В центре Берлина стоит памятник.

На вершине его — Фридрих Второй. Спереди, и справа, и слева — прусские генералы. А вот сзади, оттесненные значительно — культура и искусство. Иммануил Кант и Готхольд Лессинг — вооон там. “Ранжирование” фигур для памятника делал сам Фридрих Вильгельм Второй, отказавшись ставить культурные достижения на первый план.
Нырнуть в исторический контекст на новой лекции предложил Вадим Чалый. Зачем? Посмотреть на декорации, в которых рождались ответы самого умного человека в Кенигсберге. В том числе “Ответ на вопрос: Что такое просвещение?”, самое читаемое эссе Канта, отправляющее к Обществу по средам — кружку берлинских интеллектуалов, возникшему при Фридрихе Великом.
Двух правителей застал Кант. Первого, “короля-солдата”, подготовившего все для милитаристской империи, в том числе “страх Божий” и страх физического наказания в виде рычагов. Второго, талантливого музыканта, интересующегося философией, которого отец наказывал за “женственные” увлечения изъятием библиотеки; за попытку сбежать — приказом наблюдать казнь лучшего друга.
25 из 46 лет правления Второго Пруссия провела в войнах. Сразу после трактата “Анти-Макиавелли” король пересек границу и занял Силезию. Заплатив сотню дукатов, приказал избить издателя газеты, позволившей себе транслировать профранцузскую позицию.
Тот же король построил оперный театр, принимал лучших музыкантов — Карла Филиппа Эммануила и Иоганна Себастьяна Бахов — покровительствовал Вольтеру, делал попытки вернуть изгнанного отцом Христиана Вольфа, подчеркивая, что “философы должны быть учителями государей”, просвещал крестьян и благоволил интеллектуальным дискуссиям. Дискуссии эти должны были складываться по образцу штабной культуры: рассуждайте сколь угодно, как прикажу — повинуйтесь.
В диалог с главным интеллектуальным клубом — Обществом по средам, решившим разобраться, что такое просвещение и где проходят его границы — друг за другом вступили Мозес Мендельсон и Иммануил Кант. Мендельсон, член Общества, свободу знать, образование, культуру поставил в зависимость от сословия и профессии гражданина (“Философия, умолкни здесь”), Кант, о котором Фридрих, вероятно, не слышал, пытался отстоять право каждого пользоваться своим умом, выделив публичную и частную сферы. Заныривание в историю не важнее, чем взгляд на нее из перспективы. Эпоха Просвещения закончилась — ответ Канта остается самым обсуждаемым до сих пор.
— Кант не входил в число людей, принимающих решения, но, возможно, как раз то, что он был только зрителем берлинских дискуссий и непосредственного исторического (П)росвещения, — говорит Вадим Чалый, — позволило ему выделить суть (п)росвещения как длительного процесса, восходящего к заре человеческой истории и простирающегося в неопределенное будущее. В этой перспективе деяния завоевателей оказываются явлением на поверхности, скрывающим главное — реализацию разумных задатков человеческого рода.