— Галина!

Доброго здоровья! Возьмите к обеду, очень вас прошу! — продавец по имени Андро узнал женщину, улыбнулся ей, помахал рукой, потом протянул пучок укропа.
Галя, учитель по профессии, живет здесь, в Ступино, в небольшом деревянном домике практически всё лето, выращивает георгины, ромашки, пионы и лилии. Боже, какие у Гали лилии! А яблони! Это ещё её прадед сажал, так и растут, каждый год урожай на славу.
Муж Галочки, Александр, и сын Мишка приезжают к ней на выходные. Саша работает, а взрослый Михаил в Ступино скучает, бывает наездами, пошумит и пропадает, но молодец, мать не забывает, помогает, если что нужно!
Галина обычно приходит за продуктами вместе с супругом, он стоит в стороне, курит, пока она набирает с прилавка овощи и фрукты, беседует с Андро, смеется. У галочки очень красивый смех, девичий, легкий, кажется, что она очень счастлива.
Потом подходит Александр, поджав губы, рассматривает товар, хмурится.
— Сколько? — цедит он, брезгливо отталкивая протянутый ему Андро лимон. Андро всегда угощает «своих» покупателей чем–то вкусным, особенным. Но Саша не берет, ещё платить заставят!
— Сколько ты хочешь за всё это? — повторяет свой вопрос мужчина.
Галя смущенно отворачивается, ей неудобно, что муж вот так свысока разговаривает с хорошим человеком.
— Саш, давай, я сама заплачу, а ты сумки возьми, — краснея, говорит она, вынимает из кармана жакета кошелек, отсчитывает деньги…
— Да… Такая красивая женщина, а муж не уважает! Как же так?! — возмущается, глядя им вслед, Андро.
Галина несет пакет с огурцами и картошкой, а Саша, поводя головой, как будто ему сводит шею, повесил на плечо авоську с клубникой и помидорами. Авоська бьется по его спине.
— Все ягоды подавит, шайтан! — обижается Андро. — Ну что же это такое?!..
Галя и Саша женаты уже давно, их сыну двадцать один год, у него уже своя, отдельная жизнь, только квартируется до сих пор с родителями.
А у них все мирно, однообразно, предсказуемо. Галя приходит домой пораньше, делает какие–то дела, суетится, потом кормит ужином своих мужчин. Те едят молча, жадно, скупо кивая, если вкусно, а если блюдо не удалось, Мишка вздыхает, а Саша отталкивает тарелку.
— Я, Галка, такое есть не стану. Выкидывай! — говорит он, потом, видя, что супруга расстроилась, добавляет мягче:
— Да с каждым бывает, Галчонок! Мясо порченое подсунули тебе, все эти торгаши на рынках — через один воры и пройдохи. Выбрось и не морочь голову!
Он даже как–то неловко гладит Галю по спине, утешает. Галина вздыхает и, обернувшись, улыбается ему.
— Ладно, Саш, извини. Может тогда яичницу пожарить?
Он соглашается, просит подать в комнату.
— Я пока телек посмотрю. Устал сегодня, спину ломит, прилягу на диван, — поясняет свой уход Саша.
А Галочке не сложно подать и на диван, раз спина–то у мужа болит. Она его любит, не так, как раньше, конечно, остыло всё, успокоилось, но всё равно любит. Ну или просто живет и другой жизни себе уже не представляет. Вон, сын растет, у него теперь пусть жизнь будет, а у Гали с мужем уже, считай, прошла. Ну или почти…
… Сегодня Галя отпросилась с работы, срочно нашла себе замену и приехала в Ступино. Ей позвонила соседка, Антонина Петровна, сказала, что на участке хлещет вода и перекрыть её нет никакой возможности.
— Как нет возможности, теть Тонь?! У нас вентиль у калитки, там ещё «бабочка» красная приделана! Поищите, пожалуйста, я не могу приехать, у меня же работа… — зашептала в трубку сотового Галочка, оглянулась на сидящих в учительской коллег.
— Нет, Галя, не могу. Приезжайте, перекрывайте. Некогда мне чужие краны чинить. И потом… Потом не работает он, вот! Извини, у меня дела. Дела у меня, слышишь? И окно у вас открыто, не воры ли забрались? — И бросила трубку.
Галина пробовала дозвониться мужу, но так и не смогла, провела ещё два урока, уговорила подругу подменить её и поспешила на вокзал…
Господи, как тихо в Ступино осенью, покойно. Дачники разъехались, не кричит нигде радио, не шумят косилки, не смеются гости, сидя за большими столами в беседках… Только где–то стучат молотками рабочие, надеясь успеть до заморозков сделать крышу, кто–то жжет листву, пахнет чуть резковато, едко, но приятно. Галя на минутку замерла, любуясь осыпанной красными ягодами рябиной и чуть сморщенными, похожими на миниатюрные гранаты, плоды шиповника, потом снова быстро зашагала по дороге к участку. Вон уже показался из–за зарослей боярышника их голубенький, с белыми резными кружевами наличников домик, низенькое покосившееся крылечко, бочка с водой. Окошко на кухне почему–то было действительно открыто, и из него полоскалось по ветру веселое голубое полотно занавески.
— Забыли что ли закрыть? Поспешила я, конечно, с отъездом, в суматохе всё как–то… — подумала Галина, потом принялась вспоминать, где лежат гаечные ключи. Если кран сломался, то придется быстро чинить. Или просто отключить весь участок, но тогда как же теплица? Саша сделал автоматический полив, нужно только, чтобы была вода…
С этими мыслями Галина подошла ближе, к забору, с удивлением увидела машину супруга в распахнутом настежь гараже, хотела позвать Сашу, но так и не окликнула его, встала на мысочки, принялась рассматривать что–то на участке, потом резко дернулась, как будто её ударили по спине хлыстом, нахмурилась, сглотнула так, как будто взяла в рот что–то кислое, поморщилась, закусила губу и, развернувшись, быстро пошла прочь. Её, кажется, кто–то окликнул, но Галя не обернулась, даже не помнила, как дошла до станции, купила обратный билет, доехала до Москвы, потом нырнула в метро. Ей что–то говорили, но она не слышала. Не до того сейчас…
… — Мам! Мам, я дома, — ввалился в прихожую Мишка, бросил на полку ключи, зашебаршил пакетом, вынимая продукты. — Мам, купил всё! В холодильник положить?
Галина была в ванной, Миша прислушался, оттуда доносился шум воды и, кажется, работала стиральная машинка.
Галя едва успела вернуться до прихода сына, убежала в ванную, как только услышала, что он открывает дверь. Он не должен видеть её такой.
Она ещё постояла, глядя на себя в зеркало, наклонилась над раковиной, плеснула себе в лицо воды, холодной, пахнущей хлоркой, взяла с крючка полотенце, вытерлась.
— Мишка, милый, а я вот пораньше освободилась, зашла в парикмахерскую, потом домой… Ты голодный? Я сейчас разогрею. А хлеб ты купил? И…
Она говорила быстро, смеялась даже чему–то, отворачивалась. А сын всё заглядывал ей в лицо, настырно и безотвязно. Миша всегда её чувствовал, даже если она пыталась смеяться, шутила и говорила о ерунде. А он понимал, что у мамы на душе скребутся кошки, подходил и крепко–крепко обнимал…
Только бы сейчас ничего не понял! Как же она ему скажет–то?! Нет… Не скажет. И точка.
— Хлеб я купил. Вон, на столе же. Ма, ты чего? — Сын опять «вот так» смотрел на неё.
— Я? Ничего. Просто пришла пораньше, вот, умылась. Ты подожди немножко, сейчас буду тебя кормить. Сейчас! — Галина потрепала Мишку по волосам, едва дотянулась, чтобы поцеловать в щеку. Сын послушно наклонился.
От мамы пахло духами, немного мылом, а глаза были очень грустные.
—Укроп какой! Как у Андро! — с удовольствием хрустел веточкой Миша, наблюдая, как мама, развязав тесемки фартука, снимает его, привычным жестом поправляет прическу и садится на против него.
— Да ну что ты… На рынке он у всех одинаковый. Ты ешь, а то котлеты остынут. Ешь! — Галочка подвинула тарелку, тоже стала ужинать.
— Отец когда приедет? Мне с ним насчет мотоцикла поговорить надо. Сосед, Николай Андреевич, мне свой мотик отдать обещал. Вот, хочу с папой обсудить, — пояснил Миша.
— Папа? Не знаю. на работе он… Когда–то придет, — рассеянно ответила Галя, опять вскочила, хотела поставить греться чайник, но тут вдруг закружилась голова. У неё теперь часто так бывало, наверное, давление.
— Ма, ты что? Ты падаешь? Мам! — парень поддержал мать за плечи, усадил обратно за стол. — Совсем довела тебя эта мелочь! Не работа, а черти что! — кипятился он на правах мужчины в этом доме, пусть не первого, но мужчины. — Ты во сколько вчера легла? Думаешь, я не слышал, что в три? А я всё слышал. Мама, так нельзя, ты должна высыпаться, а то заболеешь. Ты мне всегда так говорила, а сама?! Кому нужны эти жертвы, эти тетрадки, отметки? Ну что ты молчишь?!
Миша отчитывал мать так, как когда–то выговорила ей бабушка Поля, мамина мама. Приехав к ним в гости и увидев заморенную Галю, которая тогда работала в школе в две смены, Полина Семеновна расходилась ни на шутку, ругала дочь, зятя, даже трехлетнему Мишке доставалось за пятно на рубашонке или разбросанные игрушки. Бабушки нет, а ее голос до сих пор у Мишки в голове…
— Я разве молчу? Миш, я ем, — как будто весело ответила Галя. — Спасибо за чай. Мишук, а, может, на Новый год поедем куда–нибудь?
Сын замер, не донеся чашку до губ.
— В смысле? Мы же на дачу всегда… Чтобы в родных стенах и на свежем воздухе, так сказать, встретить и проводить… — прохрипел он, откашлялся, положил в рот конфету. Мишка был жуткий сластена.
Баба Поля его за это ругала, а папина мама, баба Даша, наоборот, приносила сладости мешками, только бы внуку было радостно. Бабушки спорили, не разговаривали друг с другом месяцами, а их мужья только вздыхали. Что поделать, бабье племя такое — единственный внук, как же его поделить?!..
— А я больше не хочу на дачу. Ну сколько можно?! Найдем дом отдыха, забронируем, в тепле, в уюте… — пожала плечами Галина, сделала ещё один глоток чая.
Мишка любил наблюдать, как мама пьет чай. Было в этом что–то успокаивающее, родное, домашнее. Она, её легкий халат, тапочки с ромашками на мысочках, чашка с блюдцем, кобальтовая, от сервиза... Мамины пальцы, тонкие, ухоженные, берут эту чашечку за ручку, нежно, аккуратно подносят ко рту, мама делает глоток и улыбается. Ей хорошо, а значит, хорошо и Мише.
Но не сегодня.
— Миш, ты иди, я сама всё помою. Иди, отдыхай! — Галя принялась суетливо убирать со стола, почти вытолкала сына из кухни. Тот вяло посопротивлялся и ушёл к себе в комнату…
Он не слышал, что кто–то позвонил в дверь, что мама с кем–то разговаривала, даже, кажется, ругалась. Миша уснул и всё пропустил…
Александр вернулся ближе к девяти вечера, шумно хлопнул дверью, скинул ботинки, потянулся, зевнул, глядя на своё отражение в зеркале.
— Галка! Миша! Есть кто живой? Я дома! Чего не встречаете? — крикнул он, выругался, споткнувшись о ботинки сына, прошел сразу на кухню. Там горел свет. Галина стояла у плиты, кажется, варила кашу.
— Привет! — гаркнул ей муж, сел за стол. — Покормишь?
Галина вздрогнула, привернула конфорку.
— Привет, Саша. Что же ты так поздно? Я тебе звонила, звонила…
— Да на работе задержали. Совещание, и мне надо быть обязательно. Потом у начальника битый час в кабинете просидели, он всё никак не мог сметы подписать. Я не знаю, как такие люди — без ума, без разума — на высоких постах сидят! — возмущенно ответил Александр, подвинул к себе тарелку с ужином.
— А кто же там должен сидеть? — поинтересовалась Галя.
Мужчина даже подавился. Кажется, ответ очевиден!
— Галь, ты чего? — наконец спросил он.
— Ничего. Я была на даче, Саша.
— При чем тут дача? Мы же вместе ездили в воскресенье, забыла что ли чего? Я не поеду, слышишь? У меня работа, объект новый, надо рассчитать… Занят!
— Не в воскресенье. Сегодня была. Я видела тебя и эту женщину. Саш, это же гадко, понимаешь? — Галя обернулась, устало посмотрела на мужа. — Это дача моих родителей, моей бабушки. А ты там… Да как ты вообще посмел?! Что, нигде больше угла не нашлось? — Она вдруг схватила тряпку, как будто хотела ударить Сашеньку по лицу, тот откинулся на стуле. Но Галя просто вытерла ею стол, усмехнулась. — Ты должен уйти от нас с Мишей. Сегодня же.
Сашка сначала смотрел на жену недоуменно. Какая дача, как она там оказалась, она же на работе, в этой своей школе! Саша все продумал, забрал накануне ключи из её сумки, позвонил Наденьке, велел взять кое–какие вещи, встретил её, вместе поехали, Надя же не знает, где у него дача. У НЕГО! Да мало ли, чья это была раньше халупа?! А кто там горбатился, кто пол менял, водопровод делал, кто забор новый ставил? Он, Саша. Значит, и дача его, а не Галкина!
Но как она туда попала? Сегодня, в разгар рабочей недели… И вот говорит, чтобы он ушёл… Куда же он пойдет?!
— Что ты несешь, Галина?! С чего я должен уходить, куда?! Что ты там видела, на даче этой проклятой?! — возмущенно ударил он кулаком по столу.
— Всё видела. Ты знаешь, крылечко у нас хорошее, от калитки просматривается. А теперь ты доешь, соберешь вещи, попрощаешься с сыном и уйдешь, понял? И Мише расскажешь, почему уходишь. Сам скажешь! — Галя отвернулась к окну. На улице было уже темно, в отражении она видела, как вытянулось лицо мужа, как он нервно ковырялся в тарелке.
— А что, собственно, произошло? — после некоторого молчания и сопения спросил он. — Да, я был на даче, с женщиной. Ну и что? Галчонок, это всё ерунда на постном масле! Глупая, ты что, приревновала? Да я просто ей луковицы гладиолусов отдавал, Наде–то!
— Я видела, как ты ей луковицы отдавал. Знакомо очень, — усмехнулась Галя. — Надя, говоришь? И что же в ней такого? Чего тебе не хватает тут? — Галка сорвалась на крик, кинула на пол тарелку, та разбилась, Саша вздрогнул, подобрался весь, подтянул вверх ноги. — И так всё для тебя, всё, как ты любишь! Даже прописку тебе тут сделали, а то ты, бедный, чувствовал себя «на птичьих правах», вечером тенями ходим с Мишкой, чтобы не побеспокоить, ты же у нас устал, лежишь, голова у тебя болит. По выходным мать твоя приезжает, всю душу мне вынимает, то не так, это не так. «Ох, мой Саша такой бледный! Уработался совсем!» — передразнила Галина свекровь. — А хочешь, я ей расскажу, почему ты такой бледненький? Ей понравится! Позвонить, чтобы к новой невестке готовилась? Только, пожалуй, та твоя, «дачная», к ней в больницу ездить не станет, если что, бульоном кормить и ноги бинтами перевязывать тоже не будет. Да как ты посмел, Саша, в наш дом, где Мишка вырос, откуда, собственно, мы его и привезли, притащить ту, чужую?! Ненавижу тебя! Ненавижу!
Она хватила второй тарелкой об пол. Гале даже понравилось, как муж втягивает голову в плечи при звуке бьющейся посуды, как со страхом на неё смотрит.
— Галя! Галочка, ты чего?! — Саша встал, медленно подошел к жене, протянул руки, хотел обнять, но она вырвалась. — Галчонок! Да это всё пустое! Ну я же мужик, ты пойми, иногда хочется же… А ты постоянно устаешь, не дождешься от тебя ласки, внимания. Да погоди, не бей! Выслушай! — поймал он её руку, мягко опустил. — Ну плотское же не отменишь, Галя! А люблю я только тебя, моя хорошая! Надька… Она ж д у р а! У нее только тело пышное, а мозг как у куренка. Ошибся я, повелся на удовольствия, потому что сил больше нет, пашу, как лошадь и…
— Как козлик.
— Что? — сбился Саша.
— Как к о з е л, говорю, травку щиплешь. Так что там Надя, говоришь? Глупая совсем? — вскинула бровки Галочка. Ей и правда показалось, что муж стал похожим на четвероногое животное, только бородки не хватает.
— Не обзывайся, Галя. Это отвратительно, ты же педагог! Надежда — это минутная слабость, я мужчина, и мне свойственно так ошибаться. Да она даже в «этих» делах, — Сашенька хищно окинул взглядом Галину фигуру. женщина поплотнее запахнула халат, затянула поясок, — тебе проигрывает. Надька — разгульная женщина, к каждому на шею вешается, умеет окрутить, а я поддался. Каюсь. И готовит она скверно, у меня потом такая изжога от её оладий случилась, еле доехал до тебя, Галочка! И я её уволю, слышишь?! Ну не я, а начальник, я попрошу, наговорю на неё всего, и её уволят. Не место в нашем коллективе таким падшим женщинам! Так что, Галя, зря ты волнуешься. Я тебя любил и люблю. И хватит об этом. Налей–ка мне лучше чаю!
Мужчина взял Галину чашечку, синюю, с золотой каемкой по верху, протянул жене, но тут кто–то налетел на него сзади, стал бить по спине кулачками, кричать и плакать.
Чашка выпала из ослабевших Сашиных рук, упала на пол, разбилась. Сашка испуганно обернулся. Перед ним стояла Надя, зареванная, злая, с потекшей по щекам тушью, ну сущая ведьма.
— Ты что тут делаешь?! — прошептал мужчина, отступил на пару шагов.
— А она, Саш, пришла тебя у меня забирать. Так и сказала, хочу, мол, вашего Сашу себе. Я молодая, он меня любит, а вы, ну то есть, Саш, я, для тебя обуза. У вас впереди счастливая семейная жизнь, а у нас только старость с больничными «утками». Так что вот, говорит, отдайте. Саш, я тебя отдаю. Уходите оба! — пояснила Галина. Она вот–вот упадет в обморок, хоть бы кто–то всё это прекратил, а то очень больно…
Надя опять ругалась, цепляясь за рубашку Александра, тот шарахался от её длинных ногтей, падали на пол стулья, потом откуда–то появился Мишка и сосед, дядя Лёша. Они вытолкали Надежду и Галиного мужа в коридор, потом Михаил собрал в большую спортивную сумку отцовские вещи, выбросил и её на лестницу.
Нади там уже не было, она убежала плакать к подруге. А Сашка послушно ждал.
— Ключи от машины дай! — велел он сыну.
— Пешком ходи, раз молодой такой! — огрызнулся Мишка и захлопнул дверь перед носом отца.
А потом он опустился на пол рядом с матерью. Она некрасиво, как кукла, вытянула вперед ноги, повисла над ними уснувшей марионеткой и плакала беззвучно, только слезы капали не Мишкины руки.
— Мама! Мамочка! Ну что ты! Ты у меня самая лучшая, самая–самая, слышишь?! И я тебя очень люблю, я никогда тебя не предам! Не плачь, мама! Ну что же ты мне ничего не сказала?! И откуда у нас взялась эта женщина? Я всё пропустил…
Надежда раньше уехала с дачи. Она видела, как Галина стояла у калитки, какое у неё было растерянное, ужасно старое лицо, и решила, что отвоевать мужика у такой рохли проще простого. Саша Надю любит, он много раз это говорил, да и ласковый он такой, как только по любви бывает! Сашу скоро повысят, а значит, Надя выйдет замуж уже за заместителя начальника, это очень хорошо. Но надо же как–то по–людски все провернуть, надо поговорить с этой Галкой.
Надюша узнала адрес, прямо с дачи, восторженная, ещё румяная от поцелуев, поехала к сопернице, даже торт по дороге купила, постояла у подъезда, юркнула за каким–то стариком внутрь, позвонила в дверь и…
И растерялась. Галина стояла перед ней такая уверенная, строгая, «училка» до мозга костей, а Наденьке всего–то двадцать семь, она робкая, воздушная, сердечко–то как зашлось испуганно…
Надя сглотнула, представилась, Галя разрешила ей зайти. У Галки милая, уютная кухня, чистенькая, светлая. А Надя снимает комнату у древней старухи. Та дерет с девчонки немерено денег. Несправедливо!
— … Так вы отдадите мне его? — наконец, после долгих объяснений, спросила Надя.
Галя вцепилась в край занавески, закусила губу, стало больно, во рту появился привкус железа.
— Забирайте, конечно. Ну не козлик же он у меня на привязи! Только я вас хотела предупредить… — Галя не договорила, потому что как раз вернулся муж, и она предложила Наде подождать пока в соседней комнате, а потом они бы втроем сели и всё решили…
… — Мама, что же ты плачешь, а? Мамочка… — Мишка зарылся в мамины волосы носом, втянул их запах, пошевелил ноздрями, как лошадь.
— Миш, понимаешь, у нас, то есть у меня, будет ребенок. Ну а как же теперь, если отец нас предал, а? Я узнала недавно, и я старая, конечно, но я всё же хочу, чтобы этот ребенок родился. Я его уже люблю. Только ты не бросай меня, Миш, хотя бы пока он не родится…Я не знаю, как дальше жить. Но я разберусь, я сосредоточусь. Просто пока никак не получается. Миша… — Галя понимала, что валить всё на Мишку не педагогично, совершенно нельзя и нехорошо, он же сам ещё ребенок, но у неё больше никого не было…
Мишино лицо вытянулось, он присвистнул, почесал макушку, сглотнул, потом улыбнулся и опять присвистнул.
— Это чего ж, у меня будет брат? — спросил он.
— Почему обязательно брат, Миша?! Сестра тоже может быть. Я очень хотела девочку, но никак не… Словом, ты не расстроишься, если родится девочка? — шепотом спросила Галина.
Он не расстроится. Он будет очень рад, потому что у всех его друзей есть сестры или братья, и это очень круто!..
… Галину выписали из роддома в конце мая. Мишка, в костюме, смешной, даже постригся ради такого дела, стоял с цветами и переминался с ноги на ногу. Он встречал маму и сестру.
Как только Галя вышла из выписной, медленно, осторожно, потому что внутри все еще болело, он сунул цветы первой попавшейся медсестре, подошел к матери, растерянно посмотрел на неё.
— Мам, я тебя люблю! — наконец сказал он, глядя на сердитый комочек у нее на руках. комочек что–то вякнул, потом тоже посмотрел на Мишу. Так началась новая любовь, совершенно непонятная, взрывная, шумная, с возней и ссорами, но безумно крепкая любовь Вареньки и Мишки, сестры и её старшего брата. Если одна любовь умерла, то другая должна родиться!
— И я тебя люблю, сынок. Возьми, пожалуйста, Варюшу, — попросила Галина.
Миша сначала замотал головой, испугался. Но потом собрался с духом, подхватил Варьку, подмигнул ей, она отвернулась.
— Ма, я ей не понравился…
— Понравился, просто она стесняется, — пояснила Галя. — Поехали домой, пожалуйста, а?
Дома их ждала баба Даша. Она убралась, помогла накануне Мишке всё приготовить, затарила холодильник едой и теперь тихонько ждала, не выгонит ли её бывшая невестка.
Галя не выгнала. Варя же внучка, а у внучки должна быть бабушка. А дальше время покажет…
Александр после развода пару раз приходил к Галине, просился обратно, потом уехал в другой город, оттуда присылал алименты на Варюшку. К самой девочке его не подпускал Миша, гнал, замахивался кулаками. Саша на рожон не лез, да и не надо ему это. Пусть сами там с младенцами сюсюкают. А уж он проживет! В боку только что–то стало колоть, не печень ли? Ну ничего, заболеет — Галка к нему примчится, она же его любит, глупая! Всё равно любит, ведь он, Саша, — Апполон и Давид! Вот остынет Галочка немножко, вырастет Варя, и заберут они Сашу обратно, мужик–то в семье нужен!
— Заберут! Непременно! — каждый Новый год обещает самому себе Саша. Пока не сбылось…
Автор: Зюзинские истории.
Спасибо, что прочитали этот рассказ ❤
Сталкивались ли вы с подобными ситуациями в своей жизни?