В свое время Эрнест Ренан прочитал в университете Сорбонны лекцию под названием «Что такое нация?», в которое сформулировал такое понятие - «ежедневный плебисцит». Что под этим подразумевается? А вещь нам, европейским народам, и понятная и в данное время весьма привычная – отстаивание прав на национальное самоопределение, национальные символы, национальную историографию и интерпретацию истории, также другие формы реализации национальной идентичности на микроуровне, то есть на уровне повседневной национальной жизни той или иной общности. То, что призвано отвечать на вопрос, что такое быть «немцем, испанцем, шотландцем и т.д.».
Коснемся подробней символов. Именно они играют зачастую ключевую роль, не только определяя принадлежность к нации, но также и саму идею нации. Статус и сохранность нации нередко находятся в зависимости от статуса ее национальных символов, включая символы прошлого, что и определяет их огромную значимость. Именно поэтому по-настоящему национально мыслящие люди были, есть и будут готовы самоотверженно отстаивать эти символы и следовать за национальными лидерами, которые идеологически устанавливают тождественность национальных символов и самой нации. Отсюда логичен вывод, что человек, ведущий борьбу за национальную идентичность, самосознание, национальный дух, культуру, язык, землю своего народа, его выживание, в конце концов, гораздо более силен, если эта борьба подкреплена должной политикой и практикой в области символов.
И здесь должно заметить, что наши враги из либерально-большевистского лагеря, а конкретно те, кто идеологически направляет беснующуюся на улицах Европы массу «антифозных хунвейбинов», тоже прекрасно все это понимают и активно стараются действовать на этом поле. Именно здесь корень, в частности, очень многих запретительных инициатив, которые на первый взгляд производят впечатления дремучего левого мракобесия, как, например, запрет в ФРГ на автомобильные номера с определенными комбинациями цифр, но на самом деле являются совершенно логичными и последовательными вещами в политике символов. Из этой же оперы заявление одного из главных подельников А. Меркель в ее преступлениях против немецкого народа Й. Гаука, что не может быть никакой другой немецкой идентичности, кроме той, в основе которой лежит Холокост. Отсюда нетрудно заметить, что в качестве символов нации, могут выступать весьма разнообразные вещи. Это может быть материальный объект даже весьма необычного вида, как например цветок чертополоха в петлице пиджака у шотландца, изображения и знаки типа «хризмы» (монограммы Христа) для ортодоксального христианина или руны для германца, конкретные исторические личности и даже целые исторические события типа битвы на Косовом поле для сербов.
Сами же символы могут вести даже конкурентную борьбу друг с другом за место в самосознании народа. Так несмотря на то, что высшей и весьма желанной (особенно у пилотов времен Первой мировой войны) военной наградой Германии до 1918 года был введенный еще Фридрихом Великим орден Pour la Merite (он же «Голубой Макс») символом немецкой воинской доблести стал более молодой Железный Крест, который своим видом вызывал отсылал к седой старине Средневековья, а конкретно к Немецкому Ордену. Или же, хоть еще со стародавних времен небесным покровителем Германии является архангел Михаил, персонифицированным образом Германии стала златокудрая воительница в доспехах, заявившая о себе в качестве символа в 19 веке. И, разумеется, между немецкими национал-патриотами и их всевозможными врагами также ведется безкомпромиссная борьба за символы для немецкой нации. И хоть конечной целью левых предателей и преступников является ликвидация Германии и немцев, сейчас они должны считаться с фактом их существования и потому их насущной задачей было и является внедрение в сознание немцев выгодного для своих целей ассоциативного ряда символов.
Про интерпретацию немецкой идентичности со стороны левачья я уже сказал. Добавлю еще только, что борьба может вестись за один и тот же символ, но за разную его интерпретацию. В качестве примера приведу историческую личность, немецкого поэта Шиллера. Если для национал-патриотов он воплощение определенного духа, «духа Шиллера», против которого по его личному заявлению воевал Черчилль и что лишний раз подчеркивает лживость заявлений про войну якобы против «фашизма» и за «освобождение» Германии, то для извращенного сознания леваков он автор гимна Евросовка, то бишь ЕС.
В материале, который был переведен из первоисточников и последует далее, будет рассказано о немецкой поэтессе первой половины и середины 20 века Марии Кале (Maria Kahle – нем.). У нее была весьма драматичная, но насыщенная событиями жизнь. Достаточно сказать, что после ВМВ ее произведения были запрещены так называемыми «освободителями», а это для меня уже достаточно давно стало своего рода «знаком качества», которому я в первом приближении ориентируюсь в пространстве немецкой культуры и в публицистике первой половины 20 века и даже конца 19-го. И, в том числе поэтому, личность Марии Кале, не говоря уже о ее произведениях, крайне важна, в чем читающие далее смогут убедиться, именно как символ для немцев. Символ неустанной борьбы за Германию, немецкий народ и немецкость, как таковую, вообще!
Алексей Курганов
--------------------------------
Мария Кале. Немецкая женщина и борец.

Это было недавно. Мария Кале, возвратившись из полугодичной поездки по Америке, рассказывала о своих поездках, ведя лекции по немецким поселениям и говорила о своем впечатлении. Из всех ее слов чувствовалось, какое увлечение и какое большое доверие к новой Германии живет в зарубежных немецких общинах.
«Бесконечно много было сделано за последний год», неожиданно добавила Мария Кале и мысли вернулись в февраль 1934 года, когда мы последний раз были вместе. Тогда поэтесса из немецкого приграничья побывала в объединении округов Севера, разговаривала во всех северо-немецких городах с BDM (Союз немецких девушек – прим. перев.) и была также в нашей новой школе женских вожатых. Мария Кале должна была сразу после этого выступить на юге в Саарланде на большой немецкой демонстрации… Свободный Саар, тогда еще лишь цель, сейчас стал фактом. Всеобщая воинская повинность, тогда необходимость, сейчас – само собой разумеющееся для каждого немца! Воля фюрера решила, а сила и вера единого народа способствовала осуществлению этого.
Прежде чем весной 1934 года Мария Кале отправилась в Америку, она побывала еще раз в Обернейланде. Мы рассказывали, как благодаря активности и жертвенности появилась эта школа, говорили, что каждая часть в этих помещениях имеет свою собственную историю, так как все было совместно «организовано» нашими девушками. Об этом вспоминала Мария Кале. Я рассказывала ей о дальнейшем развитии нашей работы, сообщала, что в Рейхе находятся чуть более 40 таких BDM – школ, что в ближайшее время на северо-востоке появится третья школа для райхсфюреринен (имперских вожатых – прим. перев.), одновременно появится школа в приграничье (Grenzland - прим. перев.)Это лишь маленькая выдержка из нашей работы и все же она показывает то, как настойчиво и целеустремленно работают над организацией и закалкой всей немецкой молодежи.
Мы сидели в моем служебном помещении в северо-западном Берлине. Вдаль шел вид над внутренними дворами и торговыми домами, через открытое окно проникал шум машин… Мы прислушивались к нему несколько секунд во время паузы в разговоре, а затем Мария Кале рассказала о 1928/29 годах, о тех годах, в которые она добровольно в качестве рабочей работала на фабрике, чтобы познать и понять неволю и волнение на предприятиях, людей, которые следовали ложному учению марксизма. Она говорила о противоречии, которое показывало себя в работницах того времени.
Она сравнивала свою деятельность на одной из вестфальских фабрик со своей работой на одном берлинском заводе-гиганте. «Моя занятость в Берлине была более разносторонней, там я должна была изучить всевозможные навыки, которые необходимы при собирании выключателя, так как я была там зарегистрирована как сборщица. Мои сослуживицы говорили: «Раньше работать было красиво; тогда каждая должна была собирать свой выключатель совершенно самостоятельно, однако с тех пор как мы работаем у конвейера, все разделено и всегда нужно делать одно и то же!» - Большинство девушек и женщин резко отличаются от типичных работниц в Вестфалии. Только теперь я узнала, как сильно все еще у них нахождение во власти мелко-буржуазного образа жизни. Здесь я столкнулась с «чистокровной пролетаркой», интересующейся политикой до фанатизма, неверующей, «свободной от предрассудков» - весьма холодной интеллигенцией. Общие беседы едва имели место в нашей бригаде. Желание высказаться проявлялось разве что в разговорах между соседками по рабочему месту. Во время перерыва на завтрак или обед каждая сидела перед книгой или газетой. Они были более замкнутыми, более необщительными нежели мои подруги в Вестфалии. Большой город, в чьей громадной акватории одиночки исчезают после окончания рабочего дня, создавал отчуждение, которое протягивалось вплоть до соседей по рабочему месту. Снова и снова встречала я здесь парализующее самоуничижение: Мы всего лишь работницы.»
Так Мария Кале училась понимать немецкую работницу из своих трудовых будней и из своего внешнего окружения. Настойчиво заступается она за нее. «Сдельщица» и «Пролетарка», два тонких тома, которые являются определяющими о пережитом в это время, говорят об этом убедительным языком. Однако она видела не только внутринемецкую беду, не только там бросалась она в самую гущу, чтобы бороться против нее. Гораздо сильнее и упорнее стояла она по ту сторону границ в великой немецкой национальной борьбе.
В возрасте 22 лет она отправилась в Бразилию. В этом чужом окружающем мире более наполненном красками и жизнью, она начала писать, оформлять.Она воспроизводила картины первобытного леса в их своеобразной красоте. Глубокое и настоящее переживание звучало, когда она говорила о немецких поселениях и землях. Это познание немецкости вдали от Родины пробудило в Марии Кале страстное стремление к Германии; из воспоминания и переживания, однако, в ней выросла сила бороться за сохранение немецкости. «Когда Отечество скрылось у меня из глаз, я нашла его в сердце», сказала она как-то и добавила к этому: «Германию нашла я в Бразилии…» Этим она сама намекает на источники, из которых струилось изобилие простых стихотворений, которые все имеют на себе некое подобие народной песни. Просто и чисто, никогда не нуждаясь в словах и звуках, всегда приноровясь к материалу, который она брала из своих воспоминаний о Германии.
Так странствовала она по Бразилии, от деревни к деревне, от поселения к поселению и читала немцам свои стихи. Она нарисовала суть немецкой жизни энергичным, сильном образом, она изведала сущность немецкой народности. Много еще можно было бы сказать о первых сборниках стихотворений, которые появились в это время. Более лаконичными и более определяющими чем эти, являются, однако, стихотворения, которые были написаны под сильным влиянием мировой войны. Теперь было нужно, подтверждать немецкость посредством поступка, так как Бразилия вступила в ряды наших врагов. Дикая травля в отношении всех немцев началась прежде всего против Марии Кале. Ее обвинили в пангерманистских происках и шпионаже; она сама сказала об этом времени в одном из своих стихотворений: «Иду я по чужому городу и много злобных взоров идут за мной вослед. Немка! – прошипели вокруг… Тут я обернулась: Разумеется, я немка!»
Это сознательное мужество и это чувство немецкости за короткое время создали из Марии Кале передового бойца во имя находящейся под угрозой немецкости. Песня появлялась за песней; в будоражащих стихотворениях была пережита великая война вдали от Германии, сильней и глубже всего – смерть немецкого солдата-добровольца у Лангемарка в «Молодая Германия идет на штурм».
Катастрофа 1918 года ничего не забрала от прежней энергии и ее веры в Германию. В лекциях и стихах воплощала она по-прежнему немецкий характер и немецкую народность. Но теперь с мольбой ездила она по стране вдоль и поперек, чтобы суметь помочь уменьшить бедствие в немецкой стране. Когда затем в 1922 году она вернулась на Родину, она смогла для бедных в Германии передать генерал-фельмаршалу Гинденбургу 350000 золотых марок.
Более великими и более тяжелыми стали задачи в послевоенные годы; но вера и воля Марии Кале лишь окрепли. Неустанно сражалась она против Версаля и против лжи о виновности в войне, и неустанно вступалась она за отторгнутые территории, за немецкое приграничье.
От Саарланда до Ревеля у Финнского залива, от немецких деревень вокруг Белграда до Херманнштадта и Кёнигсталя, до Тондерна в Северном Шлезвиге, до Данцига, Барселоны, Мадрида и Вены несла Мария Кале эту веру в тесную немецкую народную связь. Тысячи прислушивались в переполненных залах. Однако этого недостаточно. В качестве рабочей она пошла на фабрику, работала долгие месяцы сдельно и таким образом училась глубоко понимать работающий народ и его социальные беды. Мария Кале не проходила ни мимо внутринемецкого бедствия, ни мимо немецкой борьбы в пограничье или зарубежом. Обе поглощали ее, и обеих она укрощала словами, которые заставляли прислушаться и убеждали.
Вопросы молодых работниц сегодня решены. Они более не люди второго сорта, но стоят в рядах новой немецкой молодежи под флагом фюрера. У границ Рейха и повсюду в мире, однако, немецкость по-прежнему ведет отчаянную борьбу за народность и язык.
Этот факт требует от нас всех снова и снова безудержного участия. Об этом хотим думать и над уверенностью слов Марии Кале: «О, Германия! Когда мы называем твое имя, то стоим полные смирения. Зная: мы лишь степень, по которой познают Грядущую Тебя!»

Hilde Munske (Das Deutsche Mädel 7/1935)

Перевод А. Курганова
2017