Александр Литвинов                                 "Я НЕ ПИШУ, КОГДА СЧАСТЛИВ" ХУДОЖНИК Нарисуй на холсте мое счастье, И пуще добавь акварели, Нарисуй середину апреля, Мешая цвета на запястье. Во избежание тайн я Расскажу всему миру, чтоб слушали. Нарисуй мою улицу с лужами И детство с запахом таяния. Нарисуй мне дворовых друзей, Забери телефоны с бумажником, Нарисуй мне действительно важное; Нарисуй мне счастливых людей. НЕДОПИСАННЫЕ СТИХИ Ты превратилась во все недописанные стихи И все увядшие букеты белых роз. Мне жаль, что я остался для тебя плохим, Ты превратилась в весь недогоревший воск. Ты стала сотнями нетронутых листов, И, если б мне от этого легчало, Я написал бы тысячу стихов, Стирал и начинал сначала. Я вспоминаю ночь, где ты спала, и сну Стараясь не мешать, и в тишине теперь, Я уходил писать и оставлял тебя одну, Чуть слышно закрывая дверь. Так жаль, что искренность быстрей, чем кашель Проходит в суете осенних дней, Так жаль, что ты уже не скажешь, Кроме привета, ничего важней. ГЛАВНОЕ Капля из крана бьёт по голове, В пространстве три плиты образовали угол, Гирлянда стала не выдерживать потуга, И временами гаснет на стене. Сквозит январь за дверью без стекла. Меня одело пыльным покрывалом. Я выблевал давно, что порывало, И капля пота по щеке стекла. Спокойной ночи, мир, мне нечего сказать тебе, Пишу строку, не помня предыдущую, и пусть, Мои стихи не учат наизусть, Но в зеркале потухшие глаза теперь. Наверное, ни к месту плач навзрыд, И бесполезно было бы ногою топать. Я, к сожалению, имел печальный опыт, И, к счастию, он мною не забыт. Последний раз, приоткрывая дверь, Проснувшись с мыслями в разлуке, Я чувствовал, что задрожали руки, Но ничего уж не искал теперь. Четыре года, чтоб поставить точку; Учитель мой писал в тетрадь: «Главное, не с важного начать, А самым важным главное закончить». ГДЕ СНЕГ Где снег, подражая льду, Ложится на ровную гладь, И свет порождает тьму, И ветер листает тетрадь,- Тишина заставляет ждать, Внимая пустому окну. И город в пустом окне Отразится угрюмой стеной И серостью вне; Самой серой своей стороной, Как и, в принципе, той, Что виднелась в окне. Что касается мира внутри, То его создаёт фонарь, У самой двери Осветив календарь; Через окна, как будто январь, Проникая, как все фонари. И рождается ночь, Как начало чьего-то пути; Обещая помочь, И, давая надежду спасти, Заставляет идти, Откинув сомнения прочь. ДОМ Никогда не твердил, потому что твердь – Есть пошатанный плот на девятом вале. Я долго смотрел на чужую смерть, Я долго от всех запирался в зале. Не боюсь умереть, но боюсь умирать; Не хочу оставлять недописанный том, Не найти себе места и долго искать Однажды потерянный в юности дом. Я рад, что со мною случался покой, Что боль в голове иногда отступает. Дом – это там, где не хочешь домой, Дом – это там, где тебя понимают. ОДА ВОСПОМИНАНИЯМ Посреди улыбок, среди кондакарных распевов Остаётся видеть хорошее в луже; Попялиться в мутный экран и, вдохнув поглубже, Выдавить из себя очередной шедевр. Но разве он кому-нибудь нужен? Столько строк написал в стол. Что, если листы, которые я замарал, Собрать воедино, я б заорал, Что можно собрать ещё один стол из этих листов, Что и если умел уставать, то наверно б устал. Тишину разрезая, в потёмках вскочил И понёсся на кухню курить. Приснилось застолье. Как принято тут говорить, Рукой опершись, я проглатывал потом акрил И ушедших событий распутывал нить. Я помню, дед сказал, и рюмки поднялись, И я тогда поднял со всеми вместе, Что отразилась в этом жесте Так незаметно прожитая жизнь. И шорох застывал в асбесте. Взглянул на календарь. Там ровно пятый год. И дней, и лет водоворот, А у меня всё будто бы февраль, Только стихи и музыка, и книги оборот. МОЙ АНГЕЛ Пишу, роняя скомканные листы, Среди линолеума и кухонных плит, Что, видя самые теплые сны, Мой ангел согрелся и спит. Я укрыл его, когда уходил, и дверь, Оставляя открытой, зажмурил глаза. Я самым счастливым прослыл теперь, Пускай не успев ничего сказать. Пускай я вечно буду писать про то, Как он спит и как морщит нос; Мягко просовывает руку в пальто, Убирая второй рукой прядь волос. Мой ангел, облитый фонарным светом, С крыльями цвета сирени, И этим самым сиреневым цветом Укрывший свои колени. Я ЖДАЛ ТЕБЯ Я ждал тебя, Где коридор окончился балконом. Холодный пол, и я У домофона. Всё это время я был дома И тихо ждал тебя. Я ждал тебя, И если бы ты только знала, Холодным утром января Ходил по залу, И на перроне у вокзала Я очень долго ждал тебя. ПИСАТЕЛЬ Окно открыв в уютной хате, Средь бела дня и уличного шума, Гостей встречал в своём халате Писатель Лёха Скородумов. Он прикурил себе и другу И рассудил, усевшись в кресло, Что поле дарит смысл плугу, Что без свободы нет ареста. И что товар, в известной мере, Ценней в наличии купца, Что жизнь сама, на самом деле, Бессмысленна в отсутствии конца. Он намахнул и вытер лоб, И подытожил после вздоха: «Несчастен был писатель тот, Что жил в счастливую эпоху». СТИХИ ГОРЕЛИ Всё начиналось со стиха И тёмных коридоров Англетера, Где оставалась замечательная эра, И непонятный гул стихал. Сквер наполняло пустотой, Случилось тускло и уныло; И снегом улицу умыло, И было тихо за стеной. Всё начиналось со стола, Такого же, как мой и ваш, Что, приютивши карандаш, Накрылся полотном стекла. Всё начиналось с кабаков, Статей за тунеядство; И с дружеского братства И вычерченных слов. Всё рушилось и всё сжигалось. Как самое красивое всегда. Так шли недели и года; И сердце с ужасом сжималось. Всё начиналось каждый день; И каждый день, упёршись лбом, Кто-то писал перед окном, Потуже затянув ремень. Стихи горели, и толпа Кидала камнями в поэта; Художники спивались где-то И были счастливы тогда. КОГДА НАСТУПИТ УТРО Когда наступает утро, и рассвет Подарит тень пустой стене, Оставь ее и дай запомнить мне Твой силуэт. Ты все спала, а я писал в блокнот. Однажды купленный билет В любимой книге, через много лет, Оставит разворот. На нем знакомый почерк, Того гляди, сотрется, лишь за год Останутся блокнот, стихи, и вот Я все писал той ночью. ПОД ЛАМПОЙ Под тусклой лампой, уронив внимание на фото, Сквозь дно стакана посмотрев на потолок, И проч. И проч. И мысль поволок в болото И с удовольствием нырнул за ней в проток. Между делами, расписанием блокнота И серой выжатостью старых строк. Я вышел вон и брел к тебе, купив цветы, Как любишь ты, охапку белых лилий. Я вспоминал, как выразительны черты Лица, как я люблю знакомость этих линий. Я вышел вон и думал извиниться, немоты Избегнув собственной, каких не стоило б усилий. Дошел и замер, хотел сказать, но слезы навернулись сами, И я хотел сказать, но еле удержался на ногах, А ты смотрела на меня своими серыми глазами, Взрывая нервы в пух и прах. Я столько натворил, не описать словами, И, если честно, дело не в словах. Я плакал, что-то бормоча, Из рук, да наземь сыпались цветы, Я смог сказать лишь, что скучал, а ты смотрела на меня с плиты. И тишина, провал, молчание из пустоты. И я молчал, и дале уступив слезе, смотрел, как люди пили, И тоже извинялись, что любили, Всю жизнь не столько, сколько в новизне, Чего только не скажешь на могиле. ПОДРАЖАЯ РЫЖЕМУ,  КАК ПРИНЯТО, ОТКРОВЕННО Дай руку мне – мне скоро двадцать два - И верь словам, я выдержал едва, Где стороны сошлись углами в угол. Мне ждать, пока появится листва Грозит, ты обними меня, подруга. Что на дворе весна, то в строчках уголь. Велит пустеть и оставаться проводам В метафоричности, где пара дам Выслушивают и читают вечерами Стихи. Я бы отдался этим вечерам. И взгляд застыл в оконной раме, И полетел, как параплан. В кармане. Найдёшь, что нужно, ты бери. Я скоро буду, а пока – запри За мною дверь. И, натянув кепарь, Я с удовольствием залезу в сапоги. Приду и сяду, и как принято, стопарь Подняв, пуская пироги в расход, как встарь. Сначала тост за тех, кто был бы рядом, Но дальше от меня, чем рай от ада; Друзья, родные с дедом во главе, Овальный стол и поздравленья градом. Я счастлив, если в существе, Да мне и большего не надо.