Алексей Никанорович Комаров (1879–1977). Старейшина жанра. Основоположник русского анимализма. О работе ироничный Алексей Никанорович написал рассказ, где воспроизвёл диалог с Музой. И нет в этом рассказе возвышенного к себе отношения, нет разговора о высоком служении, миссии художника. Вот любопытный финал разговора художника с Музой: «Муза подумала и сказала: – Возьми папку с эскизами и внимательно пересмотри их. Ты, наверное, найдёшь что-нибудь в них. Не торопись, спокойно обдумай пятна, краски. Всё обдумай. Сделай ещё несколько эскизов, и тогда уже ты будешь знать, что и как надо изобразить, и тогда у тебя перед глазами будет ясная картина. Сделай ещё эскиз и по нему пиши. Вот и всё.

Евгений Иванович Чарушин (1901–1965). Художник легендарного ленинградского «Детгиза». «Я вятич – кировец, значит», – всегда подчёркивал Чарушин. Как ему было не стать художником-анималистом, когда: «Отец брал меня во все свои поездки… Ездили мы и днём и ночью, лесами и лугами, в пургу и осеннюю непогоду… И волки за нами гнались, и въезжали мы на токовища тетеревов, и глухарей вспугивали с вершин сосен. Случалось, что и в болоте тонули. И восход солнца, и туманы утренние, и как лес просыпается, как птицы запевают, как колёса хрустят по белому мху, как полозья свистят на морозе – всё это я с детства полюбил и пережил».

                                                Чарушин. Волчишко
«Я очень благодарен моим родителям за моё детство, потому что все впечатления его остались для меня и сейчас наиболее сильными, интересными и замечательными. И если я сейчас художник и писатель, то только благодаря моему детству. Цыплята, поросята, индюшата, с которыми было много хлопот; козы, кролики, голуби, цесарка с перебитым крылом, которое мы лечили; ближайший мой приятель – трёхногий пёс Бобка; война с котами, съедавшими моих крольчат, ловля певчих птиц – чижей, щеглов, свиристелей...» Порой Чарушину задавали наивный вопрос: «Евгений Иванович, почему у вас так хорошо получаются животные?» Художник бесхитростно отвечал: «Не знаю, просто я их очень люблю».
Евгений Михайлович Рачев (1906–1997). Художник, сумевший «очеловечить» зверей, создав сказочные образы меньших братьев. Как забыть рисунки Рачева к Пришвину, Бианки, Арамилеву? В 1924 году он поступил в Кубанский художественно-педагогический техникум в Краснодаре. Потом вспоминал: «Работали мы много – часов около восьми в день – утром и вечером. И всё главным образом практические занятия по рисунку и живописи.
Словом, в этом техникуме, в отличие от иных столичных художественных школ того времени, молодёжи давали в руки – хорошее профессиональное ремесло. Ну а новыми идеями у неё и без того была полна голова». Размышляя о работе над образами, отметил: «Для меня особенно интересно передать в рисунке характер животного – добродушный или жестокий, безобидный или хищный. Изучая облик зверя и его характер, неожиданно замечаешь, что кто-нибудь из зверей или птиц удивительно похож на того или иного человека, а человек – на зверя или птицу.

И встреть я в лесу одетого в одежду медведя, то, наверное, не удивился, а сказал бы хозяину леса уважительно: „Здравствуйте, дедушка Медведь!“ И если вы смотрите на мои рисунки и радуетесь занятной сказочной выдумке – значит, получилось у меня, как в сказке. Если вы, глядя на моих птиц и зверей, понимаете, что сказка-то с хитринкой, на людей намекает – значит, у меня получилось, как в сказках, которые я иллюстрирую».

Геннадий Дмитриевич Павлишин (род. 1938). Дальневосточник, преданный поэзии своего родного края. Описывая «Поэму о Приамурье» Павлишина, известный писатель В. Сысоев записал: «Неповторима природа Приамурья! Счастлив натуралист, попавший в этот край, где ещё и поныне живут тигры и леопарды, непальские куницы и антилопы-горалы. Где на озёрах цветёт лотос, и утомлённый путник может укрыться от палящего солнца в тени вечнозелёных тисов! Особенно великолепны и роскошны на Дальнем Востоке кедровые леса. Как прозрачен и напоён смолой воздух в них!»

Валентин Фёдорович Федотов (1928–1995). Лучший, достоверный рисовальщик зверей и птиц для детей. «Всюду по-своему прекрасна природа, но Карелия захватила и очаровала навсегда. Может быть, оттого, что там весной, летом и ранней осенью бесконечно стоит северный день, пропитанный запахом хвойных болот и моря, с криками журавлей, гаг и чаек. Там у меня есть своя лодка, и я с этюдником, порой до глубокого снега, кочую вдоль берега Белого моря».

Пётр Яковлевич Караченцов (1907–1998). Его можно отнести к формалистам, но исключительно в положительном смысле этого определения. Охотник, сумевший в акварелях передать прелесть родного пейзажа. «Я вырос в семье, где со стороны матери все – охотники. Дед, лесничий, был довольно известным охотником в Дядьково Брянской области. Не раз он устраивал облавы на медведя, на которые приезжали князья Юсуповы, – рассказывал Пётр Яковлевич. – Вырос я в благодатном краю – на Брянщине, где текут спокойные реки с песчаными отмелями, поросшими ивняком

                                                              Караченцов. Утки
Где шёлком, да нет – атласом зеленеют заливные луга, где над полями ржи в жаркий полдень плавится воздух, а в вышине висит песня жаворонка, где запах мёда льют светлые гречишные поля, наполненные гудением пчёл. Всё чудо как красиво. Берёзовые рощи – в них входите, как в белую беседку, залитую солнцем, как в храм, как в праздник. Осиновые перелески и сосновые леса – всё наполнено жизнью. Кричит кукушка, будто жёлто-зелёные стрелы мелькают среди ветвей иволги, воркуют горлинки. Свою короткую песенку «быть-полоть» выстукивает перепел, а по вечерам в разливах тумана скрипит дергач и заводит в кустах свою песню козодой. На Брянщине я и стал художником. Просто невозможно было удержаться от желания рисовать, писать стихи».