Мишка Плетнёв, маленького росточка, слегка рыжеватый, с мелкими чертами лица был избран секретарём комсомольской ячейки в селе Ново-Кытманово, когда в стране шла коллективизация. Избрали его не за способности вожака, а за то, что он везде, где ему представлялась возможность, совал свой нос. Комсомольцев в ячейке было четверо: Николай Бороздин, Афанасий Некрасов, Иван Терехов, ну и сам Мишка. В комсомол их записал приехавший из Кытманово представитель. Агитировал и других ребят, но никто больше не соблазнился вступить в неизвестную пока организацию. Да и вступившие не понимали, зачем и для чего они это сделали. Афанасию Некрасову после этого случая мать запретила вступать в колхоз, Иван Терехов сразу же ушёл к деду на пасеку и не появлялся в деревне, Николай Бороздин, инвалид с детства, сидел на лавочке возле своего дома и молчаливо провожал проходящие мимо него события. Так что Мишке приходилось разворачивать комсомольскую работу одному, чем он сильно гордился. Денег ему за это не платили, но он этим не огорчался. Главным для него было осознание собственной важности в столь выдающееся политическое время. Коммунистической ячейки в деревне ещё не было по причине отсутствия коммунистов, а потому Мишка самостоятельно определил себя главным проводником политической линии товарища Сталина в организации колхоза, вооружившись идеями из редко появляющихся в деревне газет. По такому случаю он добыл себе хромовые сапоги, мать отдала ему отцовские, мало ношенные штаны и пиджак, а недавно отправленного на выселки за деревню Ивана Шипилова, во время описания имущества, он забрал себе фуражку военного образца. В этой фуражке Иван пришёл с германской войны. Присланный для проведения мероприятий по организации колхоза Цакман Яков Моисеевич, совершенно не знавший деревенской жизни и традиций, на Мишку внимания не обращал. А Мишка развернул самую настоящую агитационно-пропагандистскую работу. Он ходил по дворам и рассказывал, как хорошо будет жить в колхозе, как в социализм поверят все страны, и наступит всеобщая благодать. Но когда его спрашивали, что такое социализм, он ссылался на занятость и уходил от ответа. Над ним смеялись, показывали пальцем, а он как будто этого не замечал. Заходя в чей-нибудь дом, где жили старики, он, показывая на иконы, начинал стыдить хозяев за «непонимание текущего момента». Его, как правило, не дослушивали, а выгоняли на улицу. У своей матери он топором порубил иконы, на что Трофим Букин, прислуживавший в местной церкви, предрёк ему страшную кару по старости. Домашнее хозяйство у Плетнёвых было скудным. Мать одна управлялась с коровой да пятью курицами. Была у них и собака, вечно скулящее существо, провожающее прохожих вилянием хвоста и просительным взглядом, в котором читались тоска и голод Была у Мишки сестра Зойка. По физическим данным в братца уродилась. Ничем не занималась. Когда наступала пора сенокоса, то она всегда болела, а брат был занят своими общественными делами. Так что матери одной приходилось сено косить и в копны укладывать. А молоко пили все. Вступая в колхоз, Мишка самым первым свёл корову на общественный скотный двор, не обращая внимания на плач матери. И остались Плетнёвы втроём да с собакой и в огороде картошка с огурцами да капустой. Дом, даже по самым бедным крестьянским меркам, был в плачевном состоянии. Да и домом его назвать было нельзя. Так, изба-малушка, тип которых был привезён переселенцами из европейкой России. Избёнки такой конструкции строили там, где было мало леса. А у нас такие избы строили «на скорую руку». Вот и у Плетнёвых вышло так. В начале прошлого века Фёдор Плетнёв с молодой женой приехали на Алтай из Тамбовской губернии. Деревня их приняла, но с обязательным условием для выполнения: помимо ведра водки и 6 рублей на нужды общества, чтобы к утру сруб избы был готов. А иначе ему бы отменили приговор сельского схода о приёме на жительство. Таковы были порядки тогда. Так и появилась у Плетнёвых такая изба. Была она не огорожена, и всяк проходящая мимо скотинка норовила почесаться об неё. Завалинка летом полностью разрушалась свиньями так, что, казалось, дом висит. Правда, на зиму Мишка приваливал землёй стены до самых окон, что поддерживало тепло. В доме была маленькая печь и полати, на которых спали домочадцы. На улицу смотрели два небольших оконца И чтобы заглянуть в них надо было низко наклониться. Слева от двери висел рукомойник, продукты от которого стекали в старое ведро. Рядом с домом была помойная яма, куда выносился мусор и жидкие отходы бытовой деятельности. Бани у них не было. Бывало, что кто и пригласит жалеючи помыться, но в основном мылись в избе. Мать сильно переживала от такого устройства жизни, но сын успокаивал её каждый рах словам: «Ничё, мать, колхоз не даст умереть, поможет». Однако помощи ждать было неоткуда. Желающих вступить в колхоз оказалось несколько человек, членами которого почему-то стали Гришка Березовский с Толькой Дегтярёвым, находившиеся в то время в домзаке (тюрьме). Не собрав нужного количества людей, колхоз объявлять не стали, а в 4 километрах от деревни (за второй согрой) образовали коммуну «Большевик». Отрыли землянки, пригнали трёх коров, разместили в небольшом загончике 11 куриц, 6 овец и стали ждать, когда советская власть поможет. Тягловой силы в коммуне не было, равно, как и не было сельхозинвентаря. Зимой съели семена пшеницы на весенний посев. Коров кормить было нечем. Двух задрали волки, а одну съели коммунары. В это время для Мишки наступила самая горячая пора. Он метался как заведённый и всё убеждал, что «придут светлые дни и заживём мы краше некуда». А зимой по причине полного отсутствия хотя бы малость того, что необходимо для хозяйственно-бытового обустройства, коммуна перестала существовать. Коров не стало, куры были съедены. Мишкина собака выжила, благодаря тому, что от коров остались остатки съестного. Не дожидаясь весны, все коммунары вернулись в деревню в свои дома. В 1936 г. в деревне образовался сельский совет. Мишка сильно наделся, что будет председателем. Однако этого не случилось. Эту должность занял присланный из района Николай Медведев, человек резкий в разговоре, не терпящий возражений. И, наверное Мишкиной деятельности пришёл бы конец, но к тому времени он уже был членом партии, да ещё Кузин Пашка вступил . А вместе с Медведевым их стало трое, что дало возможность создать партийную ячейку. Так теперь уже Михаил Фёдорович Плетнёв стал секретарём деревенской партийной ячейки. Он называл свою должность «Секретарь ячейки ВКП (б) деревни Ново-Кытманово». И опять у него завертелось, и опять у него закружилось, и опять у него запрыгалось… Теперь у него была персональная лошадь с красивой упряжью. На лето – плетёный ходок, на зиму – плетёная кошевая.. На простой телеге он не ездил. Партийная ячейка прирастала членами, и Мишка уже раздавал указания с угрозами. Начавшаяся волна репрессий оказалась его стихией, его средой, где он чувствовал себя, как рыба в воде. Теперь он уже не укорял стариков за наличие икон в их домах. Он просто рубил их на глазах хозяев, не обращая внимание на протесты. В это время Мишка не пожалел даже своего первого комсомольца – Афанасия Некрасова. Сообщил «куда надо», что тот против колхоза выступает. Ночью увезли мужика и расстреляли в Новосибирске Осталась вдовой жена Настасья и сиротами дети Анатолий да Лена. Потом расстреляют Ивана Чернова, Никифора Ващенко и Тита Киселёва. Остались их родные в великом горе и непонимании от происходящего, а потому, находясь в страшном и злом желании, мечтали, что их время мщения проделкам Мишки Плетнёва придёт. Наверное, только начавшаяся война помешала свершиться возмездию, да Иван Фёдорович Корнев, председатель колхоза, добрейшей души человек, сумевший найти подход к обиженным и не дать ответить злом на зло. На фронте Мишка не был. Оказалось, что у него было врождённое заболевание, а он это не афишировал перед деревенскими жителями. И жители считали, что он каким-то способом избежал отправку на фронт. Но его активность в войну сильно поубавилась. Где бы он ни появлялся, его ждал оскорбительный и грязный укор. А приходящие похоронки только усиливали к нему ненависть. Чувствуя это, Мишка стал избегать людей. Затих, согнулся и как-то потерялся тот прежний Мишка Плетнёв. Вернувшиеся с фронта мужики, напившись самогонки, искали «этого гада», чтобы спросить «а почему это ты на войне не был?». Время пришло новое. После войны народ будто повзрослел. Того страха перед начальством, что преследовал о войны, не стало. В сознании фронтовиков прочно утвердилось, что это они стали победителями без всяких там пламенных речей вождей, политруков и прочих политических трескунов. На передовые позиции авторитетов вышли те, кто своим умом, а не воробьиной суетой, показал истинное лицо вожака. В этой обстановке мало стали жаловать председателей сельских советов и секретарей партийных ячеек не бывших на фронте. Более того даже присмирело районное НКВД. От их некогда главенствующей и грозной роли не осталось ничего. Председателями колхозов стали фронтовики, имеющие боевые награды. Их авторитет был признан всеми.. Так в Ново-Кытманово председателем колхоза «Ленинские Дни» стал герой Советского Союза Корнев Иван Фёдорович, а в 1952 г. его сменил Дурманов Николай Моисеевич из Дмитро-Титово, вернувшийся с фронта офицером и с боевыми орденами. Мишкино время ушло безвозвратно и навсегда. Но чтобы быть при деле его послали на курсы агрономов, кем он и работал впоследствии. К этому времени он уже имел семью. Женат он был на учительнице. У них было двое детей – Витя и Валентина. Характером они были в мать – тихие, добрые и скромные. Жили в добротном доме. Мать же осталась в старой избе. Народ деревенский долго зло не помнит, а зачастую жалеют принесших его, когда и с ними случается несчастье. Вот и тут случилось такое. Прибежали однажды ребятишки из леса и рассказали, перебивая друг друга, что «за старыми складами за речкой повесился мужик». Пришли туда люди с берёзового сука верёвочную петлю, которая обвивала шею Михаила Фёдоровича Плетнёва. Хоронила его вся деревня. Слёз не лили, слов не говорили. Тихо похоронили. На поминальный обед мало кто пришёл. Разве что ребятишки, соблазнившись конфетами. Его жена вскорости уехала. А куда, неизвестно. Избёнка Плетнёвых какое-то время являла собой историю времени, ушедшего в невозвратное прошлое. Она окончательно вросла в землю. Полынь да крапива укрывали её так, что и не видно было её ветхого вида. Всегда любопытная деревенская ребятня не отважилась искать там клады. А со временем деревенский люд и совсем забыл про Плетнёвых. Тем более, что новые поколения жили уже в другое время. Приезжая в деревню, я всегда захожу на кладбище, где прибираю могилы отца и матери, братьев, бабушки и других родственников. Прибираю и старую, уже с едва заметным в густой траве могилу бугорком могилу первого комсомольца моей деревни Мишки Плетнёва. Я его не осуждаю. По жизни он как воробей со знаменем проскакал, не оставив доброго следа. Он был продуктом своего времени, когда со слабым характером трудно было остаться человеком. Большинство смогли, а ему подобные - нет. В конце семидесятых годов в деревню приезжал мужик. Жители видели, как он постоял на месте, где жили Плетнёвы. Видели его и на кладбище. На вопрос: «Чей будешь?» он не ответил и уехал на запорожце, оставив жителей гадать да домысливать.