Булгаков не оставил нам прямого указания, но литературоведы, изучая биографию писателя, его окружение и сам текст, выдвигают несколько убедительных версий. Истина же, как часто бывает, лежит, вероятно, на пересечении этих дорог...

Главный кандидат - сам Михаил Афанасьевич. Эта версия считается наиболее авторитетной и обоснованной. Мастер — во многом литературное альтер-эго автора. Сходств — поразительное количество. Например, Мастер пишет роман о Пилате и Христе. Тема власти, трусости, искупления явно глубоко волновала и самого Булгакова...

Как Мастера травили в печати за его роман ("...статьи... одна другой злее..."), так и Булгаков на протяжении всей карьеры подвергался жесточайшей критике, обвинениям в "антисоветчине", а его пьесы снимали с репертуара ("Дни Турбиных", "Багровый остров", "Зойкина квартира").

Вспомним и один из самых драматичных моментов романа, когда Мастер сжигает свой роман в печке. В 1930 году Булгаков в отчаянии от запретов и невозможности публиковаться, собственноручно сжег черновик первой редакции "Мастера и Маргариты". Позже он восстановил текст по памяти.

Еще одно совпадение связно с моментом, когда Мастер оказывается в клинике доктора Стравинского. Булгаков тоже переживал тяжелейшие депрессии, связанные с травлей и творческим бесплодием, а мысли о самоубийстве не были ему чужды. Описание состояния Мастера после травли ("...закат крови...") часто связывают с реальным недугом Булгакова — гипертонической болезнью, которая его мучила.

Предложенный Воландом "покой" для Мастера часто трактуется не как бездействие, а как освобождение от земных мук, от давления системы, возможность внутренней свободы — то, о чем мечтал и сам измученный Булгаков.

Третья жена автора, Елена Сергеевна неоднократно подтверждала автобиографичность образа Мастера. Она писала в дневниках и говорила исследователям, что в Мастере очень много от самого Михаила Афанасьевича, его переживаний, его судьбы художника в тоталитарном государстве.

А вот внешне Мастер на Булгакова совсем не похож: "бритый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами и со свешивающимся на лоб клоком волос". Возможно, это намёк на Николая Гоголя, с которым писатель всегда ощущал какую-то особенную близость.

Не секрет, что роман насыщен отсылками к "Фаусту" Гёте (Воланд, Маргарита, договор с дьяволом, бал и так далее). Мастер, как создатель произведения о вечных вопросах, может рассматриваться и как отдаленная параллель с самим Гёте — титаном мировой литературы. Булгаков глубоко почитал автора, и создание образа Мастера-творца, безусловно, несет в себе отсвет величия немецкого поэта. Однако это, скорее, архетипическая, литературная параллель, чем прямой биографический прототип.

Менее известная, но интригующая версия связывает Мастера с украинским философом XVIII века Григорием Сковородой, который (весьма условно) был странником. Однако в этой связи можно провести параллель с "исчезновением" Мастера в клинике и его последующим "уходом".

Портрет Григория Саввича Сковороды с его подписью.

В романе очевиднейшим образом художественно воплощена теория трех миров: земного, библейского и космического. Первый представляют люди. Второй - библейские персонажи. Третий - Воланд со своими спутниками. Теория же таких "трех миров" могла быть позаимствована Булгаковым только у того, кто является ее создателем, у Григория Сковороды.

Кроме того, этот возможный прототип можно считать непризнанным мудрецом - идеи Сковороды не находили широкого признания при жизни. Хотя прямых указаний у Булгакова нет, некоторые исследователи (например, Я. Орлов) видят в образе Мастера отголоски этой философии.

Существует спорная, но заслуживающая упоминания версия (ее развивал, в частности, литературовед Б. Соколов), что некоторые черты Мастера могли быть навеяны судьбой поэта Осипа Мандельштама.

Вспомним, как Мандельштам был жестоко гоним властью, арестован, погиб в лагере. Его знаменитая антисталинская эпиграмма ("Мы живем, под собою не чуя страны...") — акт огромного мужества, сопоставимый с созданием "опасного" романа Мастером. Однако временные рамки (Мандельштам скончался в 1938, а образ Мастера формировался раньше) и отсутствие свидетельств близкого знакомства Булгакова с Мандельштамом делают эту версию маловероятной как основной прототип, но возможной, как отражение общей трагедии художника той эпохи.

Хотя тени Гёте, Сковороды или Мандельштама могли скользить в творческом сознании Булгакова, основным и бесспорным прототипом Мастера был он сам — Михаил Афанасьевич Булгаков. Образ Мастера — это глубоко автобиографичная проекция его собственных творческих мук, страха перед всесильной критикой, отчаяния от невозможности быть услышанным и, наконец, веры в бессмертие истинного искусства.

Через Мастера Булгаков говорил о трагедии художника в эпоху тоталитаризма, о цене творчества и о том, что подлинное искусство, как и истина, не подвластно огню или забвению. Мастер — это духовное завещание Булгакова, его alter ego, обретшее бессмертие на страницах одного из величайших романов XX века. Его прототип — это сама судьба Гения в безжалостном мире.

https://ok.ru/dzen/article/aJIuiD95ry3NiqEw