«Фашистята». Так называли детей, родившихся от немецких оккупантов

Изменницы Родины, фашистские подстилки со своими выродками. В то время когда весь советский народ в едином порыве ковал и приближал Победу, они лежали в одной постели с врагом. Так считает майор НКВД Прохоров, который прибывает на остров, где работают женщины, родившие детей от немцев во время оккупации. Это завязка фильма Веры Глаголевой «Одна война», вышедшего в 2009 году.

Фильм непростой, в чем-то спорный, но это единственное художественное осмысление проблемы, о которой в Советском Союзе не принято было говорить — отношение общества к женщинам, вступившим в половую связь с немецкими оккупантами, и их детям. Иногда рожденных от немцев называли нейтрально «немчиками», но чаще всего «фашистятами». Что с ними стало после войны, сумели ли женщины скрыть факт сожительства, как их наказывало государство?

Страх, голод и насилие
Ни после войны, ни тем более во время нее государственные органы вопросом рождения детей от оккупантов предметно не занимались. То есть не вели статистику, не забирали детей. Никакого массового направления «немчиков» в детские дома не существовало. Их отправляли туда, если только мать лишали свободы.

В советском Уголовном кодексе не существовало статьи за половой коллаборационизм. Зато была статья 58 «за контрреволюционную деятельность». Статистика НКВД за 1944–1946 годы показывает резкое увеличение количества осужденных по ней женщин — 240 тысяч гражданок СССР. Не все они, конечно, были матерями «фашистят», и определить сколько из них наказали за реальное сотрудничество с врагом, а сколько за сексуальную связь с ним не представляется возможным.

Впрочем, важна не статистика и числа, а судьбы людей и причины, заставлявшие женщин вступать в половую близость. Таких причин три, плюс сексуальное насилие, которое стоит отдельно.

Первая — страх и угроза смерти в случае отказа. Хотя фактически это то же самое насилие или принуждение к сожительству, но тут женщина хотя бы имела возможность отказать. Вторая причина — голод. Она была больше характерна для городов и многодетных матерей, которые не имели возможности заработать на пропитание. Третья причина весьма банальна и характеризуется простой поговоркой: «в поле ветер, в ж... дым». Речь идет о банальной любви, а в большинстве случаев — молодой дурости.

И, наконец, насилие. Оно у нас совсем не исследовано и судить о его масштабах сложно. Не брать же в расчет пропаганду, которая использовала эту больную тему: «На оккупированной территории враг насилует ваших жен, сестер и матерей». Да, насилие, безусловно, было, однако хорошо известно, что оно осуждалось германским командованием. Так, в июне 1942 года Вермахт выпустил «Памятку о поведении немецкого солдата» на занятых территориях. Один из ее пунктов гласил: «Ограничить контакты солдат с женской половиной гражданского населения ввиду угрозы причинения вреда чистоте германской расы».

И командование не только призывало, оно еще и наказывало. По данным немецкого историка Регины Мюльхойзер, только в 1944 г. полевые суды вермахта осудили 5349 германских солдат за «запрещённые сексуальные сношения с русским населением». Но это капля в море, так как на местах офицеры сквозь пальцы смотрели на запреты сверху.

«Немецкие подстилки»
Как относились женщины к собственной беременности, одному только богу известно. Кто-то избавлялся от нежелательного плода (если имелись подходящие условия и специалисты), кто-то совершал суициды. А были и те, кто топил рожденных от фрицев детей, «как котят». Доктор исторических наук и специалист по проблеме коллаборационизма в годы Второй мировой войны Борис Ковалев приводит такой случай: на оккупированном северо-западе России женщина «прижила» от немцев двух детей; в день освобождения её деревни она принесла малышей на дорогу, положила на землю и с криком «смерть немецким оккупантам!» убила их булыжником.

Но это крайности. В основном же женщины рожали. И попадали под пресс осуждения общества: родственников, соседей, односельчан, сослуживцев. Неважно было, добровольно ли она легла в постель или ее изнасиловали — «немецкими подстилками» называли всех без разбора. С такой обструкцией было сложно жить, некоторые матери с «немчиками» еще в оккупации уезжали из родных мест и селились там, где про них никто не знал. Но большинство оставалось на месте. Видимо, для того чтобы почувствовать «настоящее» отношение к себе и ребенку.

С момента освобождения оккупированной территории Красной Армией для таких женщин начинался сущий ад. Сначала передовые части по доносу партизан и подпольщиков вершили правосудие без оглядки на нормы «социалистической законности». Как? Расстреливали, как же еще. В качестве доказательства можно привести докладную записку Абвера, обнаруженную вышеупомянутым историком Мюльхойзер в Федеральном архиве Германии. 16 февраля 1943 года частями Красной Армии был освобожден Харьков. Но ненадолго — в марте гитлеровцы его заняли вновь. Абвер в своей записке докладывал, что за то недолгое время, пока город был в руках советской стороны, погранвойска НКВД расстреляли 4 тысячи жителей:Вторыми в дело вступали органы СМЕРШа, которые «зачищали» коллаборантов, но уже с применением норм закона. И третьими были органы НКВД, проходившие своей «сетью» по дворам и домам сел и городов, выявляя пособников фашистов. Но поскольку таковых после военной контрразведки оставалось уже мало, в их разряд добавляли «немецких подстилок», оформляя дела по статье 58-1 — измена Родине.

Однако в эту сеть попало по самым большим оценкам только 20% таких женщин и в основном в городах. В сельской же местности на рожениц «немчиков» не доносили. Презирали, обзывали, но в НКВД не «стучали». Да и сами «немецкие жены» не сидели на месте, покорно ожидая своей участи. Многие меняли место жительства, «теряли» документы на детей и потом заявляли, что они родились до оккупации. И это проходило — кто там в послевоенном хаосе будет разбираться с датами рождения малыша, когда его изможденность не позволяет определить возраст по внешнему виду.

«Он маму всё равно что изнасиловал»
Ну а как жилось самим детям — «фашистятам» и «немчикам»? Тяжело, если они росли там, где родились и где про обстоятельства их рождения знали плюс-минус все. Если же такой ребенок поступал в детдом, то о его реальном отце не догадывались даже воспитатели (мать-то осудили за измену Родине, поди разберись, что она натворила на самом деле).

Из всех официальных документов по проблеме «немчиков» известен лишь один. Это письмо заместителя Наркома иностранных дел Ивана Майского в адрес Сталина, датированное апрелем 1945-го. Он предлагал «поголовно изъять всех этих «немчат», переменить им имена и разослать в детские дома». Однако никакой реакции не последовало и системных репрессий в отношении «фашистят» в Советском Союзе не проводилось.

Большинство из тех, кто вырос у матерей, не попавших под каток НКВД, так и не узнали о своем происхождении. Вера Глаголева после фильма «Одна война» рассказывала в интервью, что сценаристу было чрезвычайно сложно работать с фактологическим материалом — приходилось буквально по крупицам собирать информацию о женщинах, родивших от немцев. Их дети — выросшие и постаревшие «немчики», наотрез отказывались общаться на тему своего рождения. А те, кто соглашался, никто не осуждал матерей: «Он маму всё равно что изнасиловал».

Один пожилой мужчина рассказывал, что вырос в уверенности, что его отцом был партизан, казнённый гитлеровцами. Реальность оказалась жестокой — мать раскрыла тайну его происхождения лишь на смертном одре, умирая от рака:Сегодня, конечно, не существует никакой проблемы «вражеских» детей. Людям, которые родились в годы оккупации от немцев, сейчас уже за 80, и вопрос собственного происхождения заботит их меньше всего. Но в любом случае, не должно быть ни «немчиков», ни «фашистят». Дети ни в чем не виноваты — тут и обсуждать нечего.