ЧАСТЬ.1 (Продолжение)
Песня «They don't care about us», между тем, является одним из самых политически зрелых и интересных произведений Майкла. Это гениальная и универсальная формула бунта и революции. Гимн сопротивления — сопротивления вообще.
Формула, одинаково актуальная для любого, кто чувствует унижение и несправедливость.
Эту песню могли бы петь участники черных антирасистских демонстраций Мартина Лютера Кинга, хиппи из Вудстока, бунтовщики в Лос-Анджелесе в 1991-м, майдановцы в Киеве, защитники Белого дома в Москве в августе 1991-го - и совсем другие защитники Белого дома в 1993-м, пражане в 1968 году и узники Бухенвальда в 1943-м, избиваемые на демонстрациях российские оппозиционеры и американцы с «Оккупай Уолл стрит», сторонники Че Гевары и противники Уго Чавеса, китайские студенты на площади Тяньаньмынь, каирские революционеры, борцы за права сексуальных меньшинств, восставшие жители Варшавского гетто... Все — независимо от своей правоты — кто бунтует и протестует.
«Beat me
Hate me
You can never
Break me
Will me
Thrill me
You can never
Kill me
Do me
Sue me
Everybody
Do me
Kick me
Strike me
Don't you
Black or white me»
Невозможно перевести это — так ярко, лаконично и емко текст выглядит на английском. На русском весь этот эффект теряется.
«Бейте меня, ненавидьте меня - вам никогда не сломать меня, принуждайте меня, пугайте меня - вам никогда не убить меня, сделайте/достаньте/используйте меня, засудите меня, все используют меня, пинайте меня, избейте меня, не смейте решать, черный я или белый»,
- вот бледный и корявый перевод этих слов. Это песня жертвы, песня отчаявшегося, униженного, сопротивляющегося, обвиняющего весь мир человека. Масштабный, монументальный собирательный образ. И эта песня — от первого лица. Это вызов от первого лица всему миру: от лица всех униженных и оскорбленных, слитых в единый символ — всему надменному и несправедливому миру.
Что же возмутило общественность в этой песне, помимо ее общего дерзкого настроя?
Два слова - «jew me» в контексте «jew me, sue me, everybody do me, kick me, kike me, don’t you black or white me».
Если отбросить все эмоции, то останутся две точки зрения на этот инцидент.
Первая. Критики и американская еврейская диаспора единодушно сочли, что эти слова оскорбительны. Их пришлось изъять из текста песни и видео, а Майкл Джексон был вынужден официально извиняться. Действительно, если вынуть эти два слова и рассмотреть их отдельно от контекста песни, то в переводе «называйте меня евреем» или «относитесь ко мне как к еврею» нетрудно услышать оскорбительную интонацию.
Вторая. Обратимся снова к контексту, в котором прозвучали эти слова. Нет ничего противоречивого в том, что в этом собирательном образе несправедливо униженного нашлось место и для еврейской скорби. Потому что «jew me» можно перевести и как «обзывайте меня жидом».
Это значит, что лирический герой-жертва сам становится «жидом», униженным и протестующим. «Jew me, sue me, everybody do me, kick me, kike me, don’t you black or white me», - об этих словах Майкл впоследствии говорил, что он поет голосом всех обвиненных и пострадавших, от лица всех людей Земли - как символ всех жертв несправедливости.
«Ведь это я сам, это я - еврей, чернокожий, белый, - объяснял он. - Песня говорит о несправедливости, которая происходит с людьми, и о том, как система может несправедливо обвинить их. Сама мысль о том, что этот текст могли посчитать оскорбительным, причиняет мне сильную боль, это недоразумение. Песня, вообще-то, о болезненности предрассудков и о ненависти, я хотел с ее помощью привлечь внимание к социальным и политическим проблемам».
Однако при желании все эти соображения можно отмести, сказав, что все это лишь трактовки и толкования, и мало ли что он там объяснял и имел в виду, и запрещенные формулировки есть запрещенные формулировки.
Что ж, таковы правила.
Полагаю, к слову, что пьеса Бориса и Аркадия Стругацких «Жиды города Питера» совершенно точно не могла бы выйти в США с подобным названием.
А песня Высоцкого с фразой «не лучше ль податься мне в антисемиты» с ярким посылом, направленным против антисемитизма, также была бы на грани дозволенного в рамках правил политкорректности.
А еще вспоминается, как Татьяна Толстая пыталась с боем пропустить через американского редактора пушкинскую фразу, сказанную о себе самом: «Потомок негров безобразный».
«В своей статье для американского журнала я как-то процитировала строку Пушкина: «Потомок негров безобразный». Мне позвонил редактор: «Вы что, с ума сошли? Я не могу напечатать эти слова». — «Но Пушкин это сказал о себе». — «Этого не может быть». — «Может». Молчание. — «Снимите строку». — «Не сниму». — «Тогда давайте напечатаем вашу статью под другой фамилией». — «Тогда я вообще снимаю свою статью и напечатаю ее в другом месте, сославшись на вашу цензуру». — «Это тоже невозможно. Слушайте, ваш Пушкин что, расист?» — «Наш Пушкин — эфиоп». Долгое молчание. — «Слушайте, без этой строки ваша статья только улучшится. Поверьте мне, старому редактору». Долгий визг с моей стороны о том, что я это уже семьдесят лет слышу, и что советская власть, и тоталитарный режим, и Главлит, и Николай Первый, и кишиневская ссылка, и понятно что. И что я от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от тебя, политическая правильность, и подавно уйду. Визг не помогает. Тогда я меняю тактику и холодно, злобно, раздельно: «Так. Мало того, что черных вы, белые, держали в рабстве в течение трехсот лет. Теперь вы затыкаете рот единственному русскому черному поэту, томившемуся в неволе среди берез тоталитарного строя. Вот он, расизм. Вот она, сегрегация. Генерал Ли сдался, а вы — нет. Мы что, в Алабаме?..» Пушкина напечатали».
Негра Пушкина, может, и напечатали, а негр Майкл Джексон, чей каждый шаг и каждое слово судили и оценивали сотни миллионов людей, попал в очередной скандал и стал объектом остракизма только из-за того, что спел два слова от лица еврея в своем плаче о всемирной несправедливости.
Впрочем, это только мое личное оценочное суждение. И я вполне могу понять тех, кто откажется что-то толковать и объяснять и сочтет подобное самовыражение недопустимым. Штука только в том, что от этого ничто не сделается понятней...
Дело-то в том, что Майкл Джексон, как всякое большое, объемное, неоднозначное культурное явление, не исчерпывается ярлыками и вообще какими-то четкими определениями. Это не что-то, что можно положить на плоскость или вписать в какой-то шаблон. Это дышащее, многогранное, причудливое произведение искусства — причем искусства абсолютно самобытного, потому что в нем мало того что соединены все известные виды воздействия на человеческое воображение, но и сам творец является холстом - во всем и в течение всей жизни, буквально до последнего вздоха. Поэтому все попытки привести его к какому-то одному знаменателю — это такая малость по сравнению с настоящей задачей описать его, описать его феномен так, чтобы хотя бы обозначить грани, контур, общие черты.
Поэтому я могу, конечно, сказать, что Майкл Джексон был искренним, погруженным в себя мечтателем, но надо понимать, что, говоря это, я допускаю огромное упрощение. И все же без этого упрощения трудно двигаться дальше в заявленной теме.
Да, это был мечтатель, какого не видел мир. Это был мечтатель, который всерьез заявлял, что если бы он встретил Адольфа Гитлера и поговорил с ним, то Гитлер взял бы и бросил всю эту затею с нацизмом. Это был мечтатель, который, после страшного случая в Британии, когда двое мальчишек лет 9-10 ради забавы убили четырехлетнего малыша (став самыми юными убийцами в истории уголовного розыска), намеревался отправиться к ним в тюрьму. Отчего-то он был совершенно уверен, что ему есть что им сказать... Его тогда удержала только любимая женщина — трудно представить, какую историю могли бы раздуть из этого СМИ. И это был мечтатель, который всерьез намеревался однажды отправиться мирить Израиль с арабами, а арабов с Израилем — уверенный, что ему все удастся, что он придет, и все прозреют, и на «Святой Земле» наступит мир и счастье.
Майкл Джексон был американцем до кончиков волос, и что-то в этой его уверенности есть типично американское. Вот это наивное «мы придем, поможем, разрулим, и все будет окей, гайз».
Что-то в этом отдает «островным» мышлением, свойственным некоторым коренным американцам, которым по-настоящему важно лишь то, что происходит на родине, там, где «home, sweet home», а весь остальной мир с его проблемами — это некий фоновый шум, в отличиях которого не так уж важно разбираться.
Один мой знакомый, житель США, нейтив из Алабамы, как-то написал мне, что, несмотря на то, что получить паспорт для выезда за границу для американца не составляет никакого труда, очень многие граждане США даже не задумываются об этом. И не потому, что у них нет денег на путешествия, нет. А просто потому, что им хорошо дома. Просто — хорошо дома и никуда больше не надо. В общем-то, это не самое плохое свойство национального характера, мне кажется. Кроме того, люди, которым хорошо дома, и сами удивительно открыты и доброжелательны. Однако трудно с таким настроем быть экспертом по международным проблемам.
И все же — американец американцем, «это многое объясняет», но не все. Потому что надо учесть: все эти и многие другие гуманитарные заявления (а также вся многомиллионная charity-деятельность) исходили, во-первых, от черного американца. Ни один черный американец до Майкла Джексона не стремился «спасать мир» (я имею в виду публичных персон). Ни Мартин Лютер Кинг, ни все многочисленные защитники прав цветного населения США не мыслили в таких категориях.
А во-вторых, и в-главных — возвращаясь к тому, о чем было сказано выше — эти гуманитарные заявления исходили от ОТВЕРЖЕННОГО американца. От американца, погруженного на родине — там, где sweet home, да — в пучину позора и бесконечного скандала. От американца, превращенного в мировое цирковое зрелище. И, кстати, от черного американца, которого множество таких же, как он, черных американцев безосновательно обвинили в предательстве расы: то есть от человека, отверженного везде, всеми, вплоть до самых родных и близких.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев