Этой весной снег в густых ельниках ещё держался и в апреле, но в болотах всегда бывает много теплее: там в это время снега уже не было вовсе. Узнав об этом от людей, Митраша и Настя стали собираться за клюквой. Ещё до свету Настя задала корм всем своим животным. Митраша взял отцовское двуствольное ружье "Тулку", манка на рябчиков и не забыл тоже и компас. Никогда, бывало отец его отправляясь в лес, не забудет этого компаса. Не раз Митраша спрашивал отца:
— Всю жизнь ты ходишь по лесу, а тебе лес известен весь, как ладонь. Зачем же тебе ещё нужна эта стрелка?
— Видишь Дмитрий Павлович, — отвечал отец, — в лесу эта стрелка тебе добрей матери: бывает, небо закроется тучами, и по солнцу в лесу ты определиться не можешь, пойдёшь наугад — ошибёшься, заблудишься, заголодаешь. Вот тогда взгляни только на стрелку — и она укажет тебе, где твой дом. Пойдёшь прямо по стрелке домой, и тебя там покормят. Стрелка эта тебе верней друга: бывает, друг твой изменит тебе, а стрелка неизменно всегда, как её ни верти, все на север глядит.
Осмотрев чудесную вещь, Митраша запер компас, чтобы стрелка в пути зря не дрожала. Он хорошо, по-отцовски обернул вокруг ног портянки, вправил в сапоги, картузик надел такой старый, что казырек его разделился надвое: верхняя кожаная корочка задралась выше солнца, а нижняя спускалась почти до самого носка. Оделся же Митраша в отцовскую старую куртку, вернее же в воротник, соединяющий полосы когда-то хорошей домотканой материи. На животике своём мальчик связал эти полосы кушаком, и отцовская куртка села на нем, как польто, до самой земли. Ещё сын охотника заткнул за пояс топор, сумку с компасом повесил на правое плечо, двуствольную "Тулку" — на левое и так сделался ужасно страшным для всех птиц и зверей.
Настя, начиная собираться, повесила себе через плечо на полотенце большую корзину.
— Зачем тебе полотенце? — спросил Митроша.
— А как же, — ответила Настя. — Ты разве не помнишь, как мама за грибами ходила?
— За грибами! Много ты прнимаешь: грибов бывает много, так плечо режет.
— А клюквы, может быть у нас ещё больше будет.
И только хотел сказать Митраша свое "вот ещё!", вспомнилось ему, как отец о клюкве сказал, ещё когда собирали его на войну.
— Ты это помнишь, — сказал Митраша сестре, — как отец нам говорил о клюкве, что есть палестинка* в лесу...
— Помню, — ответила Настя, — о клюкве говорил, что знает местечко и клюква там осыпучая, но что он о какой-то палестинке говорил, я не знаю. Ещё помню, говорил про страшное место Слепую елань**.
— Вот там, возле елани, и есть палестинка, — сказал Митраша. — Отец говорил: идите на Высокую гриву и после того держите на север, и когда перевалите через звонкую борину, держите все прямо на север и увидите — там придёт вам палестинка, вся красная, как кровь, от одной только клюквы. На этой палестинке ещё никто не бывал!

Митраша говорил это уже в дверях. Настя во время рассказа вспомнила: у неё от вчерашнего дня остался целый, нетронутый чугунок варёной картошки. Забыв о палестинке, она тихонечко шмыгнула к загнетке и опрокинула в корзинку весь чугунок.
"Может быть, ещё и заблудимся, — подумала она. — Хлеба у нас взято довольно, есть бутылка молока, и картошка, может быть, тоже пригодится".
А брат в это время думая, что сестра все стоит за его спиной, рассказывал ей о чудесной палестинке и что правда, на пути к ней есть Слепая елань, где много погибло и людей, и коров, и коней.
— Ну, так что это за палестинка? — спросила Настя.
— Так ты ничего не слыхала?! — схватился он.
И терпеливо повторил ей уже на ходу все, что слышал от отца о не известной никому палестинке, где растёт сладкая клюква.
------------------------------------------------------------------------
*палестинкой называют в народе
какое-нибудь отменно приятное местечко в лесу.
**елань — топкое местечко в болоте, все равно что прорубь на льду.