Предыдущая публикация
Жизнь изначальная.
«Одноэтажная Россия» Олега Полещука. 1960-е – 1980-е.Валерий Вальран.
31 марта в петербургской галерее «Борей» должна была открыться выставка Олега Полещука «Жизнь изначальная. Фотографии 1960-1990». Торжественного открытия не состоялось, но работы развешаны и ждут зрителя. То есть, выставка работает, вот только время остановилось — парадоксальным образом не только на самих фото-изображениях, но и вокруг них. Как только можно будет принимать посетителей, «Жизнь изначальная» оживет, а пока доступна в цифровом виде в пространстве соцсетей галереи. Дождемся июня... июля? В ожидании неспешно читаем текст куратора выставки Валерия Вальрана.
На крыльце. Колывань. Алтай. 1980-е годы.
В 1953 году, когда умер Иосиф Сталин, Олег Полещук учился в 9 классе в Ленинграде. Свежий ветер перемен и свободы он вдохнул в горном институте, где учился в 1954–1960 годах. Он дитя оттепели. Романтика свободы и путешествий привела его в горный институт и довлела над ним всю жизнь. Будучи студентом, путешествовал по Карелии, покорял с альпинистами горные вершины Кавказа, во время практики строил газопровод в Средней Азии. Работал по распределению в Курске, затем вернулся в Ленинград и ездил в геологические экспедиции на Северный Урал, в Коми, Якутию, на Таймыр. 5 лет он жил на Чукотке и именно здесь в 28 лет резко поменял профессию — бросил геологию и стал журналистом, а в 32 года — фоторепортером.
Неизвестно, когда Олег начал фотографировать. Скорее всего, в младших классах школы, когда его отец работал в Бухаресте (Румыния). В своей автобиографии написанной телеграфным стилем, он впервые упоминает о фотографии, когда еще студентом поднимался на Эльбрус: «Гроза в горах, первый раз задумался о возможности фотографирования грозы в горах. Это импульс к рождению Полещука — фотографа». Через четыре года, в 1962 году, на Урале и в Коми он снимает широкопленочным аппаратом «Икоплекс» и отмечает: «Первая фотография — шедевр — ливень в проеме окна».
Олег Полещук стал журналистом и фотографом на Чукотке во второй половине 1960-х. Он очарован природой и не расстается с фотоаппаратом. В серии «Чукотка» он показал жизнь оленеводов в суровых условиях зимы за Северным полярным кругом. Здесь и бесконечные стада оленей, и оленеводы, руководящие кочеванием стада, и мать с маленькими детьми в меховых мешках с капюшонами, и курильщик трубки у чума. Женщины и дети одеты в традиционную зимнюю одежду, тогда как на мужчинах смешанная одежда — сапоги, сшитые из шкуры оленьих ног, ватные штаны, теплые куртки европейского покроя и традиционные шапки из шкуры молодого оленя.
В 1953 году, когда умер Иосиф Сталин, Олег Полещук учился в 9 классе в Ленинграде. Свежий ветер перемен и свободы он вдохнул в горном институте, где учился в 1954–1960 годах. Он дитя оттепели. Романтика свободы и путешествий привела его в горный институт и довлела над ним всю жизнь. Будучи студентом, путешествовал по Карелии, покорял с альпинистами горные вершины Кавказа, во время практики строил газопровод в Средней Азии. Работал по распределению в Курске, затем вернулся в Ленинград и ездил в геологические экспедиции на Северный Урал, в Коми, Якутию, на Таймыр. 5 лет он жил на Чукотке и именно здесь в 28 лет резко поменял профессию — бросил геологию и стал журналистом, а в 32 года — фоторепортером.
Неизвестно, когда Олег начал фотографировать. Скорее всего, в младших классах школы, когда его отец работал в Бухаресте (Румыния). В своей автобиографии написанной телеграфным стилем, он впервые упоминает о фотографии, когда еще студентом поднимался на Эльбрус: «Гроза в горах, первый раз задумался о возможности фотографирования грозы в горах. Это импульс к рождению Полещука — фотографа». Через четыре года, в 1962 году, на Урале и в Коми он снимает широкопленочным аппаратом «Икоплекс» и отмечает: «Первая фотография — шедевр — ливень в проеме окна».
Олег Полещук стал журналистом и фотографом на Чукотке во второй половине 1960-х. Он очарован природой и не расстается с фотоаппаратом. В серии «Чукотка» он показал жизнь оленеводов в суровых условиях зимы за Северным полярным кругом. Здесь и бесконечные стада оленей, и оленеводы, руководящие кочеванием стада, и мать с маленькими детьми в меховых мешках с капюшонами, и курильщик трубки у чума. Женщины и дети одеты в традиционную зимнюю одежду, тогда как на мужчинах смешанная одежда — сапоги, сшитые из шкуры оленьих ног, ватные штаны, теплые куртки европейского покроя и традиционные шапки из шкуры молодого оленя.
Среди оленей. Чукотка. Конец 1960-х.
Все фотографии этой серии сделаны в стиле документального репортажа — никаких постановок и подтасовок. Стадо оленей, бегущее по поляне и вздымающее облако снега так, что его конец у верхней границы кадра теряет очертания и превращается в причудливое серое месиво. Белая полоса чистого поля в левой стороне кадра подчеркивает плотность оленьей массы, что делает его на редкость выразительным. Фигуры бегущих мужчин, размахивающих руками среди обезумевших оленей на фоне густого тумана и призрачных деревьев. Девушка, погруженная в чтения письма, сидящая на оленьих санях, в традиционной зимней одежде. Вся серия сделана с такой любовью и восхищением этим краем, красотой животных и мужеством людей, что невольно хочется оказаться там, где проходит граница между адом и раем.
В серии «Чукотка» Олег Полещук проявил себя и как мастер фоторепортажа, и как фотохудожник. С одной стороны, это фоторассказ об условиях жизни, работе, заботах, детях оленеводов, с другой стороны, вся серия и каждый снимок в ней исполнены поэзии аскетической стойкости и суровой белизны.
На Чукотке Олег Полещук нашел свою тему — повседневная жизнь в русской глубинке, в деревнях, поселках, городках. Позже он обозначит её как «одноэтажная Россия». Фотографа интересовала не официальная, фасадная сторона жизни в провинции — трудовые подвиги и знатные люди края, начальники и очередные достижения, а обыденная жизнь рядового человека, его труд и отдых, вера и любовь, свадьбы и похороны. В центре его интересов всегда был человек — работающий, любящий, радующийся, страдающий и просто живущий на своей земле, укорененный в ней. Именно эту связь человека с тем клочком земли, на котором он рождается, живет и умирает, и пытался выявить Олег Полещук в своих фотографических сериях.
Он снимает тяжелый труд рыбаков на северных реках, хлеборобов на Алтае, лесозаготовки в Карелии, сплав леса в Архангельской области. Цикл фотографий посвящен картошке, «второму хлебу». На приусадебных участках Северо-Запада России картошкой засаживают всю территорию, и когда она созревает, вся семья от мала до велика выходит на сбор урожая. Взрослые лопатой выкапывают картошку из земли, дети помогают собирать её в ведра.
Все фотографии этой серии сделаны в стиле документального репортажа — никаких постановок и подтасовок. Стадо оленей, бегущее по поляне и вздымающее облако снега так, что его конец у верхней границы кадра теряет очертания и превращается в причудливое серое месиво. Белая полоса чистого поля в левой стороне кадра подчеркивает плотность оленьей массы, что делает его на редкость выразительным. Фигуры бегущих мужчин, размахивающих руками среди обезумевших оленей на фоне густого тумана и призрачных деревьев. Девушка, погруженная в чтения письма, сидящая на оленьих санях, в традиционной зимней одежде. Вся серия сделана с такой любовью и восхищением этим краем, красотой животных и мужеством людей, что невольно хочется оказаться там, где проходит граница между адом и раем.
В серии «Чукотка» Олег Полещук проявил себя и как мастер фоторепортажа, и как фотохудожник. С одной стороны, это фоторассказ об условиях жизни, работе, заботах, детях оленеводов, с другой стороны, вся серия и каждый снимок в ней исполнены поэзии аскетической стойкости и суровой белизны.
На Чукотке Олег Полещук нашел свою тему — повседневная жизнь в русской глубинке, в деревнях, поселках, городках. Позже он обозначит её как «одноэтажная Россия». Фотографа интересовала не официальная, фасадная сторона жизни в провинции — трудовые подвиги и знатные люди края, начальники и очередные достижения, а обыденная жизнь рядового человека, его труд и отдых, вера и любовь, свадьбы и похороны. В центре его интересов всегда был человек — работающий, любящий, радующийся, страдающий и просто живущий на своей земле, укорененный в ней. Именно эту связь человека с тем клочком земли, на котором он рождается, живет и умирает, и пытался выявить Олег Полещук в своих фотографических сериях.
Он снимает тяжелый труд рыбаков на северных реках, хлеборобов на Алтае, лесозаготовки в Карелии, сплав леса в Архангельской области. Цикл фотографий посвящен картошке, «второму хлебу». На приусадебных участках Северо-Запада России картошкой засаживают всю территорию, и когда она созревает, вся семья от мала до велика выходит на сбор урожая. Взрослые лопатой выкапывают картошку из земли, дети помогают собирать её в ведра.
Просушка картошки. Карелия. 1979.
На одной из фотографий женщины приносят собранную картошку в ведрах и насыпают в кучу в центре поля, а мужчины развели костер поблизости и окуривают кучу для просушки. Невысушенная картошка быстро начинает гнить, а необходимо, чтобы её хватило на весь год до следующего урожая, да еще нужно оставить часть для посадки следующей весной.
Полещук сделал репортаж о сборе картошки в совхозе студентами, куда их обычно направляли осенью из городов в помощь местным жителям. Городское население, преимущественно сотрудников НИИ и учреждений культуры, направляли на временные работы на овощебазы, где они перебирали картошку, гнилую отбрасывали, а хорошую собирали в мешки для отправки в магазины. На снимке «Интеллигенция на овощебазе» несколько мужчин, по-видимому, научные сотрудники, выбирают хорошую картошку из ленточного транспортера и укладывают её в целлофановые мешки. Это еще один парадокс социализма — сколько должна стоить картошка, если её перебирал и упаковывал кандидат или доктор наук.
В серии «Рынок» на одной из фотографий в Арзамасе продают картошку ведрами и на вес. На прилавках стоят сумки, мешки, ведра с картошкой, весы «уточки», на которых с одной стороны на чаше стоит двухкилограммовая гиря, а на другой — картошка. Все продавщицы, а их попало в кадр пять, пожилые женщины, повязанные белыми платками, спущенными низко на лоб — яркое солнце, сидят в унылом ожидании покупателей. Одеты в мешковатые платья, сарафаны, кофты. По-видимому, деревенские, так как за ними выстроилась очередь к прилавку под крышей, где нет ни одной женщины с покрытой головой. В традиционных культурах женщина покрывала голову платком с замужества и до смерти. Деревня сохраняла эту традицию.
На одной из фотографий женщины приносят собранную картошку в ведрах и насыпают в кучу в центре поля, а мужчины развели костер поблизости и окуривают кучу для просушки. Невысушенная картошка быстро начинает гнить, а необходимо, чтобы её хватило на весь год до следующего урожая, да еще нужно оставить часть для посадки следующей весной.
Полещук сделал репортаж о сборе картошки в совхозе студентами, куда их обычно направляли осенью из городов в помощь местным жителям. Городское население, преимущественно сотрудников НИИ и учреждений культуры, направляли на временные работы на овощебазы, где они перебирали картошку, гнилую отбрасывали, а хорошую собирали в мешки для отправки в магазины. На снимке «Интеллигенция на овощебазе» несколько мужчин, по-видимому, научные сотрудники, выбирают хорошую картошку из ленточного транспортера и укладывают её в целлофановые мешки. Это еще один парадокс социализма — сколько должна стоить картошка, если её перебирал и упаковывал кандидат или доктор наук.
В серии «Рынок» на одной из фотографий в Арзамасе продают картошку ведрами и на вес. На прилавках стоят сумки, мешки, ведра с картошкой, весы «уточки», на которых с одной стороны на чаше стоит двухкилограммовая гиря, а на другой — картошка. Все продавщицы, а их попало в кадр пять, пожилые женщины, повязанные белыми платками, спущенными низко на лоб — яркое солнце, сидят в унылом ожидании покупателей. Одеты в мешковатые платья, сарафаны, кофты. По-видимому, деревенские, так как за ними выстроилась очередь к прилавку под крышей, где нет ни одной женщины с покрытой головой. В традиционных культурах женщина покрывала голову платком с замужества и до смерти. Деревня сохраняла эту традицию.
Вход на базар. 1970-е.
На фотографии «Вход на базар» около высокого дощатого забора лежит на земле женщина, повязанная белым платком. Видимо, ей стало плохо, но никто не кинулся помогать. На ней светлое платье в цветочек, из-под которого высовывается черная полоса нижней юбки, сапоги и спущенные ниже колена чулки. Левой рукой она придерживает вместительную черную сумку, чтобы не стащили. Справа от нее мужчина в черном костюме и домашних шлепанцах с большим открытым мешком на ящике оценивает качество зерна, купленного на рынке. На заборе висит металлический ящик для почты и щит объявлений внушительных размеров. Сверху большими черными буквами написано: «Приглашаем на работу», слева в столбик — «Народному хозяйству страны нужны рабочие руки». Правее от лозунга помещены под стеклом два объявления большого формата. В проеме входа виден полупустой рынок с одинокими продавцами за прилавком и тремя мужчинами, направляющимися вглубь рынка. Земля усыпана окурками и другим мелким мусором. Кусочек провинциальной жизни с многочисленными деталями.
В провинции и деревнях гораздо в большей степени, чем в городах, сохранялись традиции и вера. Поскольку большинство храмов было упразднено или разрушено, то религиозная жизнь сосредотачивалась дома, в святых местах, у поклонных, обетных и охранных крестов. Носителями веры и её охранителями были в основном женщины. Они украшали красный божий угол, крестили детей, если это было возможно, следили за соблюдением ритуалов, посещали святые места.
Олег Полещук снял женщин, молящихся на Святой горе, неистово верующую, ползущую на коленях вокруг святого озера, колоритного белобородого старика, вещающего перед молодыми людьми, старообрядку в углу перед иконами с раскрытой библией на специальном столике.
На фотографии «Вход на базар» около высокого дощатого забора лежит на земле женщина, повязанная белым платком. Видимо, ей стало плохо, но никто не кинулся помогать. На ней светлое платье в цветочек, из-под которого высовывается черная полоса нижней юбки, сапоги и спущенные ниже колена чулки. Левой рукой она придерживает вместительную черную сумку, чтобы не стащили. Справа от нее мужчина в черном костюме и домашних шлепанцах с большим открытым мешком на ящике оценивает качество зерна, купленного на рынке. На заборе висит металлический ящик для почты и щит объявлений внушительных размеров. Сверху большими черными буквами написано: «Приглашаем на работу», слева в столбик — «Народному хозяйству страны нужны рабочие руки». Правее от лозунга помещены под стеклом два объявления большого формата. В проеме входа виден полупустой рынок с одинокими продавцами за прилавком и тремя мужчинами, направляющимися вглубь рынка. Земля усыпана окурками и другим мелким мусором. Кусочек провинциальной жизни с многочисленными деталями.
В провинции и деревнях гораздо в большей степени, чем в городах, сохранялись традиции и вера. Поскольку большинство храмов было упразднено или разрушено, то религиозная жизнь сосредотачивалась дома, в святых местах, у поклонных, обетных и охранных крестов. Носителями веры и её охранителями были в основном женщины. Они украшали красный божий угол, крестили детей, если это было возможно, следили за соблюдением ритуалов, посещали святые места.
Олег Полещук снял женщин, молящихся на Святой горе, неистово верующую, ползущую на коленях вокруг святого озера, колоритного белобородого старика, вещающего перед молодыми людьми, старообрядку в углу перед иконами с раскрытой библией на специальном столике.
На святую гору. Карелия. 1976.
На грунтовой дороге, покрытой рытвинами и ямами, две женские фигуры на переднем плане направляются на святую гору. За их спинами дорога, ведущая к поселку. Дома окаймляют деревянные изгороди, а на дальнем плане видны крыши в ложбине, за которыми узкая полоска леса. Типичный русский провинциальный пейзаж — серое небо, бесцветные дома, разбитая дорога с потерянными и уже полусгнившими бревнами по краям — унылый и скучный.
Пожилые женщины, если не сказать старушки, похожи друг на друга как близнецы. У обеих головы повязаны платками, длинные по голень темные юбки, над ними фартуки по колено и бесформенные, мешковатые, с чужого плеча куртки. На ногах шерстяные носки и блестящие резиновые калоши. У обеих в руках не до конца обтесанные палки — видимо, трудно передвигаться без дополнительной опоры. Одна остановилась, опершись на палку, и внимательно смотрит в объектив, то есть на нас. Лицо выражает умиротворение и всепрощение. Другая, продолжая двигаться, что-то говорит. Ее лицо неестественно перекошено — последствие инсульта или другого заболевания, и ассоциируется с легкой формой психопатологии.
Темные фигуры старушек представляют две вертикали в горизонтально стелящимся окружающем пейзаже. Вертикальный ритм дополняют две светлые параллельные палки, которые в смысловом отношении являются третьей ногой. Композиция является одновременно устойчивой — две темные фигуры виртуозно вписаны в серое пространство, и динамичной — одна из старушек снята в движении.
На фотографии есть дата — 1976 год. Апогей брежневского застоя. Можно интерпретировать снимок как портрет русской провинции середины 1970-х годов — серость, беспросветность, убогость и бесперспективность, одним словом — нищая жизнь в депрессивной обстановке. Можно видеть в этой фотографии пророчество о судьбе русской провинции на ближайшие десятилетия — на костылях по бездорожью к собственной могиле. Вероятна и иная трактовка — две женщины олицетворяют основные принципы русской ментальности — с одной стороны, милосердие, всепрощение, а с другой — частичная невменяемость, юродивость.
Впрочем, какой бы смысл мы ни предавали изображению — пессимистический или оптимистический, реалистический или пророческий — глаз не может от него оторваться, он пытливо сканирует линии силуэтов, перескакивает с одного лица на другое, пытается прочитать закодированное художником сообщение. «В фотографии, как и во многом другом, мгновение содержит свой собственный вопрос и в то же время ответ» (А. Картье-Брессон).
Среди фотографий провинции у Олега Полещука много портретов. Большинство из них репортажные, снятые на вскидку. Среди них нет героев и знаменитостей. Это обычные люди, живущие в деревнях и поселках, представители «одноэтажной России». Они заинтересовали фотографа своей необычностью, внешней или внутренней. Бабушка из деревни в традиционной одежде, с лицом, излучающим доброту, разговаривает с городским жителем. Пожилой человек (старовер) с белой бородой и проницательным взглядом пьет чай у самовара. Старик у своей избы весело смеется, широко открыв беззубый рот. Водитель в шлеме в кабине вездехода криво улыбается, зажав во рту папиросу.
На грунтовой дороге, покрытой рытвинами и ямами, две женские фигуры на переднем плане направляются на святую гору. За их спинами дорога, ведущая к поселку. Дома окаймляют деревянные изгороди, а на дальнем плане видны крыши в ложбине, за которыми узкая полоска леса. Типичный русский провинциальный пейзаж — серое небо, бесцветные дома, разбитая дорога с потерянными и уже полусгнившими бревнами по краям — унылый и скучный.
Пожилые женщины, если не сказать старушки, похожи друг на друга как близнецы. У обеих головы повязаны платками, длинные по голень темные юбки, над ними фартуки по колено и бесформенные, мешковатые, с чужого плеча куртки. На ногах шерстяные носки и блестящие резиновые калоши. У обеих в руках не до конца обтесанные палки — видимо, трудно передвигаться без дополнительной опоры. Одна остановилась, опершись на палку, и внимательно смотрит в объектив, то есть на нас. Лицо выражает умиротворение и всепрощение. Другая, продолжая двигаться, что-то говорит. Ее лицо неестественно перекошено — последствие инсульта или другого заболевания, и ассоциируется с легкой формой психопатологии.
Темные фигуры старушек представляют две вертикали в горизонтально стелящимся окружающем пейзаже. Вертикальный ритм дополняют две светлые параллельные палки, которые в смысловом отношении являются третьей ногой. Композиция является одновременно устойчивой — две темные фигуры виртуозно вписаны в серое пространство, и динамичной — одна из старушек снята в движении.
На фотографии есть дата — 1976 год. Апогей брежневского застоя. Можно интерпретировать снимок как портрет русской провинции середины 1970-х годов — серость, беспросветность, убогость и бесперспективность, одним словом — нищая жизнь в депрессивной обстановке. Можно видеть в этой фотографии пророчество о судьбе русской провинции на ближайшие десятилетия — на костылях по бездорожью к собственной могиле. Вероятна и иная трактовка — две женщины олицетворяют основные принципы русской ментальности — с одной стороны, милосердие, всепрощение, а с другой — частичная невменяемость, юродивость.
Впрочем, какой бы смысл мы ни предавали изображению — пессимистический или оптимистический, реалистический или пророческий — глаз не может от него оторваться, он пытливо сканирует линии силуэтов, перескакивает с одного лица на другое, пытается прочитать закодированное художником сообщение. «В фотографии, как и во многом другом, мгновение содержит свой собственный вопрос и в то же время ответ» (А. Картье-Брессон).
Среди фотографий провинции у Олега Полещука много портретов. Большинство из них репортажные, снятые на вскидку. Среди них нет героев и знаменитостей. Это обычные люди, живущие в деревнях и поселках, представители «одноэтажной России». Они заинтересовали фотографа своей необычностью, внешней или внутренней. Бабушка из деревни в традиционной одежде, с лицом, излучающим доброту, разговаривает с городским жителем. Пожилой человек (старовер) с белой бородой и проницательным взглядом пьет чай у самовара. Старик у своей избы весело смеется, широко открыв беззубый рот. Водитель в шлеме в кабине вездехода криво улыбается, зажав во рту папиросу.
Снимок на память. Деревня Ларионово Горьковской области. 1976
Парочка. 1970-е.
Двойной портрет, снятый крупным планом — небритый мужчина в черной меховой шапке с опушенными ушами, ватнике и светлой рубашке, а рядом с ним морда его лошади, на которой замысловатая уздечка из сплетенных веревок, украшенная круглыми металлическими нашлепками. На лошади праздничный наряд, и хозяин явно гордится ею.
В провинции свадьба — знаменательное событие, которое собирает множество народа — родственников, соседей, а в деревни всех жителей — от детей до стариков. В некоторых регионах Советского Союза — Кавказ, Средняя Азия — всю жизнь копили деньги, сначала на свадьбу, а после свадьбы на похороны. Олег Полещук снимал свадьбу в Поморье и на Кавказе, на Алтае и в Карелии. Помимо официальной регистрации брака в ЗАГСе, которая была обязательна для всех граждан СССР, в каждом регионе были свои традиции и ритуалы празднования. На снимке «Танго новобрачных» после официальной регистрации в сельском совете новобрачные танцуют в зале, где у стен на стульях сидят женщины в основном пожилого возраста, все повязанные платочками. Между окон висят в три ряда портреты членов Политбюро ЦК КПСС, начиная с Л. Брежнева и всех остальных без исключения.
В Поморье он запечатлел расплетание косы, которое означало прощание с девичеством. Заплетание двух кос и надевание женского головного убора — переход невесты в группу замужних женщин. В Архангельской области говорили: «За стол когда невесту приведут, две косы ей заплетут: была одна — стало две, была девушка — стала женщина».
На Алтае в свадебную серию попал снимок «Благословение новобрачных иконой». Новобрачные стоят на коленях перед родителями, которые читают молитву, крестят их, говорят напутствие и подносят образа для целования.
Свадьба в деревне. Карелия. 1982.
Свадебное шествие в карельской деревне от сельсовета к дому поражает своими контрастами. Холодная осенняя погода, все одеты в куртки и пальто, только новобрачные в праздничных нарядах без верхней одежды. По дороге с огромными лужами и сметанообразной грязью впереди процессии идут молодожены — невеста в белом длинном платье с белой фатой, в белых туфельках на каблучках, с букетом цветов в руках и рядом жених в черном костюме, белой рубашке, галстуке и черных туфлях. Они смело месят грязь. За ними друзья и родственники. Большинство в туфлях, но кое на ком резиновые сапоги. У выхода из сельсовета толпа старушек, провожающих глазами новобрачных. Здесь же стоит микроавтобус УАЗ-450 («Буханка»), советский «вездеход» для сельской местности. Одноэтажные дома из бревен и бруса, столбы вдоль домов прорезают низкое серое небо.
В деревне семьи были многодетными. Бездетность считалась божьим наказанием. Детей с раннего возраста приобщали к работе в домашнем хозяйстве. Они складывали нарубленные дрова в поленницу, ухаживали за скотом и пасли его, помогали пропалывать грядки, участвовали в уборке урожая. Девочки помогали матерям убирать избу и готовить, мальчики осваивали различные инструменты, необходимые в хозяйстве.
Маленькие дети были на попечении бабушек. На одной из фотографий Олега Полещука бабушка собрала вокруг себя детей разного возраста — от годовалого ребенка, которого она держит на коленях, до подростков — и поет им народные песни. Что бы ни делали взрослые в доме или во дворе, дети всегда рядом — участвуют и помогают.
Сильный ветер. Беломорск. 1988.
На одном из снимков на берегу реки Выг в серый ветреный день отец с дочкой вещают постиранное белье на натянутую веревку. У отца ветром вырвало рубаху, которую он уже повесил, но не успел закрепить прищепками. Беловолосая девочка во взрослой куртке с улыбкой наблюдает за отцом. В руках у нее огромная связка прищепок. Рядом на земле стоит железный таз с еще не повешенным бельем, а на веревке полощутся на ветру простыни.
Земная жизнь христианина начинается с крещения и завершается отпеванием усопшего и погребением. У Олега Полещука довольно много фотографий посвящено похоронам, кладбищам и поминкам. На снимке запечатлен вынос гроба из кладбищенской церкви после отпевания. Процессия с гробом во главе, который несут молодые мужчины, растянулась на десятки метров. Скорбную атмосферу подчеркивают две доминанты — белый гроб, окаймленный черной лентой, и белый храм, из открытых дверей которого выливается поток людей.
На другой фотографии похоронная процессия движется по заросшей тропинке среди цветущего поля. Впереди идет мужчина с крышкой гроба, которую он несет на голове. За ним несколько мужчин катят тележку с еловыми ветками. Следом открытый гроб с покойником на тележке, затянутой материей. Кто-то поддерживает гроб, другие толкают вперед тележку. Следом — близкие и родственники с охапками цветов. Смерть на фоне цветения жизни.
На одном из снимков на берегу реки Выг в серый ветреный день отец с дочкой вещают постиранное белье на натянутую веревку. У отца ветром вырвало рубаху, которую он уже повесил, но не успел закрепить прищепками. Беловолосая девочка во взрослой куртке с улыбкой наблюдает за отцом. В руках у нее огромная связка прищепок. Рядом на земле стоит железный таз с еще не повешенным бельем, а на веревке полощутся на ветру простыни.
Земная жизнь христианина начинается с крещения и завершается отпеванием усопшего и погребением. У Олега Полещука довольно много фотографий посвящено похоронам, кладбищам и поминкам. На снимке запечатлен вынос гроба из кладбищенской церкви после отпевания. Процессия с гробом во главе, который несут молодые мужчины, растянулась на десятки метров. Скорбную атмосферу подчеркивают две доминанты — белый гроб, окаймленный черной лентой, и белый храм, из открытых дверей которого выливается поток людей.
На другой фотографии похоронная процессия движется по заросшей тропинке среди цветущего поля. Впереди идет мужчина с крышкой гроба, которую он несет на голове. За ним несколько мужчин катят тележку с еловыми ветками. Следом открытый гроб с покойником на тележке, затянутой материей. Кто-то поддерживает гроб, другие толкают вперед тележку. Следом — близкие и родственники с охапками цветов. Смерть на фоне цветения жизни.
После отпевания. 1970-е.
Олег Полещук на протяжении 30 лет снимал «одноэтажную Россию». Это — оленеводы в Якутии, сельские жители на Горном Алтае, рыбаки на Белом море, лесозаготовители в Карелии и т. д. При этом, кого бы ни снимал Полещук — детей, старушек, рыбаков, оленеводов — он никогда не был беспристрастным наблюдателем, отстраненно фиксирующим на пленку жизненную историю. Он всегда погружался в ситуацию, сочувствовал и сопереживал её участникам, эмоционально сближался с ними, становился сам участником события. У него хватало душевной щедрости и эмоциональной отзывчивости на всех. Именно любовь к ближнему и вера в людей позволяла автору глубоко прочувствовать мир русской провинции, стать участником жизненной драмы и свидетельствовать нам о ней средствами фотографии.
Что такое хорошая фотография? «Это тот кусочек события, в котором для постороннего человека содержится больше правды, чем во всей панораме» (Роберт Капа). У Олега Полещука — тысячи фотографий русской провинции, которые представляют фотоэпопею «одноэтажной России» последней трети ХХ века.
Валерий Вальран.
В 2012 в «Борее» прошла выставка Олега Полещука «Крестный ход на Пасху в Ленинграде. 1970-е годы», о которой Photographer так же писал.
https://www.photographer.ru/events/review/5691.htm
Олег Полещук на протяжении 30 лет снимал «одноэтажную Россию». Это — оленеводы в Якутии, сельские жители на Горном Алтае, рыбаки на Белом море, лесозаготовители в Карелии и т. д. При этом, кого бы ни снимал Полещук — детей, старушек, рыбаков, оленеводов — он никогда не был беспристрастным наблюдателем, отстраненно фиксирующим на пленку жизненную историю. Он всегда погружался в ситуацию, сочувствовал и сопереживал её участникам, эмоционально сближался с ними, становился сам участником события. У него хватало душевной щедрости и эмоциональной отзывчивости на всех. Именно любовь к ближнему и вера в людей позволяла автору глубоко прочувствовать мир русской провинции, стать участником жизненной драмы и свидетельствовать нам о ней средствами фотографии.
Что такое хорошая фотография? «Это тот кусочек события, в котором для постороннего человека содержится больше правды, чем во всей панораме» (Роберт Капа). У Олега Полещука — тысячи фотографий русской провинции, которые представляют фотоэпопею «одноэтажной России» последней трети ХХ века.
Валерий Вальран.
В 2012 в «Борее» прошла выставка Олега Полещука «Крестный ход на Пасху в Ленинграде. 1970-е годы», о которой Photographer так же писал.
https://www.photographer.ru/events/review/5691.htm
Следующая публикация
Нет комментариев