ТАЛИТА ЛИНЕХАН "МАЙКЛ ДЖЕКСОН И Я".

ГЛАВА 10. Последние дни.(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Перевод Ольга Сердцева, редакция Наталия Беликова и Юлия Сирош.
24 июня, в последний день перед концом, возле дома Майкла царил такой же хаос, как и накануне, и мы знали, что у нас не будет возможности поговорить с ним там, поэтому мы придумали план. На нас с Джилл возложили задание передать письма Майклу и прочитать ему заявление, хотя в какой-то момент я струсила и попросила Джилл сделать это в одиночку. Как мы писали в нашем открытом письме, я беспокоилась, что мы зашли слишком далеко. Я боялась потерять расположение Майкла, передав ему письма, но потом решила, что беспокоиться о себе в данной ситуации – эгоизм чистой воды. Ведь это я придумала, чтобы все написали ему письма, и я не могла нарушить свое обещание передать их ему.
Риск поставить свои отношения на карту, протянуть руку и быть неправильно понятой, отвергнутой, понести какую-то личную потерю, какой бы серьезной она мне ни казалась, не шел ни в какое сравнение с риском бездействия, невыполнением взятых на себя обязательств. Я не могла просто наблюдать за тем, как его здоровье еще больше ухудшится до такой степени, что он свалится из-за отсутствия полноценного сна и правильного питания – или, не дай Боже, случится что-то похуже, о чем невозможно даже думать, предполагать или говорить. Меня одарили привилегиями сверх меры, но, как и с большой властью, с большими привилегиями приходит и большая ответственность. Фаны в нашем положении, с прямым доступом к Майклу, должны позаботиться о нем, обязаны ставить его интересы на первое место, несмотря ни на что.
План, который мы придумали 24 июня, состоял в том, чтобы попытаться передать письма Майклу не возле дома, где поговорить с ним нормально будет невозможно, а в Staples Center, где, как нам казалось, у нас будет больше возможностей. Нам с Джилл просто нужно ждать его у входа вдвоем. Мы знали, что при наличии толпы сопровождающие Майкла иногда не разрешают останавливаться, говоря ему, что это угрожает его безопасности, или что его там поджидают папарацци. Но если мы будем только вдвоем, то у них не будет повода, чтобы запрещать останавливаться, и тогда решение будет только за Майклом. Мы были уверены, что он остановится, потому что он всегда так делал.
Мы поделились нашим планом с другими фанатами, ожидавшим возле дома, и все они дали нам свое благословение. Мы договорились, что когда он приедет в Staples Center (это была важная часть нашего плана), ко входу никто не подойдет, чтобы дать нам с Джилл возможность реализовать задуманное. Не стоит переоценивать самоотверженность этого поступка, ведь каждый из нас дорожил малейшей возможностью увидеть Майкла, какой бы мимолетной ни была встреча. Эта жертва станет еще более самоотверженной в свете той значимости, которую вскоре приобретет этот последний вечер.
Мы с Джилл отправились к Staples Center. Подойдя к входу в подземный гараж на Чик-Хирн-Корт, в котором накануне вечером скрылись внедорожники Майкла, мы увидели там двух охранников. Сначала я хотела пройти мимо них, потому что боялась, что они попросят нас уйти, но потом подошла Джилл и сказала им, что мы пришли повидаться с Майклом и подойдем только в том случае, если он позовет нас, и они согласились позволить нам подождать около них. После этого мы могли немного расслабиться, хотя у меня все еще сводило все внутренности; многие люди полагались на нас, чтобы передать свои слова любви Майклу, мы не могли их подвести.
Едва пробило шесть вечера, нам позвонили друзья: Майкл только что выехал из дома и направлялся в нашу сторону. Они продолжали звонить нам, чтобы сообщить о его местонахождении: он все еще движется к центру города, вот он приближается к съезду с шоссе и может появиться в любой момент. В 18:50 его темно-синий «кадиллак-эскалейд» свернул на Чик-Хирн-Корт и направился в нашу сторону. Майкл наклонился вперед между передними сиденьями. В салон струился солнечный свет, падая прямо на него, отчего он весь светился. Мы помахали ему, и я подняла письма, чтобы показать, что у нас есть для него кое-что – наше последнее совместное послание, последний подарок, последнее выражение любви.
Внедорожник остановился перед нами, водитель опустил стекло, и Фахим подозвал нас. Я заглянула к Майклу и с удивлением обнаружила, что рядом с ним сидит Майкл Амир. Это обескуражило меня. Я никогда раньше не видела на заднем сиденье с Майклом никого, кроме его детей – ни члены семьи, ни друзья и уж точно не сотрудники или обслуживающий персонал никогда не оказывались там. Почему он там сидел, и именно в этот вечер? Я никогда этого не узнаю. Я попыталась передать Майклу письма – около тридцати штук в прозрачном пластиковом пакете, но Фахим потянулся за ними прежде, чем это сделал Майкл. Поэтому я отдернула руку, а затем попыталась снова. Произошло то же самое. Стоило мне вытянуть руку с письмами на несколько дюймов, как Фахим снова попытался их перехватить, и я снова отдернула их. На третий раз мне это удалось, и письма перешли прямо из моих рук в руки Майкла. Пока я говорила Майклу, что это письма от поклонников со всего мира и что он обязательно должен их прочесть, потому что это очень важно, он начал вертеть их в руках. На одной стороне было письмо от Марии из Англии, а на другой – мое, написанное на разноцветных листах картона. На верхней странице я наклеила наше фото – на нем мы с ним держались за руки. Еще там было большое розовое сердечко в блестках и написанные яркими, блестящими буквами слова: «Потому что мы любим тебя».
Мое письмо, мое последнее письмо Майклу, гласило:
«Дорогой Майкл,
фанаты уже несколько недель обсуждают свои тревоги о тебе. Сейчас мы разговариваем между собой. Время молчания прошло. Мы слишком любим тебя и поэтому сегодня все как один обращаемся к тебе.
У нас есть основания полагать, что ты недостаточно здоров, чтобы выступать с концертами, и чувствуешь давление, вынуждающее тебя ехать в тур, хотя тебе этого не хочется. Ты намекнул на это, когда разговаривал с нами в студии в Бербанке, но истинное значение твоих слов открылось нам только сейчас. Мы слишком долго отрицали очевидное. Я знаю, я видела в тебе сверхчеловека, забывая, что под этой маской храбреца скрывается хрупкое, чувствительное человеческое существо с грузом целого мира на плечах, и некому помочь ему нести его. Позволь нам помочь тебе и взять на себя это бремя сейчас, как мы неоднократно делали это раньше! Неужели ты не прислушаешься к нашей тревоге и не поймешь, наконец, что мы любим тебя, Майкл, а не просто артиста, исполнителя. Мы любим твою душу, твой свет, твое сердце, и мы умрем, если ты оставишь нас. Я знаю, что будет. Я умру внутри.
Это нелегко сделать, говорить с тобой так откровенно и рисковать тем, что ты отгородишься от нас, но это доказывает, как сильно мы тебя любим, достаточно, чтобы рискнуть потерять твою любовь к нам. И если мы не скажем ничего, то кто скажет? Твои дети слишком малы, чтобы понять, что происходит, твои сотрудники слишком боятся потерять работу, твои коллеги по шоу-бизнесу слишком ослеплены собственными интересами, твоей семьи и друзей нет рядом каждый день, чтобы видеть то, что видим мы – напряжение, которое ты испытываешь, твое истощенное тело… Я уверена, ты думаешь, что разочаруешь своих поклонников, если отложишь или отменишь концерты. Майкл, ты ошибаешься. Надрываясь до полного истощения и изнеможения, рискуя своим здоровьем или даже жизнью, ты причиняешь боль всем, кому ты в самом деле небезразличен – твоим детям, семье и друзьям, и всем нам, Майкл. И больше всего ты причиняешь боль себе, самой драгоценной душе на этой планете.
Если мы правы, и у тебя нет желания начинать тур из пятидесяти концертов менее чем через три недели, тогда, пожалуйста, Майкл, я умоляю тебя, не делай этого. Не делай этого ради поклонников, потому что ни один настоящий поклонник этого не хочет. Не делай этого ради своих детей, потому что им нужен сильный и здоровый папа. Не делай этого для AEG, потому что их волнуют только деньги. Начни этот тур только тогда, когда в твоём сердце будет желание, только после того, как ты отдохнешь и восстановишься, почувствуешь себя здоровым и сильным. Ты должен продолжать только при таких обстоятельствах.
Если наше беспокойство небеспочвенно, пожалуйста, Майкл, отложи шоу, отмени тур, подлечись, откажи AEG, собери вещи и сбеги в Южную Африку, или на Ближний Восток, или в Китай, сделай все, что тебе нужно, чтобы выйти из этого вынужденного обязательства. Пусть юристы разгребают этот бедлам, пусть пиарщики разбираются с негативной реакцией СМИ. Ничто из этого не имеет значения по сравнению с твоим здоровьем и благополучием. Тебе не нужны деньги и, конечно же, тебе никому ничего не нужно доказывать. Ты – Майкл Джексон. И другого такого нет. Если мы совершенно неправы, и ты достаточно здоров, чтобы продолжать тур, если ты всем сердцем хочешь дать эти пятьдесят концертов, тогда, пожалуйста, просто отнесись к этому как к излишнему проявлению заботы. Знай, что независимо от твоего решения мы будем рядом с тобой, как и всегда. Мы поддержим тебя и будем любить тебя, будем рядом с тобой, и мы будем гордиться тем, что называем себя твоими поклонниками. Мы – твои. Без тебя нет ничего.
Ты не один, Майкл, помни это, никогда не один. Я люблю тебя всем сердцем.
Твоя Талита»
За тринадцать лет моего пребывания в его мире я написала Майклу сотни писем, и в последние годы всегда подписывалась «твоя Талита», но это было первое письмо, в котором я выразила свой страх потерять его, письмо, которое я передала ему прямо в руки за несколько часов до его смерти. Кроме того, насколько мне известно, тогда поклонники впервые сплотились, чтобы попытаться спасти его от того, что они считали угрозой его жизни – от стресса, вызванного предстоящим туром. Мы были правы, и в то же время ошибались: Майкла убил стресс от тура, но не напрямую, не как прямой результат воздействия на его физическое и психологическое здоровье, за которое мы так переживали.
Майкл умер не от истощения, не от голода, не от волчанки, не от витилиго, не от травмы спины, которую он перенес, когда на концерте «MJ и друзья» в Мюнхене в 1999 году рухнул мост, и от которой он все еще страдал, и не от каких-либо других недугов, которые его мучили. Он умер, потому что стресс от подготовки к туру вызвал у него сильную бессонницу. Эта бессонница потребовала присутствия врача, а именно Конрада Мюррея, который убил Майкла, совершив смертельный акт. Акт, который убил бы его независимо от его состояния, который убил бы его, даже если бы он был силен и стабилен. Это убило бы любого. Мы и за миллион лет не смогли бы этого предвидеть. Конрад Мюррей стал тем непредсказуемым фактором, появление которого мы все проморгали.
В те дни, когда мы потеряли Майкла, несколько моих друзей, не бывших фанатами, друзей, которым я доверяла в течение многих лет, сказали мне: «Ты знала». Они заметили, как резко изменился тон моих разговоров о Майкле всего за несколько дней до его кончины. Вместо того, чтобы изливать им восторг от встречи с ним, я говорила о моих страхах потерять его, и у меня действительно было чувство надвигающейся гибели, тени, предвещавшей грядущую тьму. Многие фанаты, которых я знаю, сообщали о подобном страхе, некоторые заговорили об этом еще в марте, когда он дал пресс-конференцию в Лондоне, объявляя о туре.
Уже неважно, на чем строились эти страхи – то ли на нашем физическом восприятии происходившего, на том, что мы видели и слышали, то ли на более глубоком, интуитивном уровне. Дело в том, что мы действительно знали об опасности. Мы знали, что стресс от тура представляет угрозу для здоровья Майкла и даже его жизни, и мы реагировали на эти страхи в меру своих возможностей. Чего мы не знали, так это того, что Мюррей убьет Майкла. Мы были уверены, что Майкл все еще будет здесь, с нами, потому что мы бы перевернули весь мир, чтобы остановить Мюррея. Пока Майкл вертел письма в руках, я все повторяла: они от поклонников со всего мира, ему нужно обязательно их прочесть, и он кивнул, давая понять, что понял, и пообещал, что прочтет. Хотя мы очень мало времени провели вдвоем в тот вечер, он показался мне обычным человеком. Я не видела ни одного из симптомов, которые так тревожили меня в последние дни, ни затуманенного сознания, ни бессвязной речи, ни дрожащих рук. Он был активным, внимательным и привлекательным. Он был тем Майклом, которого я узнала и полюбила еще в детстве. Я спросила, не дадут ли нам секунд тридцать, чтобы прочитать заявление, то самое, которое нам с Джилл поручили прочесть ему, и он сказал, что да. Но потом Майкл Амир заявил, что мы можем сделать это по телефону. Амир взял телефон, как будто хотел позвонить мне прямо сейчас, и сказал Майклу, что у него есть мой номер. Мы поблагодарили Майкла, сказали, что любим его, и отошли. Но затем Джилл вспомнила, что хотела подарить ему одну из сделанных ею фотографий – она так понравилась Майклу, что он попросил Джилл сделать побольше копий, потому что для него это было прекрасным искусством. Она снова подбежала к внедорожнику и протянула Фахиму свой подарок для Майкла.
Внедорожник въехал в гараж. Мы с Джилл развернулись, чтобы уйти, и тут же зазвонил мой телефон. Это был звонок со скрытого номера. Это был Майкл. Я ответила, но услышала в трубке только помехи. Я начала переспрашивать, но связь оборвалась, а затем телефон зазвонил снова. Мы направились к ближайшей лестнице, и к нам присоединились другие фанаты, которые наблюдали за нашей встречей с Майклом через дорогу.
– Что происходит? – спросили они, и Джилл сказала им, что мы отдали письма Майклу, и что он сейчас пытается позвонить, чтобы послушать наше заявление, но в подземном гараже, видимо, сигнал был неважный. Второй звонок сорвался, некоторое время ничего не происходило, а затем телефон снова зазвонил со скрытого номера, но на этот раз я услышала только тишину. Позже в тот же вечер мне позвонили еще раз, и мы с друзьями восприняли это как хороший знак. Майкл настойчиво пытался позвонить, желая услышать заявление, и он явно перезвонит, как только доберется до нормальной связи. Мы с Джилл почувствовали, как огромная тяжесть свалилась с наших плеч, потому что помимо страхов появилось и чувство надежды. Мы были уверены, что все вместе сможем помочь Майклу, и что, передав ему эти письма, мы сделали первый шаг. Все скоро устаканится, говорили мы друг другу. Мы провели вечер, как обычно, гуляя с друзьями, и Талин вручила мне прекрасный подарок – футболку Hello Kitty и открытку, которая теперь служит памятью о той последней ночи, когда мы, сами того не зная, стояли на самом краю пропасти между «тогда» и «сейчас», и все наши надежды и сердца еще были при нас, целые и невредимые.
В открытке Талин написала:
«Дорогая Дори,
просто хочу поблагодарить тебя за все, что произошло за последние пару месяцев. Если бы не вы с Яной, я бы никогда не смогла пить кофе с Майклом несколько раз в неделю. У нас определенно появились некоторые воспоминания, которые останутся с нами навсегда. Будем надеяться, что лучшее еще впереди!
Ты действительно одна из приятнейших людей, которых я когда-либо встречала, и ты заслуживаешь всего самого наилучшего в жизни.
С любовью, Талин»
Дори – так называла меня Талин. Она написала «если бы не вы с Яной», потому что в нашей маленькой группе из семи человек мы чаще всего оказывались в нужном месте и звонили всем, как только Майкл куда-нибудь ехал. А «кофе с Майклом» она называла встречи с ним. Я много недель готовилась попрощаться не только с моими личными встречами с Майклом в США, но и с друзьями из Лос-Анджелеса, милейшими людьми в мире. Только некоторые из них планировали поехать в Лондон на несколько концертов. На весь тур не ехал никто, и я знала, что буду ужасно скучать по ним всем.
Я могу рассказать только свою собственную историю, ведь она касается только меня, но я видела, как все эти прекрасные люди переживали опыт, ставший частью их собственных историй. У них были свои первые встречи, первые объятия, первые фотографии с Майклом. На самом деле все это было просто продолжением того, что для всех нас началось еще в детстве, когда мы проснулись от присутствия Майкла в этом мире. И в тот последний вечер мы все еще были полны надежды, что независимо от того, что произойдёт с туром, мы скоро снова увидим Майкла здоровым и счастливым, и у нас с ним еще будет много совместных приключений, которых хватит на долгие годы.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ:
#ТАЛИТАЛИНЕХАНМАЙКЛДЖЕКСОНИЯ