Шура Воронова.

«Меня можно уничтожить, но победить нельзя»
84 года назад, в 20-х числах ноября сурового 1941 года в селе Осташёво смертью героя погибла 20-летняя партизанка-разведчица Шура Воронова.
Ее зверски пытали, держали в холодном помещении, не давали пить и есть, но она не нарушила клятвы, ни слова не сказала о партизанах и была расстреляна.
Юная, отважная, беззаветно любившая свою Родину Александра Николаевна Воронова посмертно награждена медалью «За боевые заслуги». Её девизом были слова Долоресс Ибарурри:
«Лучше умереть стоя, чем жить на коленях».
Честь и слава Вам, Александра Николаевна! Мы помним Вас и передаём память о Вас следующим поколениям.
Предлагаем вам отрывок из книги Бориса Васильевича Куприянова «Это было на берегах тихой Рузы».
* * *
«Вместе с тем заданием, Шура добилась разрешения пойти в Осташёво, чтобы побывать в общежитии политпросвет школы, в котором она раньше жила, и забрать свои необходимые вещи.
Появление там разведчицы было не безопасно. Многие её знали, были среди них и недруги. Мы отговаривали её от намерения зайти в село, но она настояла на своем.
Гораздая на выдумки, Шура до неузнаваемости изменила свою внешность: вывернула наизнанку старый овчинный полушубок, шерсть на котором во многих места вытерлась и кожа лоснилась большими плешинами, обулась в старые валенки, повязалась видавшей виды шалью.
Ей представлялось, что в таком виде покажется немцам старой, непривлекательной.
Разведчики вышли с партизанской базы одновременно. Шли по лесной заброшенной дороге, с трудом преодолевая толщу снега. Резкий холодный ветер раскачивал деревья, стряхивая с их ветвей снег, падавший на путников.
Пройдя километров семь, они остановились – дорогу преградил лесной завал, сооружённый жителями соседних деревень перед появлением немцев. К тому же с ног валила усталость. Исхлёстанные ветром лица их покраснели, глаза лихорадочно блестели.
– Вот здесь и передохнём немного, – сказала Шура.
Они уселись на валежник, вытянув затёкшие натруженные ноги. Потом, не торопясь, съели по кусочку чёрного хлеба и по тоненькой дольке свиного сала.
– Шура! А что, если придется умереть, – вдруг ни с того, ни с сего заговорил Анатолий. – Жалко умирать молодым.
– Что-то я не пойму, к чему ты это? – пристально посмотрев на него, спросила девушка. Но, не получив от него ответа, продолжала. – К врагу, если про погибель думаешь, подаваться, паря, не надо.
Она с минуту помолчала, потом в тяжёлом раздумье снова заговорила:
– А если всё же придется умереть, то слушай, как сказал Николай Островский устами одного своего героя, когда коммунистов вели на расстрел: «Не надо слёз, товарищи! Нечего собак кровавых радовать. Всё равно нам пощады не будет.
Так давайте умирать по-хорошему. Пусть никто из нас не ползает на коленях». Сильно сказано, правда? Мне крепко запомнились эти слова. А что говорила Долоресс Ибарурри? «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях».
Такая была эта Шура – девушка, готовая умереть, но не покориться врагу.
– Вот это герои! Какое бесстрашие! – произнес Анатолий. – А о смерти – я это так. Вертятся на языке слова из «Орлёнка» – «навеки умолкли весёлые хлопцы...» Ну, хоть ты что.
– Успокойся, это пройдет, держись твёрже: не думай о смерти. Нам помирать некогда. Надо думать о победе. Вот так-то, орлёнок, – сказала Шура.
И они снова тронулись в путь. За деревней Чертаново, где обозначилась развилка дорог, пошли порознь – каждый своим путем.
Впоследствии от Шумова узнали, что Воронова выполнила задание, разведала подходы к мосту. Она сообщила ему об этой в тот же день вечером, когда встретились в райцентре, но подробностей не рассказывала.
Разведчики договорились встретиться на следующее утро. Одновременно условились, что если по каким-либо причинам эта встреча не состоится, то ждать друг друга в деревне Шахолово. – по пути на базу. На ночлег Шура пошла в общежитие, Анатолий - к товарищу по школе Саше Гордееву.
Утром Шумов с Гордеевым поджидали девушку на площади, но она туда не пришла. Анатолий заволновался, его охватило какое-то неясное предчувствие.
– Чего ты тревожишься? Она может у знакомых осталась, да вот нельзя уйти, следят, – стал уговаривать Саша друга. Но в голосе его тоже не было уверенности.
– Может, конечно, и такое быть. Да вот не могу успокоиться, – ответил разведчик. – А впрочем, она могла уйти одна до условленного места.
Выполнив задание, Шумов направился в Шахолово. Но Вороновой там не оказалось. Не было её и в отряде.
Не мог он знать тогда, что в прошедшую ночь с 17 на 18 ноября в общежитии политпросветшколы развернулась трагедия. Когда Шура входила в свою комнату, её заметила уборщица.
До революции она была гувернанткой у великого князя Константина Романова, теперь же работала на оккупантов. Она донесла о разведчице полицейскому Кирилову и старосте Солянкину. Воронова была схвачена и заключена в тюрьму.
Она злилась на себя. Как могла поступить так неосмотрительно, неосторожно? Ведь предупреждали в отряде, Саша Фомичев особенно, что в общежитии её могут узнать и выдать. Не вняла советам.
Не верила, что среди своих найдутся предатели. Она не находила для них самых жестоких слов. Весь её воспаленный мозг стал думать о том, может быть удастся вырваться из рук врага? Но как?
Начались допросы. Двое суток немцы старались добиться у разведчицы показаний о месте пребывания партизан, но она держалась мужественно, не ответила ни на один вопрос палачей, не раскрыла тайны, не выдала своих товарищей.
В этот критический, момент одна мысль не покидала её: лучше умереть, но не сдаться врагу.
После безрезультатных допросов, сопровождавшихся жестокими пытками, партизанку повели на расстрел. Она шла к своей последней черте жизни мимо любимого парка на обрыв реки Рузы – к Круче, где ещё совсем недавно проводила весёлые вечера с молодежью.
Ей оставалось для жизни совсем немного. На миг она закрыла глаза. Ей вспомнился теплый июньский вечер в канун первого дня войны, величавая мелодия: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось...»
Саша подошёл к ней, пригласил танцевать. Они танцевали долго, пока не кончилось гулянье. Все стали расходиться. Они шли рука в руке и молчали. Его теплые пальцы влились в её пальцы – и все её нервы опалила нежная трепетная боль. Шура то попадала с Сашей в ногу, то путала, то снова попадала.
Они пришли к общежитию. Она остановилась, встала под липу, не пуская Сашу дальше. Он тоже остановился, но как-то слишком близко от неё, так близко, что она почти касалась его тела своей полуобнаженной грудью, чувствовала щекой его дыхание.
Саша смотрел на неё восторженным взглядом, полным обожания, упивался её страстным взором. Сейчас все его чувства, все мысли принадлежали ей одной. Он ещё теснее прижался к ней. Взял её голову в свои руки и прильнул к её горячим губам...
А с балкона дворца из репродуктора-усилителя лились нежные слова: «Не уходи, тебя я умоляю...» Как будто для них одних выговаривал своим мелодическим голосом незабвенный Вадим Козин.
В этот вечер Саша сделал ей предложение.
– Давай поженимся, – сказал просто и коротко. Потом размечтался. – Вот кончится лето, наступит пора свадеб, ты наденешь белое платье и мы пойдём с тобой, как говорили в старину, под венец. Согласна? Скажи.
– Да, да... – И она прижалась головой к его груди, к тому месту, где билось его горячее сердце.
Этот лучезарный момент в её жизни явился Шуре будто в сладком сне, на миг увел её от кошмарной действительности.
... Её вели на расстрел ранним утром в двадцатиградусный мороз, почти полуголой, в чужих потрёпанных валенках, в одной нижней рубашке, еле прикрывавшей её избитое, окровавленное тело, в накинутом на плечи полушубке, в рваном платке.
Она была бледная. Её чуть выпуклые, воспалённые бессонницей глаза, под которыми виднелись темные круги, тоскливо глядели с похудевшего измученного лица. Крупные слёзы покатились по щекам, вздрогнули плечи.
Но вот на глаза ей попались шагавшие рядом с гитлеровцами изменники Кирилов и Солянкин с группой полицаев. Она очнулась, подняла высоко голову, взгляд её наполнился ненавистью и презрением, губы скривились в горькой усмешке.
Она громко бросила в лицо предателей гневные, уничтожающие слова:
– Эй вы, вражеские холуи, запомните: меня можно уничтожить, но победить нельзя. Я верю, что за меня отомстят. А вам, гадюкам, не миновать партизанской пули. Скоро она настигнет ваши омерзительные души!
Её поставили у обрыва над рекой лицом к палачам.
– Прощайте, люди! Прощай, моя любовь! Смерть фашистским злодеям... – Она не успела договорить, раздалась автоматная очередь...»