Чёрное море

Сергей Аствацатуров
ЧЁРНОЕ МОРЕ
«…И море чёрное, витийствуя, шумит,
И с тяжким грохотом подходит к изголовью».
О. Мандельштам
19.04.2010 Бахчисарай
В Симферополе сияло безмятежное солнце. Я вытащил рюкзаки на платформу и принялся один из них прилаживать к нашей многострадальной коляске, а потом ещё прикрутил противовес (чтобы коляска не опрокидывалась) из пластиковых бутылок, заполненных водой в туалете поезда. Наш план первоначально состоял в том, чтобы посмотреть Бахчисарай, а далее отправиться к морю и совершить задуманное. Конечно, план был дурацкий, но именно Бахчисарай привлекал Шушару — она слышала о нём какие-то невероятные истории и хотела всё увидеть своими глазами. Однако настроение у меня было самое мрачное.
— Шушарочка, ангел мой, — взмолился я, — может быть, нам хватит одного Бахчисарая? Там, вроде бы, есть высокие скалы. Ну, сойдёт и такой вариант! Честное слово, этот поезд меня добил! Унижения и издевательства, которым подвергает своих граждан эта страна, превосходят, кажется, все пределы человеческого терпения…
¬ — А раньше ты этого не знал?..
— Нет, ну знал, конечно…
— А море? Мы не увидим Чёрное море? Правда ли оно чёрное? И какие там, говорят, крабы? Нет, слушай, Серёжа, так нельзя…
— Да ладно, можно!..
— Ну конечно, какое тебе дело до бедной маленькой Шушары…
— Ах, перестань, солнышко! Мы же всё решили. Какая разница на неделю дольше мы проживём или нет?..
— Ну, если ты так настаиваешь… Интересно, что чувствуешь в последний, ну, в самый последний момент? Боль? Страх?..
— Думаю, что последний короткий миг не успеваешь осознать настолько, чтобы это стало душевной мукой…
И мы двинулись по улице Симферополя — надо было обменять где-нибудь рубли на гривны, купить билет на электричку и хоть какую-то еду. Надписи на непонятном украинском языке пестрели тут и там. В другое время, эти надписи чрезвычайно меня занимали бы, но сейчас… сейчас я думал лишь о том, как бы побыстрее совершить задуманное. Нет ничего хуже ожидания смерти, если ты знаешь, что осталось меньше суток. Я устал от страны, где двух инвалидов можно бросить один на один с целой толпой сумасшедших, каковыми, надо признать, наши родственники стали от жизни в условиях социализма. К счастью, возле обменника мы увидели за небольшим складным столиком немолодую, но вполне симпатичную женщину, продававшую сим-карты.
— Простите, тут рядом в городе есть что-нибудь, на что стоит посмотреть?
— Ой, как вам сказать. Рядом нет, но везде ходят автобусы — у нас отличные асфальтовые дороги. И напрасно говорят, будто у нас к приезжим из России плохо относятся. У нас тут никто не умирает. А вам нужна сим-карта?..
Женщина говорила на правильном русском. Её слова обожгли меня. Подумалось: «Зачем она это сказала? К чему? Неужели на наших лицах уже запечатлелась печать близкой смерти? Есть в этом что-то зловещее». Я взял себя в руки и купил сим-карту, чтобы позвонить родственникам на прощание. Коляска по асфальту шла легко — к спинке привязан рюкзак, под сиденьем противовес, на сиденье измученный жизнью инвалид, а второй рюкзак, с прикрученными сбоку костылями, у меня на спине. Должно быть, мы являли собой дикое зрелище — прохожие ошалело оглядывались на нас.
Завернув по делу в «макдональдс», осторожно я подкатил коляску к столику и поставил на тормоз. Шушара с интересом рассматривала людей в зале. По правде сказать, рассматривать было нечего — обычные разжиревшие обыватели набивали животы американской едой, запивая ядовитой кока-колой. Нам ничего не оставалось, кроме как тоже взять гамбургер и стакан этого сомнительного напитка. Шушара с нехорошей гримасой пожевала котлету, вынутую мной из двух тёплых, невесомых булочек, и признала, что это гадость, а не еда.
— Ты первый раз в «макдональдсе»? — слегка удивился я.
— Ага, первый. Кажется, ничего хорошего. А людей полно, хотя сейчас ещё не сезон для отдыхающих…
— Да, полно. Россию хотят отравить со всех сторон: американской едой, американской поп-культурой, выхлопами американских машин. Мы перенимаем охотно всё самое плохое, но не можем научиться американскому трудолюбию и американской законопослушности. И кстати, американскому отношению к инвалидам. Смотри, как таращится на нас вон та женщина в красной кофте…
— Это не кофта, а бадлончик. Шушары понимают в этом толк, уж поверь мне…
Сняв коляску с тормоза, я осторожно двинулся с ней к туалету. На нас дико оглядывались люди за столиками. Очередь в отхожее место потеснилась и нехотя пропустила такое чудо с двумя рюкзаками. Но стоило мне поднять Шушару на руки, как наше транспортное средство немедленно опрокинулась — противовес был недостаточно тяжёл. Мысленно махнув на это рукой, я стал коленом открывать дверь — сделать это за меня никто не догадался. Какая-то добрая женщина бросилась поднимать коляску, но женских сил на такое громоздкое сооружение явно не хватало. Тем не менее, когда через пять минут, держа Шушару на руках, я вышел из женского туалета, наше средство передвижения уже стояло в рабочем положении далеко в стороне от заинтригованной очереди. «Стараются люди в Рай попасть!» — подумал я и опустил жену на амортизирующую подушку, которую мы кладём на сиденье.
Итак, мы взяли билеты на электричку. Женщина в окошечке под надписью «Примiськi каси», внимательно рассматривая Шушарину справку об инвалидности, подвела итог: «Дурацкие у вас законы», и спровадила нас в путь за полную стоимость. На платформе я отвязал рюкзак от коляски и обратился за помощью к проходившему мимо юноше. Юноша сделал вид, что ничего не слышит, и промчался мимо. Зато пожилой мужчина, кряхтя от непосильного для его возраста напряжения, помог втащить коляску в электричку. При этом Шушара вознеслась на полтора метра ввысь, с ужасом наблюдая за нашими усилиями. За окном электрички потянулась гористая местность — мы с женой рассуждали, что, пожалуй, проехать здесь на коляске невозможно даже по дороге. Кое-где трава уже пробивалась на каменистой почве. Солнце неохотно проглядывало из-за облаков и иногда пронзало пыльный вагон ещё холодными весенними лучами.
Ближе к вечеру мы вышли в Бахчисарае на уютном вокзальчике и двинулись по улице в гору — по направлению к Ханскому дворцу. Коляска шла тяжело — я то и дело останавливался, вытирая пот со лба. Всё сильнее хотелось пить, и ноги гудели. Вокруг тянулись дома, прижатые один к другому, а мы с тревогой думали, что ночевать здесь негде и до цели сегодня, возможно, не удастся добраться. Встретившаяся беженка из Ташкента предложила свой двор, чтобы поставить палатку, но у нас ещё оставалась надежда сегодня же окончательно и бесповоротно решить все земные дела. Наконец, показался дворец. Я совсем выбился из сил и присел на какую-то неровную каменную ступеньку. Надо моей головой шли по стене грубо нарисованные красной краской верблюды, и красовалась надпись «Кафе В гостях у Хана». Седой мужчина, обугленный солнцем, как головёшка, с лицом, которое могло бы принадлежать потомку ханов, поинтересовался, куда мы идём. Я подумал, что, судя по одежде, он какой-то рабочий и толку от него не будет. Но не прошло и двадцати минут, как мы с жёнушкой сидели на террасе кафе, увитой виноградной лозой, и директор кафе Зарема, симпатичная крымская татарка, поила нас чаем с каким-то диковинным вареньем. Седой мужчина (его звали Амет) был тут же и, потягивая чай из пиалы, молчаливо прислушивался к нашей с Заремой беседе.
— Ничего, мы вам сейчас ночлег как-нибудь организуем, — говорила женщина, — у нас тут хорошо. Правда, весна в этом году запоздала, но урожай винограда, наверное, будет приличным…
— Ничего себе, весна-то! У нас, в Петербурге, это считается летом…
— Да, там, страшно подумать, Север, а у нас-то здесь, пожалуй, Восток. Здесь всё очень непросто, но люди гостеприимные и никого не обидят. Правда… ну… бывает, ночью по улицам шатаются подростки, но вам повезло — сможете заночевать на хоздворе. Амет вам покажет, где можно поставить палатку.
— Амет, а у вас не будет проблем с начальством? — поинтересовалась осторожно Шушара.
— У меня? Проблем? — Амет улыбнулся, — Ночной директор я или нет? Я во дворе хозяин ночью — не волнуйтесь…
— Поживёте пару дней, — продолжала Зарема, — у нас тут это… хорошо — далеко от больших городов, да и не сезон ещё. Где ещё может быть так просторно и дышится так легко воздухом гор?..
Тепло то ли от горячего чая, то ли от дружеской речи Заремы разошлось по всему моему телу, проникло в ноги, и мысли о смерти отступили куда-то в дальний уголок сознания. Я видел, что и Шушара уже думает о чём-то жизнеутверждающем, глядя с интересом на дальнюю гору, за которую садиться желтоватое, как персик, солнце. Вечер был тихим, но прохладным. Мы попрощались с Заремой, и Амет с видом губернатора этого города проводил нас на хоздвор, где предложил для ночёвки большой каменный сарай. Внутри сарая ничего не было, кроме бетонного пола. Но всё же это было лучше, чем ставить палатку, и уж точно лучше блужданий по ночному Бахчисараю. Правда, лампочку в сарае не удалось наладить, и, поговорив о прошедшем дне в темноте, которая пахла заброшенным, замусоренным жильём, мы с женой скоро уснули, хотя и зябли в своих спальниках от ночного холода, проникавшего в разбитое оконце.