Всем, кто читал «Белую гвардию», «Записки на манжетах» или «Бег», ясно: Михаил Булгаков писал о своём настоящем, о том, что знал изнутри. С такой силой, точностью и внутренней тревогой передаёт он атмосферу времени. Эти произведения по-разному отражают его личный опыт Гражданской войны: от участия в событиях в Киеве и быта провинциального врача в разрухе до трагических размышлений о судьбах белой эмиграции.
За каждым из этих текстов стоит не только талант, но и реальные годы жизни – со сменой властей, мобилизациями, болезнью, бегством и постоянной необходимостью выбирать. Гражданская война не прошла мимо Булгакова, она прокатилась по его жизни, заставляя менять форму, сторону, чтобы выжить. Она не просто оставила след в его биографии, она сформировала его как писателя.
Не до романов – бинты, разруха и страх
В годы революции и начала гражданской войны Булгаков был совсем не тем человеком, каким мы его знаем сегодня. Он не писал великие романы и не пил кофе в московских кафе, он лечил. В 1916 году он окончил медицинский факультет Киевского университета, и в 1917-м работал земским врачом в Смоленской губернии. Когда в столицах менялись власти и лозунги, Михаил Афанасьевич смотрел на войну глазами человека, вырезающего гнойники и зашивающего раны. В письмах и воспоминаниях он писал не о политике, а о боли и о людях, оставленных на произвол судьбы.
После Октябрьской революции Булгаков оказался в Москве и стал свидетелем первых месяцев новой власти. Его описания тех дней предельно наглядны: «толпы бьют стекла в поездах», «бьют людей», «голодные хвосты у лавок», «затравленные и жалкие офицеры». Но долго оставаться в Москве не получилось: в феврале 1918 года он вернулся в Киев. А там всё только начиналось.
Киев: город, переходящий из рук в руки
С этого момента жизнь Булгакова превращается в череду стремительных и опасных эпизодов, где он одновременно участник и наблюдатель. Киев в то время менял власть как перчатки. Весной 1918 года – немецкие войска и гетман Скоропадский. К концу года его свергли сторонники Украинской Народной Республики. А в феврале 1919-го пришли красные. Все эти силы хотели видеть Булгакова «своим» – он был врачом, грамотным, нужным.
Врачи в условиях войны на вес золота. И Булгакова мобилизовали сначала в гетманскую армию. После падения режима Скоропадского его попытались забрать с собой силы Директории. Как вспоминала его жена Татьяна Лаппа, он сбежал буквально за ближайший столб, отстал от колонны и скрылся в переулках: «Так бежал, так сердце колотилось, думал – инфаркт будет».
Красные, белые и личный выбор
Затем Булгаков оказался у красных, но надолго не задержался – слишком многое не совпадало. Впрочем, выбирать было особенно не из чего. В августе 1919 года Киев заняли белые, и будущий писатель оказался в их рядах – вновь как военный врач. Его направили на Кавказ, где он служил в 3-м Терском казачьем полку, воюя против мятежных горских племён.
Но война – штука без правил и гарантий. Весной 1920 года Булгаков заболел тифом во Владикавказе. Пока он лежал без сознания, армия отходила, и вместе с ней уходила возможность спастись. В городе снова появились красные, но Булгакову было уже всё равно, он боролся за жизнь. Это и стало точкой выхода из Гражданской войны: она не закончилась победой или пленом – просто болезнь не дала ему продолжить путь хаотичных метаний.
Булгаков не был сторонником какой-либо из армий. Он не вписывался ни в чёрно-белую картину пропаганды, ни в позднейшую героику. Его личный опыт – это постоянная вынужденная адаптация, когда выбор стороны определяется не личными убеждениями, а медицинской сумкой, лихорадкой и возможностью выжить. Поэтому его тексты – вне агитации. Он не судит, а фиксирует, не романтизирует, а показывает абсурд и трагедию происходящего.
Гражданская буря изнутри
«Белая гвардия» стала самым прямым и подробным художественным откликом на события в Киеве 1918–1919 годов. В романе показаны смена властей, хаос, противостояние белых, красных и украинских сил – всё это Булгаков сам пережил. Это произведение – своего рода хроника гражданской бури, увиденной глазами тех, кто оказался внутри неё.
«Записки на манжетах» – автобиографическая проза, написанная Булгаковым в начале 1920-х годов. В этих текстах он размышляет о пережитом в годы революции и Гражданской войны, о первых годах в Москве, о попытках стать писателем. Это не дневниковая хроника, а литературный пересказ увиденного и прочувствованного – с честностью, иронией и вниманием к деталям. Произведение отражает личное восприятие времени и атмосферы, в которой формировался Булгаков как автор.
В пьесе «Бег» Булгаков обращается к судьбам белогвардейцев, бежавших из Крыма после захвата полуострова Красной армией в 1920 году. Он показывает разрозненные фигуры генералов, военных, чиновников, беглых чекистов и их семьи на фоне масштабного исхода через Севастополь, Константинополь и Париж. Булгаков эмигрантом не был, но эта тема эмоционально отзывалась: в 1921 году он всерьёз обдумывал отъезд из России и даже писал прошения о выезде. В пьесе он использует рассказы знакомых, газетные материалы и документы из белогвардейской среды. Некоторые персонажи и эпизоды были навеяны реальными воспоминаниями участников Крымской эвакуации.
Написанная с временной дистанции (в 1926-1928 годах), пьеса звучит как размышление о судьбе людей, оказавшихся между двумя мирами. Несмотря на фантастические и гротескные элементы (вроде галлюцинаций генерала Хлудова), «Бег» основан на документальной и эмоциональной правде. Булгаков здесь не судит и не героизирует, он показывает трагедию выбора. И делает это не с позиции стороннего наблюдателя, а человека, который сам когда-то стоял перед тем же вопросом: уйти или остаться.
https://dzen.ru/a/Z_9hsrj7SlCr_i3G
Комментарии 1
К девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.
Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:
Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, – не верь. Союзники – сволочи.
Он сочувствует большевикам.
Рисунок: рожа Момуса.
Подпись:
Улан Леонид Юрьевич.
Слухи грозные, ужасные,
Наступают банды красные!
Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.
Подпись:
Бей Петлюру!
Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства – Мышлаевского, Карася, Шервинского – красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:
Елена Васильна любит нас сильно.
Кому – на, а кому – не.
Леночка, я взял билет на Аиду.
Бельэтаж № 8, правая сторона.
1918 года, мая
...ЕщёК девяти часам вечера к изразцам Саардама нельзя было притронуться.
Замечательная печь на своей ослепительной поверхности несла следующие исторические записи и рисунки, сделанные в разное время восемнадцатого года рукою Николки тушью и полные самого глубокого смысла и значения:
Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку, – не верь. Союзники – сволочи.
Он сочувствует большевикам.
Рисунок: рожа Момуса.
Подпись:
Улан Леонид Юрьевич.
Слухи грозные, ужасные,
Наступают банды красные!
Рисунок красками: голова с отвисшими усами, в папахе с синим хвостом.
Подпись:
Бей Петлюру!
Руками Елены и нежных и старинных турбинских друзей детства – Мышлаевского, Карася, Шервинского – красками, тушью, чернилами, вишневым соком записано:
Елена Васильна любит нас сильно.
Кому – на, а кому – не.
Леночка, я взял билет на Аиду.
Бельэтаж № 8, правая сторона.
1918 года, мая 12 дня я влюбился.
Вы толстый и некрасивый.
После таких слов я застрелюсь.
(Нарисован весьма похожий браунинг.)
Да здравствует Россия!
Да здравствует самодержавие!
Июнь. Баркарола.
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина.
Печатными буквами, рукою Николки:
Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав. Комиссар Подольского района. Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер.
1918 года, 30-го января