Чёрное море

Сергей Аствацатуров
ЧЁРНОЕ МОРЕ
«…И море чёрное, витийствуя, шумит,
И с тяжким грохотом подходит к изголовью».
О. Мандельштам
18.04.2010 Поезд Волгоград-Симферополь
В четыре часа утра (или ночи?) мы вышли на пустынной тёмной улице в Волгограде. Шёл дождь. Вокруг теснились какие-то промышленные постройки. Разминали ноги возле своих машин двое таксистов.
— Эй, где тут железнодорожный вокзал?..
— Э-э-э, там подземный переход закрыт на ремонт. Садись, довезу туда, где удобно…
— А сколько?
— Двести рублей. Поехали?
Выхода не было. Кое-как я засунул коляску в салон новенькой иномарки с шашечками наверху. Торпедо светилось панелями каких-то компьютеров, и повсюду в салоне, даже на лобовом стекле, висели маленькие и не очень маленькие иконы. Мы проехали метров триста, завернули за угол и сразу увидели вокзал — он был совсем близко — громадное серое здание с высоченной лестницей перед входом. Я заскрипел зубами — двести рублей! Жулик! На эти деньги мы с женой могли бы прокормиться дней пять! Молча, я вылез из машины, выгрузил вещи и посадил Шушару на коляску.
— Вы помогите, что ли, рюкзаки наверх поднять, — сказала моя деликатная спутница жизни водителю.
Он, плотный человек намного моложе нас, замялся и произнёс трагическим голосом (никогда не забуду):
— Ох, не могу. У меня, знаете, тройной порок сердца. Врач сказал тяжёлое не поднимать…
Лицо Шушары перекосилось. Тройной порок! Бедняга, как он был ещё жив с таким дефектом совести? Я вздохнул, вспомнил христианские заповеди и отдал двести рублей. На самом верху лестницы стоял милиционер и наблюдал, как я втаскиваю сначала рюкзак, потом второй, а потом, кряхтя, несу Шушару и, наконец, коляску. Правда, страж самого лучшего в мире порядка придержал для нас двери зала ожидания.
Я сидел на холодной деревянной скамейке, не то удручённый тем, что нас обжулили, не то счастливый тем, что вырвался, наконец, из Астрахани. Рядом Шушара смотрела на меня влюблёнными глазами из коляски, в которой её маленькое тело утопало, словно в директорском кресле. Так мы и ждали поезда, ели бананы (Господи, откуда в России столько бананов!) и беседовали о разном:
— Представляешь, — рассказывала мне жена, — наша соцработник Зуля, оказывается, ходит к одной старушке. Эта старушка настолько боится разориться на плате за соцработника, что сама ползком на четвереньках выносит свой ночной горшок. «Вы, Зуля, — говорит она, — мне нужны для другого!»…
— Это они теперь берут деньги за каждое телодвижение отдельно?..
— Ага, за разговор с бабушкой отдельно, за покупку продуктов отдельно, за улыбку, может, тоже будут брать?..
— Какой ужас!..
— Медведик, я вот думаю, почему у нас так боятся делать пандусы? — Шушара в задумчивости почесала искривлённым болезнью пальцем кончик носа.
— Точно. Лестница на вокзал здесь страшная, конечно…
— Нет, ну они делают кое-где эти пандусы. Но в самых неподходящих местах или такие пандусы, что по ним не затащит коляску даже Геркулес. И что толку, когда в одном месте пандус есть, а в другом нет? Всё равно инвалид в таких условиях передвигаться по городу не может…
— Обычное дело. У строителей просто не хватает денег. А ты, Шушарочка, солнышко, хотела бы, чтобы они…
— Зато у этих гадов хватает на загородные виллы…
— Самое лучшее, что мы можем сделать, это простить их…
Время шло. Надо было как-то выбираться на платформу через глубокий подземный переход с множеством лестниц. Разумеется, никакого пандуса там не было. Я обратился к людям в зале ожидания с просьбой о помощи. Никто не двинулся с места. Сидело много русских молодых мужчин и все они делали вид, что ничего не слышат. Я обратил взгляд на седеющего, крепкого человека восточной внешности и повторил просьбу. Он с достоинством повернул голову к двум молодым парням и что-то сказал им на своём непонятном языке. Парни немедленно встали и пошли за мной. Втроём мы легко вынесли коляску с Шушарой на платформу.
— Спасибо, друзья, — поблагодарил я.
Смуглолицые парни странно усмехнулись и молча ушли.
Вагон поезда оказался довольно-таки чистеньким. Я слушал на аудиоплеере «Божественную комедию», а Шушара на своей полке — про похождения Уленшпигеля. За окном тянулись едва зазеленевшие степи. Приближалась Украина. Проводница, бойкая, нахальная тётка, объявила, что скоро будет таможня и туалет закроют. Люди поспешили в конец вагона, и я тоже. Но таможни всё не было. Поезд шёл. Смеркалось. Вскоре я почувствовал, что не доживу без туалета до конца таможенного досмотра — мой простатит постоянно напоминает о себе. Это только Шушара может по десять часов обходится без туалета. Скверно. Я подошёл к проводнице:
— Извините, девушка, откройте туалет, пожалуйста. Мне очень надо…
— Я же предупреждала. Санитарная зона. Терпите…
— Но я не могу. Я болен…
— Памперсы надо носить…
Мне показалось, что кто-то хлестнул по лицу грязной половой тряпкой. Кровь волной ударила мне в голову. Я ненавидел эту страну, где все было сделано для человека. Я ненавидел и любил её, и не знал, как жить в ней или, как жить без неё. Я пошёл в тёмный, грохочущий промежуток между вагонами и стал делать самую естественную вещь, какую только можно делать. Дверь распахнулась, и мимо меня, как ни в чём ни бывало прошёл какой-то человек. И тут же появилась проводница соседнего вагона:
— Что ты делаешь? Ты, что, ребёнок? Вот я… вот я тебя сейчас оштрафую на три тысячи, — она орала на меня, как орёт пьяный извозчик на лошадь.
— Я болен! — заорал я в ответ, бледнея от ненависти и продолжая мочить грохочущее железо. Тётка смотрела на меня без тени смущения и не унималась:
— Санитарная зона! Оштрафую!..
Я закончил справлять нужду, застегнул ширинку и молча хлопнул дверью перед носом у ревнительницы порядка.
Когда я вернулся к Шушаре, она вопросительно взглянула на мою дёргающуюся в нервном тике бровь. А потом были таможенники — сперва русские, а затем украинские. Я сидел и думал о капсуле с таблетками на дне моего рюкзака, чувствуя нехорошую тошноту и холод в животе. Украинец посветил мне в лицо фонариком:
— Психотропные вещества не везёте?..
— Нет…
— Хм! Ну ладно…
И он принялся потрошить сумку нашего соседа, всё время спрашивая, не везёт ли тот оружие. Оружия не было. Четыре часа простоял поезд на границе и пошёл по украинской степи.