С раннего утра Красную площадь заполнили полки стрельцов. «Они были все хорошо одеты». Гражданского люда обоих полов набежало столько, что на площади они не уместились и заняли крыши «ближайших домов и сараев, вследствие чего некоторые крыши от большой тяжести провалились».
Здесь иностранцы могли вблизи наблюдать русских женщин, которые обычно сторонились чужих глаз. Они, свидетельствует Роде, «большею частью красивы. Но все они, как красивые, так и дурные, портят себя румянами, которыми злоупотребляют». Обычай, так и не изжитый за минувшие века…
 Русские дамы XVII века «носят два кафтана: нижний в обтяжку, верхний же пошире, с длинными рукавами до земли. Кафтан этот, смотря по знатности особы, бывает наряднее или проще, причем даже женщины скромного происхождения шьют его из тафты или дамаска и украшают его со всех сторон золотыми или серебряными кружевами».
Выйдя из Кремлевского дворца, царь около получаса молился в храме Василия Блаженного. Из церкви он вышел в сопровождении сонма священнослужителей и вельмож. Митрополиты и епископы двигались перед царем, под руки поддерживаемые, как и монарх, двумя служками, а бояре и другая знать шествовали следом. Процессию сопровождали попы и монахи с покрытыми «барашками» ветками вербы, долженствующими символизировать пальмовые ветви, которыми постилали дорогу входящему в Иерусалим Иисусу. «Царь был в золотой короне, на верху которой – крест из бриллиантов. Вокруг шеи – воротник сплошь из драгоценных камней. В правой руке он держал скипетр, не менее ценный». Под песнопения Алексей Михайлович поднялся на помост, устланный коврами, три раза перекрестился перед Евангелием «в переплете, отделанном золотом, и с золотой застежкой», отдал скипетр и корону, которую положили на золотое блюдо, и после благословения получил из рук патриарха освященную веточку вербы. Такие же пушистые веточки розданы были придворной знати, ближайшим к помосту стрельцам, а остальные разбросаны толпе.
После того, как «пальмовые» ветви были все розданы, двое юношей подошли к столбу, к которому был привязан конь, весь укрытый белым холстом – только глаза темнели сквозь прорези. Коня дрессировали целый месяц, приучая ходить медленно, а в течение последних трех дней почти не кормили, чтоб он ненароком не испортил торжества исправлением естественной надобности. И берегли пуще глаза. Ведь кары за недолжное исполнение служебных обязанностей, а паче за неуважительное отношение к царю и церкви следовали незамедлительно и были суровы. 
Сообщив «хозяину» коня, что «он надобен Господу» (Евангелие от Луки), юноши подвели животное к помосту. Царь с него сошел и взял в руки шелковую узду. По приставной лесенке на коня, дополнительно укрытого несколькими разноцветными попонами, поднялся патриарх и сел боком, держа в левой руке Евангелие, а правой с крестом благословляя честной народ. Стрельцы пали наземь и оставались в таком положении, пока процессия не скрылась за воротами Кремля, долженствующего имитировать Иерусалим. Перед процессией двигалась, влекомая четверкой лошадей, большая телега со стоящим на ней деревом. Дерево было украшено лентами и увешано яблоками, а на нем и подле разместились дети наиболее знатных бояр, которые раздавали срываемые яблоки зрителям.
За исполнение обязанностей поводыря евангельского «осла» патриарх платил царю что-то около 100 рублей – целое состояние по тем временам. 
По окончании празднества государь жаловал послов «кормом с царского стола». В Вербное воскресенье 29 марта 1665 года «корм» состоял из 64 блюд и соответствующего количества напитков. «Теперь, - пишет Витсен, - была рыба, а именно: осетр, очень крупная семга, щука, красная и черная икра, стерлядь, морской язык (рыба косорот) размером, наверное два фута в квадрате, все с разными приправами. Были паштеты, пироги с икрой, другие начинены чесноком и луком, большие пироги и печенье из толченой рыбы, которые сильно пахли, грибы в масле, печень, жаркое из осетра». Как никак, великий пост, скоромное под запретом…
                Светлое Христово Воскресение
Москва; три с половиной века назад.
«Я верхом объехал вокруг всего города; притом что лошадь шла быстрым шагом, это заняло целых три часа», - с нескрываемым удивлением записал в 1665 году в своем дневнике Николаас Витсен. Москва была тогда одним из крупнейших городов Европы. А барон Августин Мейерберг, австрийский дипломат, такой увидел русскую столицу в 1661 году: «При большинстве домов находятся обширные пустыри и дворы, к очень многим домам примыкают еще огороды, плодовитые сады, да, кроме того, разделяют их друг от друга довольно обширные луга, вперемежку с ними бесчисленные, можно сказать, церкви и часовни». Другие авторы говорят о двух и трех тысячах московских храмов. При двухстах тысячах жителей.
И вот эти «несколько тысяч церквей, почти все из камня», со звонницами, оснащенными от нескольких до десятков колоколов, с наступлением пасхальной ночи взрывались многоголосым трезвоном. Нам теперь невозможно представить все величие звучания этого могучего оркестра, разместившегося на пространстве в пределах современного Садового кольца.
«Торжественные шествия, или церковные ходы бывают по всему городу, весьма пышные, причем и сам царь принимает в них участие», - делится своими впечатлениями о пребывании в Москве в 1670 – 1673 годах уроженец Курляндии (Западной Латвии) Яков Рейтенфельс.
«В день Пасхи, до полудня, я снова видел царя, роскошно одетого, который с большим благоговением вышел из собора в Кремле», - записывает в своем дневнике Николаас Витсен 5 апреля 1665 года. В процессии шли сначала бояре, за ними, с главным митрополитом во главе (патриарх Никон был в опале и уединился в им же построенном Новоиерусалимском монастыре), духовенство с иконами и хоругвями, группа мальчиков-служек с зажженными свечами, а на некотором расстоянии от них – государь в сопровождении наиболее близких бояр. «Он был одет в кафтан из золотой парчи, держал скипетр в руке и шел с непокрытой головой». Чуть позади царя шествовал босой юродивый, на плечи которого была лишь наброшена хламида, да короткие штаны прикрывали срамные места.
Юродивые на Руси всегда были почитаемы; считалось, что им, отрекшимся от мирских забот и мирских же удовольствий, уединившимся в себе, открываются высшие истины и посещает их дар чудотворства. «Им оказывают большой почет; их часто сажают среди знати на почетное место за столом, а хозяйке дома велят подавать им водку и целовать их». Наиболее знаменитый из русских юродивых – Василий Блаженный, причисленный к лику святых. При его погребении в 1552 году присутствовал сам Иван Грозный со всеми боярами, и под его именем известен в народе храм Покрова Богородицы на Красной площади.
После процессии царь предстал народу верхом на коне в обществе столь же блистательно одетых всадников. «Некоторые лошади были накрыты попонами из золотой парчи, другие – из серебряной, у третьих попоны были расшиты камнями, жемчугом и бриллиантами; стремена из серебра или великолепно позолочены, узда и сбруя из кованого позолоченного серебра, седла да и сами лошади были не менее великолепны».
Но всех иностранцев, оказавшихся в Московии в пасхальные дни, особенно поражал обычай обмениваться крашеными яйцами, здравствуя друг друга возгласами «Христос воскресе! – Воистину воскресе!», и при этом лобызая даже незнакомых людей. «Каждый здесь так делает, и в поцелуе не откажет ни одна, какая бы ни была знатная дама, хотя бы и на улице. 
Нет комментариев