соединивший в единый комплекс почту, гастроном, комбинат службы быта и коробку в которой должен был располагаться техникум. Все связывалось между собой многоуровневыми террасами с широкими лестницами. Так заработал Общественный Центр второго - пятого микрорайонов. Рядом стояли четвертая школа и детский комбинат (ясли и садик). На улице, перпендикулярной проспекту Строителей встала вторая пара девятиэтажек с магазином "Хлеб".

Напротив моего дома наконец-то запустили кафе "Аргунь", теперь можно было набирать продукты в их кулинарии, что для меня, как холостяка, было крайне удобно. Вместе с друзьями съездили в мебельный магазин временного торгового центра и купили холодильник. За зданием Комбината в начале строительства построили блок одноэтажных зданий, в них расположили все по тому времени необходимые предприятия - продовольственный, промтоварный, мебельно-бытовой магазины, столовую, баню, склады, клуб "Горизонт" и все назвали временным торговым центром.

Сейчас, когда появились центры во всех микрорайонах, ВТЦ потерял свое значение, но все равно работал. Горожане продолжали ходить в него. Коробка холодильника смотрелась необычно ярко, на ней все надписи были по-английски, нарисованы детали холодильника с пояснениями, а на всех сторонах большими буквами стояла надпись - "Машиноэкспорт". Видимо партию забраковали, но поскольку качество продукции, идущей на экспорт было несравнимо выше, чем внутри Союза, Серов забрал ее себе. Проверяли из партии несколько штук, если хотя-бы одно изделие давало брак, ее снимали с отправки. Остальные холодильники были хорошими. Холодильник честно отслужил до моего отъезда в 1996 году, думаю, что он служит и поныне моим бывшим соседям. Хорошо делали машины в Советском Союзе. В кулинарии я всегда набирал сырые бифштексы. Стоил один по тем временам 20 копеек, лепили его из чистейшего мяса, хлеб ОРС в них не клал. Придешь с работы, делать ничего нет сил, а есть все равно хочется. Достаешь три - четыре бифштекса и на сковороду, десять минут жарки на электроплите и вот он, покрытый золотисто-коричневой корочкой, с пузырьками масла, готов! Быстро поешь, и спать, рано утром - на работу. Пришли насосы из Навои.

По сравнению с нашими старыми, это был верх совершенства. Стальные корпуса вместо чугунных, жидкая смазка вместо густой, улиты и рабочие колеса, выполненные из износостойкого чугуна. Кстати, появилась маленькая загадка. В чертежах указывалась марка износостойкого чугуна - 300Х28Н2. Мы ломали голову, ни под какие стандарты она не подходила, что же это такое? Н.Д. Лагутин, ездивший в Навои, и видевший насосы там, узнав об этом, смеялся: оказывается навоинцы так, на свой манер, обозвали износостойкий хромистый чугун. Для тех, кто разбирается в марках материалов - сравните 300Х28Н2 и ИЧХ28Н2, все сразу станет ясно. Вместо положенного по ГОСТу наименования ИЧХ - износостойкий хромистый чугун, они поставили число 300 - это 3 процента углерода, нормальное для чугунов содержание, тот-же чугун. Все шло хорошо, но подводил пресловутый "русский стандарт". Отверстия в лапах насосов и электродвигателей часто не совпадали с отверстиями в рамах, на которые они крепились. На заводе все обычно подгоняли, но если насос, или двигатель разваливался, то брали запасные, и тут начиналась мука. Приходилось на месте электросваркой увеличивать размеры отверстий, это было неудобно, долго, корпуса после нескольких перестановок приходилось выбрасывать. Но навоинские насосы было жалко портить таким варварским способом, и я придумал раму коробчатого типа из швеллеров. Тем более что шла реконструкция, и монтажники выполняли все наши пожелания. Вместо литой рамы, РМЦ по моим эскизам варило коробчатые, а вместо круглых отверстий делали продолговатые. За счет таких отверстий насос, или двигатель мог немного двигаться при установке взад - вперед и влево - вправо. Этого хватало, любой агрегат ставили на раму без опасений, все подходило. Такая-же ситуация была с фланцами насосов, которыми они подсоединялись к аппаратам, у них тоже часто не совпадали болтовые отверстия. Тут поступили еще проще: сделали поворотные фланцы, и, как назвали у нас, гибкие "всасы". Вместо стальной трубы между насосом и задвижкой, ставились резинотканевые рукава и крепились хомутами. Творческая мысль работала во всю: С.С. Зубарев, Володя Кравченко, Коля Селиванов, В.А. Иващенко, Коля Бейлин, Вася Пухнатий; моя старая "кадра" из РМЦ: Лева Кузнецов, Саша Барышев, Саша Морозов, Юра Лебедев, Витя Плотников - все приложили свои руки и головы к реконструкции. Сами насосы назывались в просторечии "смерчевыми". Потом это стало официальным названием. Обычно, турбинка насоса захватывает жидкость и, сжимая ее, гонит дальше. Поскольку все перекачиваемые среды у нас были с абразивностью 80-90 процентов, то можно представить, во что превращались сами турбинки и улитки, в которых они вращались. Часто в РМЦ ребята показывали их новичкам. Турбинка на просвет светилась, как стальное кружево. Так вот, в "смерчевых" насосах турбинка ничего не перекачивала, она только создавала вихрь, который и гнал урановую пульпу дальше. Просто и гениально. Работы по замене отработавших свое насосов стало меньше. Навоинцы сделали нам и второй подарок. На соединении "смерчевого" насоса с двигателем стояли гибкие муфты. Обычно движение от двигателя к насосу передавали стальные пальцы, покрытые резиновой трубкой. В гибких муфтах роль пальцев выполняли ленточки из старой транспортерной ленты. Такая муфта облегчила самую трудную операцию при замене насоса, или двигателя - центровку. Попробуйте на морозе сдвинуть 5-тонный двигатель ломиком на миллиметр. Сначала придется снять рукавицы, и голыми руками повторить эту операцию раз шесть-семь. Через десять минут Вы перестанете чувствовать свои пальцы, а надо еще линейкой проверять соосность валов насоса и двигателя. Звено в 3-4 человека, делающее такую работу, потом отогревается не менее получаса. Новые муфты позволяют все делать в рукавицах, с первого раза. Примерно совместили полумуфты на глаз, соединили их ленточками, и насос в работе. Через три года таких муфт на подразделении было около 90 процентов, все, что можно - переделали. За работы по реконструкции блоков я получил премию - 50 рублей, мои рабочие - от 25 до 150 рублей, в зависимости от вклада каждого. Как-то работая на "Химволокне", мы разговорились на эту тему. И начальник цеха вполне серьезно заявил, что в цехе никто не может получать больше него. Что скажешь, возможно, именно такие люди и развалили страну. У нас-же существовал принцип "сделал - получи", и никто не делил цеховиков на ИТР и рабочих. Дело было не в деньгах, а в нужности того, что мы делали. Стало легче работать - прекрасно, великая поговорка "Лень - двигатель прогресса!". С нас много спрашивали, но много и давали. В Союзе купить автомашину было практически невозможно, а у нас право на покупку определялось только заслугами и стажем. Люди стояли в очереди в профкоме, и, когда очередь подходила, он на своем заседании решал: выделять, или нет. Если выделяли, то работник получал выписку, шел с ней в ОРС, платил деньги, и получал машину. Так у нас получили машины Искандаров и Саша Дорофеев, молодой специалист из Улан-Удэ. Саша был прекрасным токарем, и голова у него хорошо работала, результат - машина вне очереди! Хусаиныч давно мечтал о "Ниве", и, наконец, получил красное чудо. Саша получил "ВАЗ-2105". Машины решили обкатать и поехали за грибами в тайгу. Н.И. Краев хорошо знал места за Васильевскими Хуторами и взялся показать дорогу. До Маргуцека доехали, как обычно, за час, затем свернули на таежную грунтовку. Подъехав к речке, увидели, что она сильно разлилась, прошли дожди. Мостов в тайге нет, везде ездят вброд. Николай Иванович так и делал, но сейчас брода не было видно. Десять минут ходили, меряли глубину - выходило, что "пятерка" должна проехать. Первым должен поехать Хусаиныч на "Ниве", у нее просвет больше, а после него - Саня. Но Искандаров вдруг чего-то испугался. Сашка отматерил его, сел в свою машину и рванул через речку. Смотреть на это со стороны было жутковато, "ВАЗ" исчез в брызгах и волне.

Но прошло пять, может десять секунд, и из пены и брызг показалась белая крыша, а затем сама "пятерка". Машина благополучно выехала на противоположный берег. "Вот так надо ездить!" - сказал подошедший Сашка Хусаинычу. Тот молчал, мялся и вдруг попросил Сашку перегнать и его "Ниву". Тут захохотали все. Сашка перегнал и эту машину, и мы продолжили путь. К краевскому месту мы приехали поздно вечером. Сразу разделились: одни пошли собирать сушняк, другие принялись готовить ужин. На юге темнеет быстро, на фоне синего неба четко прорисовывались контуры сопок с ломаными линиями грив, да пламенели саранки.

Горел костер, на рогульках висел казанок с булькающим не то супом, не то кашей. Скоро все было готово, казан поставили в центр, а все улеглись вокруг него с ложками.

Хусаиныч достал водку, к нему присоединился Сашка, и компания принялась обмывать железных коней. Потом пили чай, кто обычный черный, крепкозаваренный, а Краев с Сашкой пили по-забайкальски, добавив в чай молоко. Спать легли поздно, запомнился крик какой-то птицы. Утром проснулись, и все, включая водку, повторилось. Правда, только похмелились. Солнце уже высоко поднялось над сопками, но небо было затянуто тучами. Это в России идут за грибами рано, боятся, что другие грибники соберут весь урожай. Тут бояться некого - тайга велика и грибов хватит всем. Действительно грибов оказалось много и всяких: особенно белых. Не спеша, пошли в лес, каждый своей дорогой. Николай Иванович предупредил об ориентирах, но по существу это касалось только меня. И Искандаров, и Сашка выросли в тайге, а Краев вырос на Урале, где лесов не меньше. Я вернулся первым, ведерко у меня было небольшое, да и отходить далеко боялся. Грибов в лесу росло столько, что даже я - полуслепой набрал "с верхом". За мной пришел Сашка Дорофеев, он приволок много: короб на спине, большую корзину и даже набитую куртку с завязанными рукавами, и тут-же начал их чистить. Ни до, ни после я не видел такого удачливого грибника. "Я родился в тайге!" - смеялся Сашка, когда спрашивали, как он умудряется собирать больше всех, и его узенькие глаза светились счастьем. С утра погода хмурилась, но к середине дня разгулялась: засветило солнышко, по небу поплыли редкие ярко-белые облачка. Вернулись Краев с Искандаровым, грибов у них тоже хватало. Неугомонный Сашка сбегал еще раз и принес еще столько-же. Пообедав, легли отдыхать, все сразу задремали. Домой вернулись засветло, надо было собраться на работу. 23 февраля. Город растет. Мельницы. Забайкальск С утра понедельника начал заниматься смазкой агрегатов. В отделении существовало большое смазочное хозяйство, командовал в нем Василий Алексеевич Иващенко. На отметке - 8.000 метров располагалось помещение 12 Х 60 метров, работники цеха называли его - "маслоподвал". На бетонных фундаментах стояли маслостанции жидкой смазки мельниц, станции густой смазки классификаторов, емкости с резервным и отработанным маслами. Система работала в автоматическом режиме, и управлялся с ней один смазчик. Проверив в начале смены все параметры, он шел заниматься ручной смазкой насосов, редукторов и другого оборудования. Такие смазчики имелись в каждой смене, ребята называли их "автоматчиками" за большой маслошприц, висящий на груди, как автомат. В руке смазчик тащил ведро со смазкой. Пишу эти строки, и перед глазами сразу встает Володя Кравченко, неспешной походкой идущий по цеху. Таких точек, которые смазывались вручную, у нас было более шестисот. Конечно, смазчик физически не мог смазать все, поэтому бывало, что один привод мазали несколько раз, а другой - ни разу. Пришлось разработать график: какое оборудование, когда, и сколько раз в течение месяца мазать. Получился большой лист бумаги, по вертикали в нем перечислялось все оборудование, а по горизонтали стояли дни месяца. Клеточка в перекрестье была или пустой (в этот день единицу не надо смазывать), или по диагонали черно-белой (такое оборудование сегодня смазывалось). Выполнив смазку, слесарь ставил галочку. Иногда что-то не получалось, тогда начальник смены писал об этом в своем сменном рапорте. Система заработала, смазчики привыкли к ней. Выходов из строя оборудования по вине смазчиков больше не было. Неудобную закачку масла ликвидировали еще быстрее. В месяц мы принимали по семь тонн масла, выкачивать его из масловоза было мукой. Шли разливы, трубопровод в "маслоподвал" проектанты сделали неудачно, на нем стояла куча вентилей, а сам он составлял более сотни метров. При приемке масла смазчик носился, как угорелый, открывая и закрывая эти вентили, забудет какой-нибудь закрыть, и масло льется на пол. Мы с ребятами, уже имея опыт, смонтировали маслопровод заново, вообще без вентилей, проливы прекратились, и еще одной задачей стало меньше. Водитель вставлял шланг масловоза в воронку на улице и включал насос, вот и все. Зимой на галереях конвейеров от проливов воды и негерметичности самих галерей вырастали громадные сосульки. Они висели над дорогой и над нашим зданием, где мы квартировали. Такая сосулька, сорвавшись от вибрации, могла не только убить человека, но и прошить насквозь автомашину. Чего только не придумывали, чтобы их сбивать. Трудность заключалась в том, что висели сосульки на высоте 40 метров, и дотянуться до них даже с автовышки было нельзя, не хватало высоты. Как-то, выйдя из здания 622, я увидел человека со снайперской винтовкой Драгунова. Он отстреливал сосульки. Подойдя, я узнал заместителя директора Комбината по режиму В.П. Адамского. Я спросил: "Неужели, больше некому заняться этим?" Виктор Петрович улыбнулся и ответил: "Военные, кроме меня, никому винтовку не дадут". Потом этим занялись офицеры охраны завода. Лишь, через несколько лет, когда мы восстановили гидроизоляцию галерей, сосульки исчезли. Двадцать третьего февраля наши цеховые женщины решили поздравить нас, мужчин с Праздником Советской Армии. Такое происходило впервые. На квартире одной из них накрыли стол, и всех нас пригласили за него. Мужскую часть цеха представляли: Петя Серебренников, Саша Рачков, Юра Банщиков, Володя Алякринский, Валера Астапов, Витя Замятин и другие. Каждая из наших женщин: Зина Губанова, Надя Дементьева, Таня Человечкова, Валя Корнеева, Тамара Кашкина вручили каждому из нас подарок. И сегодня у меня идут электрические часы, подаренные в тот день, а ведь прошло 26 лет. Умели раньше делать технику. Женщины наготовили всяких угощений, каждая придумала что-то свое. У нас, усталых и голодных (мы приехали прямо с работы) разбежались глаза. Сели за стол, и Зина поздравила нас с праздником. Выпив, мы дружно навалились на еду. Пока мы ели, дамы читали самодеятельные стихи - поздравления. Жевать стало неудобно, пришлось слушать. Девчата принялись за частушки. Тут встал Юра Банщиков и предложил выпить за организаторов такого стола. После такого тоста ели уже все вместе. Надя включила магнитофон, и женщины пригласили нас танцевать. Плясали до поздней ночи. Разошлись счастливые и довольные, решив такие праздники проводить постоянно. Мы сразу подумали о 8 Марта. Цех вставал на ноги и объединялся. В.С. Подтяпурин всячески поощрял любые традиции, которые начали появляться в сменах. Это помогало выковывать коллектив, люди уже не стремились уйти из цеха, работа становилась в радость. Нечего и говорить, что Восьмого Марта мы закатили женщинам ответный банкет, думаю, что он был даже лучше первого. Весной я затеял работу, которую мне потом долго вспоминали: и хорошо, и плохо - по всякому. Дело в том, что если взять поперечный разрез цеха, то по одной длинной стороне располагались питатели, конвейеры, а по другой - батареи гидроциклонов. И те, и другие обслуживали одни и те же аппаратчики. Получалось, что человек работая у конвейеров на площадке с высотой около 7 метров, для обслуживания гидроциклонов, которые располагались примерно на такой-же высоте, должен был спуститься на отметку 4 метра, а затем снова подняться на семиметровую. Так за смену аппаратчик "набегал" сотню раз. Я задумал соединить мостиком обе семиметровые площадки, а, кроме того, сделать лесенки спуска на четырехметровую площадку. В этом случае человек ходил по одной высоте, что было гораздо удобнее. Сначала я попросил у Лагутина металлопрокат: швеллеры Љ 8, или 10, уголки. Он не дал, сказал, что их и так не хватает для выполнения плана РМЦ, но, если я хочу, то могу взять неходовые швеллеры Љ 24, или 30. Говоря так, Николай Дмитриевич думал, что я не захочу возиться с тяжеленными швеллерами. Он забыл, что отделение обслуживают мостовые краны, и сложность будет заключаться только в завозке металла в цех. Поэтому вес "железа" меня и ребят не пугал. За две недели мы смонтировали циклопическое сооружение, но самое главное было в том, что технологам понравилось. Начальство (директор, главный инженер и другие), заходя в цех, ругало меня за нецелевое использование материалов, но что сделано, то сделано, потихоньку все привыкли. В 1985 году, когда рухнул параболический бункер второго блока, полный руды, обо мне вспомнили. Мы сделали мостик так, что все продуктопроводы, идущие от нас во второй цех, а также линии сжатого воздуха, оказались под мостиком. В результате мостик принял на себя удар бункера, превратившись в груду искореженного металла, но продуктопроводы, линии воздуха остались целы. Поэтому, несмотря на ликвидацию последствий, завод работал, как ни в чем не бывало. Цеховики смеялись: "Абрамов, за это в 1938 году тебе бы дали "Звезду", но скорее всего, расстреляли бы раньше за перерасход материалов". Меня в цехе давно не было, мостик кое-как восстановили, но прежних удобств: площадок под резервные насосы, гидроциклоны не осталось. Приближалось 30 апреля 1980 года - мой день рождения. Я назвал гостей и уехал пораньше, собравшись купить цветной телевизор. В магазине всегда стояли 2-3 марки телевизоров на выбор. Я приехал перед обедом, продавцы собирались закрывать. В магазине-же на полках стоял всего один телевизор, на мое несчастье все перед праздником разобрали. Продавец, видя мои "страдания", предложил взять этот телевизор. Минуту я думал, затем махнул рукой: "Беру". Через 15 минут, договорившись с шофером "УАЗика", стоявшего у магазина, я затащил коробку домой. К этому времени начали сходиться гости. Дополнительным блюдом к торжеству был фильм "Старик Хоттабыч", который ребята смотрели, пока женщины накрывали стол. Он (как и вся мебель) был самодельным. Размеры стола позволяли усадить всех ИТР цеха - мужчин и женщин. Закуску взяли в кафе "Аргунь", благо готовили там хорошо. Наставили салатов, заливного, эскалопов с картошкой, про спиртное я не говорю. На десерт для женщин купил торты, пирожные и конфеты. Все получилось на славу! Город хорошел день ото дня. Каждый раз, возвращаясь с работы на автобусе (родная "пятерка"), я любовался работой строителей. Город, по числу жителей, перешагнул за 60 000 человек. При достижении 100 000 рубежа он мог претендовать на троллейбусное сообщение. Двухполосные дороги в городе позволяли сделать это, хоть сейчас. За городом тянулась обычная, правда бетонированная дорога с одной полосой. Поэтому Комбинат и ПУС, не дожидаясь достижения цифры в 100 000 человек, начали строить вторую полосу до поселка Краснокаменский. Попутно, на выезде из города поставили будку ГАИ, и круг-развязку. Из окна автобуса была видна вторая, строящаяся полоса. Ее бетонировали тоже картами, и с каждым днем карты уходили все дальше и дальше. Строил, как всегда, Военстрой. Голые до пояса солдаты принимали бетон с самосвалов и разравнивали его линейкой и вибратором. В городе всерьез занялись детскими городками, таких я еще не видел. Из окатанного гранита, привезенного с забайкальских речек, старых бетонных колец, земли и дерна создавались целые крепости, замки, не считая песочниц, пирамид, разноцветных лестниц, турничков. Стояли, похожие на настоящих, крокодилы, верблюды из бревен. Ребятишек из этих городков невозможно было вытащить! Что-то подобное я увидел в Твери только в 2000 году. Детские комбинаты представляли собой двухэтажные постройки с центральным зданием и отходящими от него по диагоналям помещениями групп, бассейнов (я не оговорился, в последних комбинатах их было по два), зимних садов, игровых комнат. Бассейном оснащалась каждая школа. Забайкальской морозной зимой ребятишки плескались в воде, как на юге. Сосед, живший подо мной, привез из тайги молодую лиственницу. Посадил деревце рядом с тополем и начал ухаживать. Чего только он не делал: сыпал подкормку, укутал лиственницу на зиму теплоизоляцией, установил оградку. Но все напрасно - лиственница, неприхотливая в тайге, так и не прижилась. Наверное, дело было в грунте, земля вокруг дома после строителей испортилась. На работе снова появились проблемы. На мельницах "ММС 70 Х 23" раньше работавших в режиме самоизмельчения, шары, загруженные в мельницу, стали разбивать не только куски урановой руды, но и броневую защиту барабана. Эта защита состоит из пластин (футеровок) размерами примерно 700 Х 1000 Х 250 миллиметров и весом около 800 килограмм. Они отлиты из чугуна и спецболтами прикреплены к цилиндрической части барабана. Футеровками специальной формы защищен торец барабана, на другом торце стоят решетки, через которые измельченная руда уходит из мельницы. Защита должна служить минимум шесть месяцев, а служила (до первой "дыры") всего один. Сначала начинала "сыпаться" футеровка цилиндра. Выкалывались маленькие кусочки, затем шары колотили по сколу и разбивали футеровку дальше. На коротких остановках я влезал внутрь барабана и осматривал броню. Зрелище было неприятное: на фоне отполированной кусками руды и шарами брони и тут, и там виднелся открытый металл самого барабана. Эксплуатировать такую мельницу нельзя, развалится сам барабан, не эксплуатировать тоже нельзя - план никто не отменял. После краткого совещания приняли решение - ставить заплаты из стального листа толщиной 60 миллиметров. Но решение легко принять, выполнить гораздо труднее. Мельницу останавливают на короткое время, вентилировать ее некогда, поэтому внутри, вместе с паром, продолжает выделяться радиоактивный радон, температура 40-50 градусов, да стопроцентная влажность. Влезешь внутрь, сразу промокаешь, дышится трудно, приходиться бросать шланг со сжатым воздухом. За короткое время надо снять шаблон с поврежденного места, и, пока по нему снаружи будут вырезать заплату, газорезкой вычистить место монтажа от "плоскуши". "Плоскуша" - это остатки шаров, намертво вклепавшиеся между металлом барабана и футеровками. Работали, пока не поставим заплату.

Из ИТР днем командовал я, сменному мастеру-механику хватало других дел. Ночью все доставалось ему, или вызывали опять-таки меня. У нас было принято: при опасных и необычных работах ИТР обязательно присутствует на месте работ. Сначала народ, особенно новенькие, обижались: "Нам, что, не доверяют?" Приходилось объяснять. Вообще любой работой всегда сначала занимался ИТРовец, знакомился, готовил, и, только когда ему все было ясно, шли рабочие. На "Химволокне" рабочие почему-то сами разбирались в заданиях. Механик "на пальцах" объяснял и убегал, говоря, что занят. Потом один из старых, кадровых рабочих рассказал, что на этом комбинате так было всегда, с самого начала. Уровень инженеров был видимо низким, больше такое поведение объяснить нечем. Встречаясь с друзьями, работавшими на других предприятиях, я интересовался этим вопросом. И мои инженеры, ничуть не стесняясь, подтверждали подобную практику. В Средмаше, Общемаше, Оборонмаше положение было таким, как я описал: сначала инженер - потом рабочий. Кстати, такая система развивает техническое мышление, создавая настоящего инженера. Но я опять отвлекся. Рабочие вылезали из барабана насквозь мокрые, переодевались, "курили" и... шли делать другую работу. Сколько "единиц" мы получали, никто не знает, дозиметрического контроля не было. В неделю ставили три - пять заплат. Самое главное, никто не жаловался, работа стала считаться обычной, люди даже привыкли. Иной раз смеялись: "Что-то давно мы в баню не ходили!" И снова нас выручили навоинцы. Они шли на несколько шагов впереди. То, что у них уже вовсю эксплуатировалось, у нас только внедрялось. Правда, с другой стороны было хорошо, всегда есть готовое решение. Но, это я смеюсь: нового и у нас придумывали и внедряли не меньше. Броня разваливалась и у них, тогда их инженеры придумали и сделали ее из износостойкого хромистого чугуна, о котором я говорил. Дело было новым, даже в Союзе, но им на это было наплевать. Надо, значит надо! Технологи-литейщики у них были великолепные, задачу они решили быстро. По просьбе главка нам прислали два комплекта футеровки. Монтажники Ремонтно-Механического Завода (для нас создали специально цех внешних ремонтов во главе с И.И. Ившиным) смонтировали их, и с заплатами покончили раз и навсегда. Потом РМЗ освоил литье футеровки из ИЧХ, литейщики и у нас работали как надо, все мельницы перефутеровали, и цех зажил спокойно. На границе, как началось с 1968 года, так и продолжалось. "Братьям" с той стороны Аргуни очень хотелось заполучить степи Забайкалья, тайгу Приамурья и Приморья. Они везде трубили, что это их, и только их, земля. Союзу волей-неволей приходилось наращивать военную мощь на восточных границах. Начиная с 1929 года, граница не знала покоя. Сначала конфликт на КВЖД, на разъезде 19 (потом станцию в честь этого назвали Отпор, теперь это Забайкальск), потом - японцы, теперь - снова китайцы. Забайкальский военный округ стал одним из самых сильных в стране, если не самым сильным. Едешь в тайгу за грибами, или ягодами, и не знаешь, где в глуши наткнешься на колючую проволоку с табличками "Запретная зона. Проход запрещен. Стрельба без предупреждения!" Коснулось такая обстановка и нас. Было принято решение построить укрепрайон, прикрывающий город и Комбинат со стороны границы. На партконференции о нем рассказал А.П. Мищенко - первый секретарь горкома КПСС. Сразу за городом, у дороги на аэропорт, начала создаваться база УРа. В кратчайшие сроки Военстрой и армия построили казармы, плацы и артгородок. Техники нагнали всякой, появились даже грузовые "Ураганы". По ночам часто ревели танковые моторы. На наших бетонных дорогах появились следы танковых гусениц. Ездить по бетону танкистам запрещали, можно было только переезжать через дорогу, степь покрылась параллельными рифлеными дорожками. Но днем все было тихо. Армия старалась ничем не выдавать своего присутствия, но в городе замелькали солдаты и офицеры, отнюдь не относящиеся к Военстрою. Мелькали мундиры мотопехоты, танкистов, и даже ракетчиков. На углах зоны завода поставили бронеколпаки. Б.И. Сулима вечно выпрашивал в РМЦ то кран, то звено монтажников, то бригаду строителей. Вскоре завод походил на маленький форт. Как-то поехав в Забайкальск, мы увидели сначала одну, затем еще две танковые башни, торчащие из земли на вершинах сопок. Потом узнали, что для прикрытия танкоопасных направлений, УРовцы зарывают в землю танки, оставляя наверху одну башню. Делалось это так: с армейских складов брали танки старых моделей "ИС-2", "ИС-3", "Т-10" и другие. Их заводили в заранее выкопанный окоп, снимали двигатель и все ценное, оставляя орудие. Места установки определялись заранее. Такие "батареи" позволяли надежно прикрыть город в случае прорыва китайских танков. Огневые точки не охранялись, мы часто подъезжали к такому танку, влезали в башню, осматривали орудие. Недавно по телевидению показали сюжет: теперь ни кому не нужные танки "предприниматели" самовольно режут на металл. Поневоле вспомнишь Сталина: что было-бы тогда с таким "бизнесменом"? Наверное, в лучшем случае мыл золото на Магадане. В Забайкальске предвестником Нового Года являлись китайские мандарины. Война - войной, но торговлю китайцы всегда уважали. Мандарины лежали в аккуратно сколоченных низеньких ящичках из тоненькой дощечки, каждый был завернут в папиросную бумагу. Запах в магазине стоял, как говорили, новогодний. Мандарины брали сразу ящиками. Такого ящика, мне, холостяку, хватало на полянваря. По традиции, приехав в Забайкальск и сделав все дела, шли в ресторан железнодорожного вокзала. Забайкальский вокзал был последним на территории Советского Союза,

с него уходил в Китай, сменив тележки, поезд "Москва - Пекин". Ресторан являлся "интуристовским", но пассажиры поезда его практически не посещали, им вполне хватало вагон-ресторана. Поэтому в ресторан стали пускать обычных граждан с рублями. Несмотря на пустые столики "Интурист" держал марку, кормежка тут была отменная, официантки скрипели фартучками. Даже мы, избалованные Серовым, с удовольствием садились за покрытый накрахмаленной скатертью столик, и ели сборную солянку, бифштексы с жареной картошкой и луком, пили настоящий кофе. Ну, а потом 90 километров тряски, и мы дома. #МояИсторияПпгхо