А Вася ее видный был, кудри вьются на картуз, весь в отца. Тот с фронта вернулся, боец, гордость села.
Вот он, говорят, и заприметил Зинаиду сыну в жены. А тот присмотрелся, да и влюбился в нее. Лукерью оставил, объяснился. Та молча, как тень, исчезла с их глаз. Старалась на пути не попадаться. А потом и вовсе в соседнее село переехала, замуж вышла.
А они с Василием жили хорошо. Сын родился, потом дочка. Избу отремонтировали, родители помогли. Муж в колхозе с утра до ночи, она по хозяйству, с детьми. Бывало, уставали оба. Когда и поссорятся. Но Василий отходчивый был. Придет, приобнимет, словечко ласковое шепнет, шоколадку любимую подарит, и обиду как рукой снимет.
А уж как на гармони заиграет, бывало, так на все село! Он один так и умел.
Зинаида, не отрывая взгляда от потемневшего совсем окна подумала, не пойти ли искать его? Только куда? А внутренний голос подсказал: «В соседнюю деревню беги, к Лукерье!» И сама устыдилась этих мыслей. Полвека с тех пор прошло! Какая уж теперь ему Лукерья! Бродит где-то себе по холоду, а домой вернуться гордость не позволяет.
Как уж он такой гордый свататься тогда пришел? Зина в его сторону и не смотрела. Еще чего! Чужой кавалер, чего на него заглядываться? А он-таки пришел, замуж позвал. Вот и расхлебывала она всю жизнь потом свое согласие. Но разве плохо жили? Нет, хорошо. Любили друг друга, а ссоры у всех случаются, в кого не ткни.
Так рассуждала Зинаида, вглядываясь в темное до густой синевы окно, волнуясь за мужа, стараясь изгнать обиду из души. Не до нее сейчас. Хоть бы вернулся поскорее. Раздражение давно сменилось тихой печалью и сожалением: зря она не остановила его, накричала вдогонку. Кто за язык тянул?
И совсем уж собралась идти искать непутевого муженька, уже и телогрейку натянула, платок повязала как услышала торопливые шаги, а потом и знакомый скрип калитки! Явился, не запылился!
Зинаида выскочила в сени, и тут вошел Василий. Их взгляды встретились.
– Ну и где тебя, старого, носило? – не удержалась она.
– А тебя куда, старую, понесло? – ответил он, оглядев жену с головы до ног.
– В клуб на танцы собралась, вдруг ты там?
Они вместе зашли в дом, разделись. И тут Зинаида заметила в его руках узелок.
– А это еще что? – спросила она удивленно.
– Подарок тебе. Чайник ставь, замерз я, чаевничать будем.
Вскоре они сидели за столом. Пахло чаем на травах. Василий развязал узелок и вытащил оттуда пластиковую коробку, а в ней тортик с шоколадным кремом.
– Наш магазин закрыт был, пошел в соседнее село, хотел тебе шоколадку купить, чтобы ссору разрешить по-доброму. По дороге Лукерью встретил.
– Ну куда же без нее-то! – не удержалась Зинаида от сарказма.
– Ну вот, разговорились. Сказал, что осерчала ты на меня, иду в магазин, а она к себе зазвала. Сказала, что шоколадкой не отделаюсь.
Оба замолчали, глядя на воздушный крем и маленькую шоколадную розочку на торте. Василий вспомнил слова Лукерьи:
– Вы мужчины, не понимаете, что порой лучше промолчать, проглотить свою обиду. Пять минут пройдет, и от нее следа не останется. А вы на рожон. Как же, мужик в доме! Вот отсюда и ссоры. Я вот тут тортик испекла, а сын не смог приехать. Забери Зине. Я от души. Угости ее, попейте чаю, поговорите. Любой разговор лучше ссор и обид.
Он вспомнил ее взгляд, улыбку, добрую, не насмешливую, вспомнил, как она торт упаковывала и проникся благодарностью к простой, хорошей женщине.
– Чего задумался? – спросила Василия Зинаида. – Откуда торт? Вижу, что не магазинный.
– Лукерья испекла, да вот мне отдала, чтобы я с тобой помирился, - честно ответил Василий. – Не хочешь, не ешь. Я сам слопаю.
Жена встала, подошла к нему, приобняла и так тихо, ласково сказала:
– Хороших мужиков только хорошие женщины любят. И ты у меня такой, добротный. Режь давай торт-то, а я чай разолью.
И Василию стало так хорошо, так тепло и уютно в своем доме, рядом с любимой женой, с которой жизнь прожил. Тикают часы, бубнит телевизор в углу, и радостно трещат в печке дрова, создавая уют в родном, до боли любимом очаге. А рядом родная душа. Это ли не счастье на старости лет?
Автор : Ночная собеседница.