КНИГА ФАНФИКОВ "МИР, ИЗМЕНИВШИЙ ВСЁ"

Персонажи:
Майкл Джозеф Джексон, Джейн Оскар , Арчи Джо Грин, Брук Шилдс, Элизабет Тейлор , Билл Брей, Буш, Джо Джексон (отец)
ЧАСТЬ 26. Моя любимая итальянская семья.
Мы с Джейн вошли в гостиную моего маленького уютного особнячка, который заметно опустел за сегодняшний день. Арчи Грин просто взял и уехал не пойми куда, взяв такси. Фред героически выслушал полтора часа моей гневной тирады на него и всю службу охраны — как такое вообще могли допустить?
Я рвал и метал, пока Джейн элегантно пилила ногти у меня за столом. Ей, казалось, вообще было все равно, хотя на самом деле это не так. Она поступила очень мудро: не стала разводить панику, но дала понять, что не стоит мне держать Арчи в золотой клетке. Мы с ней оба знали, какие плоды порождают насилие и попытки запереть своего родного человека рядом с собой. Порой необходимо дать некую свободу, разойтись, успокоиться, чтобы потом все вновь вернулось на круги своя. Я злобно кричал на всех, хотя в глубине души я понимал, что девушка права на все сто.
В конце концов, Джейн убедила меня оставить парня в покое. Она дала мне понять, что Арчи не может никуда пропасть, и есть лишь два сценария развития событий: либо он пошел к отцу, либо к соседке с её семьей, где переночует. Третьего не дано, так как у Арчи все же есть инстинкт самосохранения. Небольшой, но он не позволит ему влезть в какую-нибудь передрягу. Я сразу сказал Оскар, что завтра же охрана достанет парня хоть из-под земли, живым и невредимым.
Признаю, мне было крайне тяжело отпустить ребенка. Из двух зол следует выбирать меньшее… Нам пора отдохнуть друг от друга, переосмыслить, когда наши отношения зашли не туда. Просто… нажать на «стоп», расставить приоритеты, остыть. У нас одинаковые характеры, долго вместе мы не можем.
Как бы то ни было, даже здравый смысл взрослого человека не избавил меня от раздирающего чувства одиночества. Да, Джейн была рядом со мной, наконец-то, но сейчас я лишился ровно трети своей души. Эта часть бродит где-то, ищет покоя и утешения, в то время как остальное во мне медленно тлеет внутри. Я знал, что поступил некрасиво, но не мог не признать, что иначе нельзя было.
— Джейн, да ты понимаешь, я не мог по-другому! Если бы я сказал ему это, он бы впал в депрессию, не отходил от Джо Грина, грустил, не смог бы целиком и полностью отдаться программе! Он бы не видел света и радости в праздники! Он бы забыл покой! Безусловно, я бы сказал ему это, но немножко попозже…
— Боже, Майкл, ты говорил мне это три минуты назад, когда парковался, — с иронией и недовольством отметила девушка.
Джейн бросила на пол пальто кофейного оттенка, сумочку, шпильки. Затем она прошла в гостиную, прилегла на диван, снимая с мочек ушей массивные сережки. Я проследовал за ней и, поднимая вещи с пола, продолжил:
— Я в курсе. Но ты знаешь, я искренне не понимаю, почему он так на меня обижается! Как он не может принять мою позицию? Он ведь даже не дал мне слова сказать! Просто взял и накричал на меня с таким отчаянием, с такой болью, будто я собственными руками убил его несчастного отца! Как он не понимает, что я не стал бы утаивать, я бы просто выждал нужный момент ради его же блага?..
Я сел на диван напротив, поставил локти на стол и положил ладони на голову. Мои глаза закрывались то ли от усталости, то ли от желания забыть обо всем этом кошмаре. Сегодняшний день правда напоминал мне тупую драму или ужастик.
— Майкл, да как ты не можешь понять! Это ребенок! Ты вспомни себя в его возрасте. Это подростки. Вечно жаждущие признания, как личности, понимания, самоутверждения. Они делят мир на черное и белое. Они не видят многомерность истинной психологии, у них каждое действие, содержащее обман, считается предательством. Им плевать, что порой ложь несет большее благо, чем правда. Они критичны, даже слишком. Не пытайся объяснить ему что-то. Если Арчи этого не захочет сам, он никогда не примет твою позицию, какой бы мудрой она ни была.
— Что мне делать, Джейн? — тихо, буквально шепотом спросил я, глядя ей в глаза. — У тебя все так просто звучит, но внутри я сгораю. Мне кажется, что с ним случится что-то плохое, что он попадет под дурное влияние. Мне неспокойно.
— Я знаю, Майкл. Просто успокойся. С ним все будет хорошо, правда. Вам всего лишь необходимо дать друг другу передышку. Ведь, Майкл, давай начистоту. Арчи пришел в твою жизнь очень, очень спонтанно, буквально за пару дней вы из чужих людей стали самыми близкими. Это прекрасно, но вы физически не успели узнать друг друга как личности. Какое у вас сложилось мнение? Арчи считал тебя святым, просто ангелом с нимбом над головой. Ты считал Арчи немного наивным, но очень умным мальчиком, который толком не способен на обиду, на ошибку, на сомнения. Вы не знаете друг друга, Майкл…
— Ты врешь, — отчаянно заявил я, не веря этим словам. Они врезались мне в душу как острые кинжалы.
— Да ладно? Майкл, я права. Признай это.
Джейн поднялась, сняла с себя твидовый укороченный пиджак и подошла к небольшому застекленному шкафу с вином. Она достала темную бутылку красного, два бокала, штопор. Девушка поставила этот скромный набор на журнальный столик между диванами, а сама отправилась на кухню. Я включил два торшера, которые создавали приглушенный, легкий, очень уютный свет, что словно подводил к сокровенным мыслям, и принялся разливать вино.
Внутри меня уровень тревожности, на мое собственное удивление, только возрастал. Мысли забирались в мою голову, как маленькие паразиты, сжирали изнутри.
Джейн появилась в комнате, поставила на стол тарелку с разными закусками и села напротив меня, взяв бокал.
— Слушай, я знаю, правда, знаю, что тебя завтра же потянет искать Арчи. Но не спеши. Он сам вернется, когда сочтет это возможным. Не принуждай его, дай немного свободы. Он будет благодарен.
— У меня такое ощущение, что пить вино, в то время как Арчи может быть в какой-то заднице мира, это неправильно, — отметил я, проигнорировав новую мысль Джейн.
— Майкл, не накручивай. Уверена, он в безопасности рядом с соседями-друзьями. Успокойся.
Я кивнул, но ни к вину, ни к еде не притронулся. Мой взгляд блуждал по искусственному камину, по книжным полкам, целиком уставленным самыми красивыми изданиями лучших книг. Я поднялся и прошел к шкафчику.
— Эту книгу я хотел сегодня подарить Арчи в честь успешного окончания полуфинала, — сказал я и медленно протянул Джейн большой роскошный экземпляр любимой книги. — Много-много лет назад, когда я был подростком, меня переполняло бесчисленное множество комплексов. Это помогло мне. Это больше, чем текст на страницах.
Девушка отложила бокал и принялась с предельными осторожностью и интересом листать. Её голубые глаза бегали по строчкам жирного шрифта, пытаясь кратко уловить суть. Я простоял так около двух минут, но никаких комментариев не последовало — Джейн увлеклась не на шутку.
Я решил вновь отойти к шкафу. Действительно, здесь стояла лишь сотая часть всего, что мне нравилось, тысячная доля того, что я купил. Порой мое рвение к новому, к неизведанному заставляет меня набивать багажник кучей книг. Не буду лукавить, не все из них были прочитанными. Возможно, потому что мне сложно найти что-то любимое и родное, а возможно из-за банальности, предсказуемости. Меня тянет изучать все, что в топе, что пользуется спросом у молодежи, но, к сожалению, далеко не всегда из этой кучи мне в руки попадается что-то стоящее внимания. В моей коллекции есть десятки разных вещей, которым я много лет не изменяю: биографии известных людей в любом виде, история кино, музыки… Как только мне на глаза попадается что-то из подобной тематики, а тем более красивое, я становлюсь одержимым.
— Майкл, это интересно. Конечно, не панацея, но… Знаешь, здесь есть многое из НЛП, отдельный блок по проработке личных духовных травм, практики, аффирмации… Да, это круто. В моем детстве такого не было. А если и было, то стоило слишком дорого для моей семьи.
Я тяжело вздохнул. Почему-то такие мысли всегда навевали на меня невероятную тоску, сочувствие. Из-за финансов люди ограничены в самом ценном — в знаниях.
— Мне как-то доводилось разговаривать с одним программистом, — начал я, садясь на диван и держа в руках томик биографии Чарли Чаплина, — он рассказал мне несколько своих мыслей. Он сказал, что в будущем, всего через несколько лет, Глобальная сеть достигнет такого невероятного масштаба, что во всех уголках мира люди смогут получить доступ к любой информации. Буквально к любой. Они все будут читать что-то именно там, причем бесплатно.
— Я думаю, это прекрасно.
— Да… Мне так жаль, что не все люди нашего поколения могли позволить себе красивые, качественные, большие книги. Это как… ущемление…
— Майкл, да бог бы с ним! — перебила меня Джейн. — Когда я приходила в школу, учитель по физике вечно подшучивал надо мной, якобы я со своей внешностью не могу даже приблизиться к такому великому, — Джейн вскинула руки вверх, — как к физике!
— Прости, а что не так с твоей внешностью? — искренне не понял я.
— В том то и дело, что с ней все настолько хорошо, что старые, богом забытые дядьки не могли допустить меня к серьезным наукам. Они считали, что красивая девушка с хорошей фигурой и милым лицом никогда не сможет понять несколько законов. А уж тем более, решить задачи. Порой меня даже оскорбляли такие профессора за то, что я не оделась на урок подобающе, а подобающе в их понимании приравнивалось к облику монахини.
Я сидел, как окатанный ледяной водой. Конечно, мне в детстве доводилось видеть не самое вежливое отношение к женщинам, буквально потребительское, но это… это другое! Там все были пьяны, давно не дети… От одной лишь мысли, что такая предвзятость перенеслась на подростков, у меня холодок шел по спине.
— Это бред. Я даже не могу это осознать.
— Самое ужасное, что такое отношение преследовало меня буквально везде. И на заводе мне говорили, что я детальку поднять не смогу, в вузе говорили, что место мне в барах плясать в пышном платье, а не лекции слушать, при том, что я зашла на бюджет своим умом… На работе тоже попытались, не могли принять факт того, что красивая девушка способна на креативность, на мудрость. Но мне удалось это пресечь. Считай, я сама себя сделала, не замечая стереотипов. Просто забила на других людей с их мнением… — Джейн положила книгу на стол, немного помолчала и добавила:
— Так что да, Майкл, я очень и очень рада, что у Арчи есть абсолютно все способности стать профессионалом. У него есть знания, деньги, время, а самое главное — идеальный наставник, учитель.
— Ученик должен превзойти своего учителя, — тихо произнес я, глядя в глаза девушке. Почему-то нас окутала аура печали. — Я помню, как в его возрасте с жадностью зачитывался и засматривался великими артистами, я брал тот максимум от их мастерства, который только мог. Я вырос на их таланте, впитал его в себя, пытался хоть приблизиться к их гению. Мне кажется, я уже его перешагнул.
Джейн с улыбкой смотрела на меня, внимательно изучая мою мимику.
— А потом ты будешь говорить, что ты не зазвездился? — по-доброму засмеялась она.
— Это не хвастовство, это факт.
— Я понимаю. Знаешь, Майкл, я не хочу разбить твои надежды про Арчи, но мне стоит сказать две важные вещи. Обещаешь воспринять их объективно?
— Конечно… Я обещаю, Джейн.
— Хорошо. Ты сам это сказал. Во-первых, Майкл, тебя вряд ли кто-то переплюнет. В смысле, эта поговорка, к сожалению, не будет иметь к вашей семье отношения. Дело не в Арчи, дело в тебе. Ты шагнул вперед на десяток шагов, и я сомневаюсь, что пока ты будешь жить, появится кто-то, кто сможет хотя бы приблизиться к твоей славе, таланту. Я не хвалю тебя, не подумай, — засмеялась девушка, — я смотрю на вещи объективно. Ты ведь неугомонен. Как только какой-то певец выходит на первую строчку чартов, ты, даже сам того не понимая, делаешь все возможное и невозможное для возвращения абсолютного лидерства. Это даже как-то некрасиво по отношению к эстраде…
— Ну почему? — воскликнул я. Комната вновь залилась смехом. — В смысле, не почему это некрасиво, а почему я никого не пускаю? Мне кажется, мы с Уитни Хьюстон идем нога в ногу, мы оба в восторге от этого. Нет никакой зависти, боже упаси. Или Фредди Меркьюри… Да он в свое время был настолько велик, что я лишь спрашивал у Бога: «как мне переплюнуть его рекорды?».
— Да, а потом ты пришел со своим «Триллером», и Бог слушал тот же вопрос уже от Фредди.
— Ты меня смущаешь. В общем, я не накладывал монополии на чарты и Книгу Рекордов Гиннеса, мне порой даже интересно посоревноваться или признать достойного брата по профессии, правда. Я сам помогу человеку, который, по моему мнению, будет иметь шансы переплюнуть меня.
— Ну я поняла. Это мы уяснили: тебя никто не превзойдет. Майкл, давай честно. У Арчи нет мотивации работать для того, чтобы стать великим.
Я на долю секунды задумался, искренне ощущая себя глупым. Мой мозг отказывался принимать мнение Джейн на этот счет.
— Что ты имеешь в виду? Мне так не кажется…
— Смотри. Мы с тобой оба были небогатыми в детстве. У меня, к примеру, даже не было средств на книгу, а тебе и не снилось то, чем ты обладаешь сейчас. У нас не было времени, денег, возможностей. Мы с тобой понимали, что есть только два варианта развития событий: либо мы ломаем себя, все границы, страдаем, но становимся профи в жизни мечты, либо умираем в бедности и безысходности. Именно этот выбор стал нашей мотивацией работать. Мы лишь хотели нормально жить. А что у Арчи? У него полнейшая вседозволенность. Опять же, не тебе в укор, это факт. У него в распоряжении деньги, время, силы, возможности, знания… все, чего душа пожелает. Зачем ему работать ради того, чем он обладает сейчас и будет обладать всегда чисто из-за благосклонности судьбы?
Я глубоко задумался. Как бы мое сознание ни противилось, я знал, что в её мыслях есть большая доля истины. Она в чем-то права. У нас не было выбора, мы лишь хотели нормально жить, а у Грина нет такого крепкого стимула. Но я не собираюсь намеренно создавать ему эту мотивацию, потому как знаю, какие плоды она порождает в душе ребенка. Дорожка быстрая, эффективная, безотказно ведет к успеху, но какой ценой? Ценой сломанной психики, разбитого сердца и пустоты внутри. Я поклялся хранить сказку детства Арчи, я сдержу свое слово. Мой отец избрал для меня судьбу, от которой я всеми силами огорожу Грина. Плевать на славу, важнее то, что внутри.
— Джейн, я тебе вот, что скажу. Есть такая вещь — судьба. Если тебе суждено чего-то добиться в этой жизни, ты придешь к этому, а прочие обстоятельства будут неважными. Известных личностей из богатых семей столько же, сколько из бедных. Дело не в доходе родителей, дело в самом человеке. Безусловно, то, через что мы прошли, подкрепило веру в самих себя, дало стимул, но не более того. Я не собираюсь бросать Арчи в тот кошмар, через который прошел я сам. Никогда. Я поклялся самому себе дать ему счастливое детство, понимаешь?
— Это правильно. Я ведь сразу сказала, что просто отвечу на твой вопрос с конкретными фактами. Никто не хочет отнимать у Арчи величайший подарок судьбы, который ему только предстоит оценить по достоинству.
Около пяти минут никто из нас не проронил ни слова. Мы переводили взгляд друг с друга на камин. Пока Джейн глядела на языки пламени, я тайком изучал черты ее лица, глубину ее глаз. Как только наши взгляды встречались, уже я принимался за созерцание камина.
Мой бокал с вином пустел, как и колодец боли в душе. Каждый из нас был глубоко увлечен собственными мыслями. Они текли, словно река, но отличались друг от друга. Наконец, я впервые за последний месяц остался наедине сам с собой, углубился в чертоги разума, окунулся в теплые воды состояния, когда ты словно сторонний наблюдатель, а не участник водоворота. Сейчас мне было слишком уютно здесь, с Джейн, чтобы терзать себя переживаниями об Арчи. Я смирился с его выбором. Он волен решать, что ему делать, и я не вправе повлиять на это решение. Я мог лишь согласиться с ним или, как сейчас, заняться собственной жизнью.
Мой взгляд упал на собственную руку, покрытую заметной сеткой голубых вен и следами от инъекций. Мне стало стыдно перед самим собой. Неужели за столько лет я позволил себе дать слабину? Это немыслимо. Это ужасно. Это позор. Моя душа жаждала искупления перед родным человеком, и я робко произнес:
— Джейн…
Я невольно вырвал девушку из собственных мыслей, и она посмотрела на меня так резко, будто я разбудил ее от крепкого сладкого сна.
— Да?
— Могу я тебе… исповедаться? Я не могу держать кое-что в себе, но нет ни одного человека, которому я смог бы открыть душу так, как тебе.
— Конечно, — тихо ответила она. — Что тебя тревожит?
Я глубоко вздохнул и налил себе новый бокал. Мне предстоял длинный рассказ, который, возможно, жестко опустит меня с моим самомнением перед Джейн, но он разрушит очередную грань между нами (а их пока что было немало) и подарит искупление моей душе.
— Около недели назад мы с Арчи были в доме моей семьи. Я хотел познакомить его с мамой, братьями, сестрами… Все было прекрасно, они понравились друг другу, но в конце вечера неожиданно появился мой отец. Я не общаюсь с ним уже довольно долгое время в силу причин, о которых… тебе уже известно. И я не хотел, чтобы Арчи виделся с ним. Джозеф очень жестоко обошелся со мной. Он узнал о моем решении усыновить Арчи, застыдил меня у всех на глазах, просто вонзил нож в спину. Мне ничего не оставалось, кроме как покинуть дом. Мы с Арчи уехали, а мне пришлось очень долго ему объяснять тонкости моего детства. Когда мы вернулись сюда, ребенок уснул, а я… Видишь ли, у меня есть одно заболевание, о котором не могу пока ничего тебе рассказать. Оно не смертельно, но периодически мучает меня. Все мое тело изнывает от боли. В тот вечер все повторилось. Мне следовало бы вызвать доктора или предпринять что-то здравое, но вместо этого… я принял обезболивающее. Это очень и очень сильные препараты, которые вызывают зависимость, но снимают все симптомы. Почти как наркотики. Мне нельзя к ним прикасаться, я поклялся маме этого не делать. Но я сделал. Впервые за пять лет. И дело было не столько в боли физической, сколько в душевной. Я сделал себе один укол. Получил не только исцеление, но и кайф. Потом еще один. И еще один. Я поддался минутой слабости. Я предал здравую свою часть. Я скрыл это ото всех, кроме своего охранника. А на следующий день я снова сделал это, От ненависти к себе в моей душе поднялась сумасшедшая волна боли. Я не сдержал слезы. — Боже, Джейн, я так себя ненавижу за те дни… Я разрушил то, что строил годами… И все из-за призраков моего детства. Моя боль была слишком сильна — это единственное оправдание, которое я могу найти.
Джейн замерла, пока слушала меня. На её лице не осталось ни единого следа того хладнокровия, которое обычно служило ее базовой маской. Я прильнул к бокалу, едва касаясь губами самой жидкости, просто в попытках скрыть пелену слез. Впервые за столько времени я открыл душу окончательно и бесповоротно.
— Я скрыл это, — я вытянул перед девушкой исколотую руку, — я скрыл это от Арчи. Сказал, что проходил базовые анализы или что-то такое. Мне не хватило смелости признаться ему, понимаешь? Я не смог открыть свою слабость перед ним. Я испугался…
Джейн поднялась с дивана, обошла стол, разделявший нас на протяжении всего разговора, и медленно опустилась на колени рядом со мной так, чтобы она смогла заглянуть мне в глаза, немного подняв подбородок. Она, аккуратно взяв мою руку в свои, поднесла ее к лицу. Я наблюдал за каждым ее продуманным действием, как за каким-то фокусником. По моей коже прошлись мурашки, а слезы вновь наполнили глаза от непонятных мне стыда, стеснения перед Джейн, от боли. Девушка внимательно изучила руку, а после, отдалив ее, принялась робко поглаживать область уколов кончиками пальцев.
— Джейн, я не заслуживаю этого, — тихо прошептал я, наклонившись ближе к лицу девушки.
— Тшш… Огромный подвиг — то, что ты стремишься к искуплению. Майкл, я должна сказать, что думала о тебе… хуже. Я не могла подумать, что ты настолько сложный человек, но… ты прекрасен в этой своей сложности. Мне интересно наблюдать за тобой в целом, и мне сейчас очень, очень, очень жаль, что все так сложилось. С отцом и вообще. Я не хочу утешать тебя, но скажу лишь одно. Тебе не в чем так сильно винить себя, Майкл. Ты лишь пытаешься избежать той боли, которой тебя наказала жизнь. Ты считаешь себя ужасным человеком, не достойным любви Вселенной, но это не так. Ты лучше миллионов, ты хранишь в себе поражающие воображение качества. Ты помогаешь всей планете, ты стремишься к святости, но, Майкл, черт возьми, ты человек. Ты имеешь право на слабость. Начни уже ценить себя, Майкл. Не карать, не винить, а простить, принять, любить. Ты встал на путь исправления, ты исповедался, и это главное.
Я, не вынимая руки, спустился вниз так же, как Джейн. Мы оба сидели на белом пушистом ковре около камина. Я нежно прижал к себе девушку, целуя в макушку.
— Спасибо. Мне стало легче. Ты вылечила мою рану, и я не останусь в долгу. Я люблю тебя, Джейн. Я люблю тебя.
Джейн улыбнулась, прижавшись. Она, наконец, полностью отдалась мне без всяких сопротивлений и глупых игр. Мы сошлись воедино, наши сердца, раненые, убитые этой жизнью, нашли утешения друг в друге.
— Поверить не могу. — тихо произнесла Оскар спустя некоторое время.
— Что? Во что ты не можешь поверить, милая?
— Во все это. В то, что ты, на самом деле, искренний и чистый человек. Нет, правда, мне даже стыдно. Я думала о тебе хуже.
— Это сомнительный комплимент, — засмеялся я.
— И в то, что я что-то чувствую. Внутри. Я не знаю, что это, как это называется, но я не испытывала ничего подобного уже десять лет. Или больше… а может, и вовсе никогда. Как будто тебя охватывает счастье, и что-то шевелится в сердце. Так странно. Мне хорошо сейчас.
Если так неординарно и в слегка дерзкой манере прозвучало ее ответное признание… что же, я был готов принять его с счастливым открытым сердцем. Ибо я уж точно знал, как ЭТО называется. И я правда любил Джейн Оскар. На удивление себе, вопреки всему…
Пальцами я поднял голову Джейн за острый подбородок к себе, и робко, медленно, буквально по миллиметру принялся приближаться к ней. Мне не хотелось спешить. Я запоминал каждую черту ее нежного, но строгого одновременно загорелого лица. Я знал, что среди этой боли, среди этих непредсказуемых поворотов судьбы она — мой приз. Никто не мог предположить, что случится дальше, куда нас забросит жизнь, но мы были счастливы, что сейчас, в эту самую секунду, мы целиком и полностью принадлежали себе. Мы ценили мимолетный миг, вдыхали друг друга, наслаждались тишиной, нарушаемой почти синхронным биением сердца.
Она положила голову мне на поджатые ноги, а я едва ощутимо коснулся губами сначала ее бархатной щеки, кончика острого носика, подбородка, пока не дошел до налитых персиковых губ. Застыв над ними, я прислушался к себе, попытался уловить и запечатлеть в памяти этот сладкий момент. Наконец, наши губы слились, а мои пальцы легли на её румяную щеку. Казалось, я добился всего в жизни за один лишь миг.
Знаете, есть одно выражение… «Бойтесь своих страхов, ибо именно они рано или поздно настигнут вас». Я столько лет как огня боялся всего, что связано с любовью, с девушками, с браком… Я избегал этого, не стесняясь. Мне приходилось видеть столько непристойных вещей в слишком раннем возрасте, мне выпала доля свидетеля того, как наша крепкая братская группа распалась из-за нескольких девушек. Я поклялся себе, маме, богу, что не женюсь до определенного момента. Я говорил, что мне претят мысли о влюбленности. А особенно мое разочарование усилилось после расставания с Дайаной Росс. Но, черт возьми, сейчас я люблю так, как никогда. Я вкусил свой личный запретный плод, я ощутил его сладость на губах. Я нарушил свой обет и окунулся в густой, нежный омут с головой. В глубине души я догадывался, что ни к чему хорошему это не приведет, но мне хотелось «надышаться перед смертью». Как сказала Джейн, я простой человек, я имею право на ошибку. Пусть это станет моей ошибкой, ради бога, но я познаю ту часть жизнь, без которой она была бы неполной.
Внезапно мое сердце защемило. Непонятная тревога окатила меня, как ледяная вода. Я оторвался от желанных губ и открыл глаза, оглядывая лицо Джейн. Что-то заставляло меня оставаться в этом положении.
— Что такое, Майкл?
— Джейн… Прошу, поклянись мне кое в чем.
— Я никогда не в чем не клялась.
— Сделай ради меня исключение! — взмолился я, глотая внезапно подступившие слезы.
Джейн заглянула мне в глаза с полным непониманием. Не выдержав, она кивнула. Очередное достижение.
— Прошу, поклянись мне, что останешься целой и невредимой. Что бы ни случилось, что бы ни произошло с этими англичанами, поклянись мне сохранить себя и свою душу. Поклянись мной. Моим сердцем и душой.
Глаза Джейн наполнились ужасом. Я надеялся, что такая цена покажется ей дорогой, но мечтать не смел, что она испугается даже услышать такое.
— Клянусь…
Конечно, слова человека стоят в разы меньше, чем поступки, но сейчас мое сердце немного успокоилось. Я словно получил некую гарантию, ибо Джейн как никто другой знает цену клятве, раз их не давала раньше.
Я поцеловал Джейн в лоб и прижал к себе, будучи удовлетворенным таким разговором. Я верил, я надеялся, что Оскар со всем справится, а я ей в этом помогу.
Шло время, а нам было слишком уютно в объятиях друг друга, в медитативном состоянии. Друг от друга мы получали тепло — физическое и духовное, — но подсознательно списывали его на камин.
— Почему ты плачешь? — недоуменно спросил я, когда на мою руку, прижатую к её нежной щеке, упала слеза. Я немного нагнулся к лицу девушки, чтобы убедиться в этом.
— Нет, ничего, — прошептала Оскар, чуть отвернувшись в сторону камина.
— Джейн, если ты мне не скажешь, в чем дело, я очень обижусь. Расскажи, милая.
— Да нет, просто ты рассказывал об этих уколах из-за отца и мне… кое-что вспомнилось.
Казалось, пройдет еще несколько мгновений, и Джейн откроется мне так же, как и я ей — со всем размахом, со всей душой. Мне не хотелось торопить ее, ибо мне знакомо то состояние, когда каждое слово дается с большим трудом. Я лишь был готов выслушать ее со всем сочувствием, на которое только способен.
— Я очень прониклась к тебе, потому что у меня у самой очень, очень много скелетов в шкафу, детских травм и шрамов на сердце. Я знаю цену всем достижениям, я познала боль нетрадиционной семьи.
— Что ты имеешь в виду? — шепотом уточнил я.
— Я уже говорила тебе немного о моем детстве, но далеко не все сказанное было полной правдой. Мои родители умерли молодыми, когда мне едва исполнилось четыре или пять. А моя приемная семья, она… странная. В смысле, неправильная по отношению ко мне. Все ее участники разбились на два лагеря. Первые, коих было немного, только папа и бабушка, считали меня своим настоящим ребенком, заботились обо мне, более менее любили меня так, как все обычные родители. Но второй лагерь, включавший маму, дядю, дедушку, тетю, воспринимали меня как какую-то рабочую силу. Как корову, которую надо вырастить, чтобы та приносила молоко и не умерла. Я никогда не было на равных с ними, не только в силу возраста, но и в силу происхождения. Меня ущемляли. Меня унижали. И все только потому, что мама и папа не могли завести собственного ребенка. Отец воспринял меня как свою дочь, а мать — как отродье, которое в очередной раз подчеркивало ее природную женскую неполноценность.
Джейн полностью отвернулась от меня, легла на бок. Я склонился над ее лицом, повернутом в профиль, и старался кончиками пальцев стереть мокрые дорожки. У меня щемило сердце от сострадания и боли, которую мне удалось ощутить. Во многом я узнавал себя, свое детство. Только у меня было немного наоборот — в моей истории мать и отец менялись местами.
— А что заставило тебя резко покинуть их и пойти на… завод? — спросил я с заминкой. Мне правда было тяжело произнести это слово, так как не мог представить, чтобы хрупкая красивая девочка трудилась на сталелитейном заводе. Там работал мой отец, и мне хорошо известна степень сложности. Это действительно не женский труд.
Джейн смотрела в пустоту, и, казалось, глаза её немного помутнели. Их словно заволокло дымкой боли. Наконец, девушка закрыла их, и по щекам вновь побежали тонкие ручейки.
— Почему ты делаешь это со мной?..
В тот миг я по-настоящему испугался, что ненарочно причинил Джейн сильную боль. Я словно дотронулся до того, о чем нельзя было и вспоминать, словно отодрал едва зажившую нежную кожицу на глубокой ране. У меня по спине пробежались мурашки.
— Прости, пожалуйста, я не хотел сделать тебе больно, — искренне раскаялся я, приобнимая девушку со спины. Мне пришлось замолчать, чтобы дать ей прийти в себя.
— Был повод, — прошептала она спустя несколько мгновений. — Мой дядя… по маминой линии… он… — Джейн глубоко вздохнула, и на громком выдохе произнесла:
— Он меня изнасиловал. Мне было четырнадцать или около того.
Я резко отпрянул от лица девушки, будучи в ужасе. Что он сделал?! Как это вообще возможно? Как можно хоть пальцем тронуть дочь своей сестры, ту, что помогает семье? Это ведь девочка, совсем ребенок! Она невинна, она не выбирала эту проклятую семейку Адамс! Господи, как ты позволил жить на этой планете таким ублюдкам, что не знают цену гордости, чести, любви, просто человечности? Как ты допустил такое зверство к несчастной девочке?
Из голубых глаз Джейн, вмиг опустевших, катались слезы одна за другой, а я так и не смог восстановить дыхание. Я лишь продолжал смотреть на нее, пребывая в абсолютном шоке. Меня переполнял целый коктейль чувств: искреннее сострадание к моей девочке, ненависть к незнакомцу, непонимание произошедшего, ужас…
Я знал, что словами ей не помочь. Ей вообще никак нельзя помочь: ее можно только поддержать, прижать к сердцу, Я немного сжал её и принялся тихо напевать то, что, как мне почувствовалось, хотел донести до нее сам Бог через меня:
Путь невинной так сложен,
Она не знала боли раньше.
Но пришел в жизнь её…
Демон искуситель. И покарал её
За грехи мира этого.
И хоть она нашла себя,
Нашла место свое в этом мире,
Ей никогда не забыть
Того шрама, что лег ей на сердце.
И стыд, и срам, и позор демону, что
Покусился на честь ее.
И Бог, увидев все,
Непременно передаст его
Самому горькому покаянию.
Я пел эти слова медленно, позволяя песне сделать себя. Подобно балладе, она лилась, как ручей. Ритмика рождалась буквально из воздуха, взяв за основу всю мою боль и сострадание к несчастной Джейн. Девушка первое время в удивлении смотрела на меня, а после, улыбнувшись кончиками губ, прилегла на мою вытянутую руку.
Джейн прикрыла глаза, из которых пролились последние ручьи, а я продолжал тихонько петь ей на ухо. Её исповедь была горячо принята мной, и в моем сердце теплилась надежда, что девушка, подарив мне такое откровение, получила хоть небольшое облегчение. Я всеми клетками тела чувствовал ужасные вибрации, исходившие от нее, и своей новой целью я сделал ее исцеление.
Наконец, я заметил, что Джейн задремала в моих объятиях, на моей руке. Сейчас лицо ее утратило напряжение, маску глубокой боли и тайны. Она превратилась передо мной из элегантной, холодной, мудрой леди в милую, нежную, теплую девочку. Девочку, которую я храню глубоко в своих сердце, памяти, душе.
— Спи, красавица. Спи в безопасности, в тепле и покое. Я счастлив, что мы обрели друг друга. Ты заслужила любовь, милая.
Не знаю, услышала ли Джейн мои слова, но мне правда стало легче от осознания того, что сейчас моя девочка находится в полной безопасности, в любви, в ласке. Сколько лет она была лишена всего этого? Сколько зим она выносила на своих плечах непомерно тяжелый вес всей боли, что лег на нее за неведомые ей грехи? Сколько её душа искала пристани?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
#КНИГАФАНФИКОВМИРИЗМЕНИВШИЙВСЁ