Нина Николаевна Берберова (8 августа 1901 — 26 сентября 1993) —

поэтесса Серебряного века, известная русская писательница, автор документально-биографических исследований и мемуаров, переводчик и публицист в эмиграции, педагог. Нина Берберова – женщина, которую можно назвать одним из самых ярких представителей русской литературной эмиграции. Обширный архив Нины Берберовой, включающий переписку с И.Буниным, З.Гиппиус, Д.Мережковским, А.Куприным, М.Цветаевой и другими хранится в библиотеке Йельского Университета.
Родилась Нина Николаевна Берберова 8-го августа 1901-го года в Санкт-Петербурге.
По отцовской линии Нина Берберова происходила из старинного рода крымских армян, выведенных Екатериной II из Крыма и основавших город Нахичевань-на-Дону (ныне часть Ростова-на-Дону).
Её дед, Иван Минасович Берберов, был известным врачом, получившим образование в Париже, отец Николай Иванович, после окончания физико-математического факультета Московского университета поступил в Министерство финансов и в 1917 году был чиновником по особым поручениям при министре.
Мать – дворянского рода, из семьи тверских помещиков Карауловых.
Нина Николаевна была единственным ребёнком в семье.
Нина Николаевна получила хорошее домашнее образование, училась сначала в Археологическом университете, затем окончила Донской университет в Ростове-на-Дону, где училась на историко-филологическом факультете.
Десятилетней девочкой Нина мечтала стать поэтом, в четырнадцать была представлена Анне Ахматовой и Александру Блоку, а в двадцать лет присутствовала на заседании поэтической студии «Звучащая раковина», руководимой Николаем Гумилёвым, в год его гибели, 26 августа 1921 года.
В 1921 году Нина Берберова написала первые стихи, однако лишь одно из них было напечатано в сборнике «Ушкуйники» 1922 года.
Стихи Нины Берберовой можно оценивать по-разному, но надо сказать напрямоту, Гумилёв и Ходасевич интересовались явно не ими, а ею. Нина Берберова обладала, яркой, восточной красотой, покорявшей многих представителей мужского рода.
Благодаря первым произведениям она была принята в поэтических кругах Петербурга. Так произошло её знакомство со многими поэтами, включая Владислава Ходасевича.
Нина Берберова была последней, кого любил Николай Гумилёв при жизни, и первой, кто положил цветы в гроб Александра Блока 8-го августа 1921 года.
Ей был двадцать один год, когда она уехала в эмиграцию в 1922 году с Владиславом Ходасевичем, который был почти на пятнадцать лет старше её, супругой которого она стала, в гражданском браке.
Прежде чем поселиться надолго в Париже, семья сначала гостила в Берлине и Италии у М.Горького, а затем переехала в Прагу.
Именно, здесь в Праге, в 1924 году, состоялся её настоящий дебют в литературе. Стихи Нины Берберовой были опубликованы в издаваемом М.Горьким и В.Ходасевичем журнале «Беседа».
Вот одно из них:
***
Там мирный город якорь кинул
И стал недвижным кораблём,
Он берега кругом раздвинул
И всё преобразил кругом.
И ныне мачты напрягают
Свой упоительный задор,
И в мрак глядят, ив мрак вонзают
Поблескивающий узор.
Узнай теперь, как нас качало,
Как билась буря о борты,
Когда тебе казалось мало
Молчания и тишины.
В 1925 году Нина Берберова и Владислав Ходасевич поселились в Париже. Союз двух творческих личностей продлился 10-ть лет.
Но даже после расставания они поддерживали тёплые дружеские связи до его смерти в Париже в 1939 году. Вспоминая годы, прожитые вместе, Нина Николаевна писала:
«Сделав свой выбор за себя и за меня, он сделал так, что мы оказались вместе и уцелели, то есть уцелели от террора тридцатых годов, в котором почти, наверное, погибли бы оба.
Мой выбор был он, и моё решение было идти за ним. Можно сказать теперь, что мы спасали друг друга».
Свои непростые чувства к Владиславу Ходасевичу, Нина Николаевна выразила в стихотворении: «За погибшую жизнь я хотела любить…».
***
«За погибшую жизнь я хотела любить,
За погибшую жизнь полюбить невозможно.
Можно много забыть, можно много простить,
Но нельзя поклониться тому. Что ничтожно.
Эта гордость моя не от лёгких удач,
Я за счастье покоя платила немало:
И «прости» никому я ещё не сказала.
Где-то пляшет под флейту на палке змея,
Где-то слепо за колосом падает колос…
Одиночество, царственна поступь твоя,
Непокорность, высок твой безжалостный голос!»
В Париже Нина Берберова была сотрудником газеты «Последние новости» и её постоянным автором.
До закрытия газеты «Последние новости» в 1940 году, у, Нина Берберовой, появились в ней следующие романы: 1930 год – «Последние и первые», герой романа попробовал создать нечто вроде крестьянской общины, которая предоставляла не только кров, но и должна была вернуть ощущение культурной самобытности русских эмигрантов.
1932 год – «Повелительница», говорится о подробностях быта эмигрантской молодёжи, относящейся к третьему поколению.
1938 год – «Без заката», перед читателем и героями ставится вопрос о том, чем и как жить женщине – эмигрантке из России – только взаимная любовь может дать счастье.
Именно эти произведения определили репутацию Нины Николаевны как прозаика.
В 1936 году Нина Берберова официально выходит замуж за художника Николая Васильевича Макеева.
В 1936 году, а затем в 1938 году Нина Берберова опубликовала две книги о композиторах: «Чайковский история одинокой жизни», «Бородин».
Эти произведения имеют документально-биографический характер. Они были оценены как явления, имеющие новое литературное качество.
Во время Второй мировой войны супруги остались в оккупированном немцами Париже.
А после войны Нина Николаевна была редактором литературных страниц парижского еженедельника «Русская мысль», где в-1949 году был напечатан её репортаж из зала суда о деле невозвращенца В.Кравченко, а в конце года, выпустила документальную книгу:
«Дело Кравченко. История процесса» - в котором сказала:
«Из сотен тысяч «перемещённых лиц», Виктор Кравченко сумел выбрать людей, горячих патриотов своей родины, на основании фактов, с цифрами, датами и именами в руках, пришедших рассказать французскому суду о русской жизни. Все они были – на высоте!
Дельно, точно, спокойно, отчётливо рассказывали они и о голоде времён коллективизации, и о ссылках в Сибирь, и о советско-германском союзе, и о неравенстве классов – страшной, горькой доле страны каторжан».
Многочисленные свидетели – бывшие граждане СССР, оказавшиеся после войны в Канаде, Франции, Германии и других - несоциалистических странах – подтверждали на суде в Париже, описанные в книге факты – массовых репрессий, «чистки», уничтожение крестьян во время коллективизации, широкомасштабное использование рабского труда заключённых, пытки при допросах, сфабрикованные процессы. Нина Берберова смело продемонстрировала свою активную гражданскую позицию в борьбе за справедливость.
В 1947 году, Нина Николаевна разводится с мужем-художником. В 1950 году Нина Николаевна переехала на ПМЖ в США.
Английского языка Нина Берберова не знала, уехала с двумя чемоданами вещей, в одном спасённый архив Владислава Ходасевича и 75 долларов в кармане – 25 взяты в долг.
Считала свой отъезд самым трудным сознательным выбором в жизни. В Америке, Нина Николаевна, быстро выучила английский язык и научилась водить автомобиль.
В эти годы она занимается преподаванием сначала русского языка, а потом и русской литературы.
Живя в Нью-Йорке, начала издавать альманах «Содружество», посвящённый русской интеллигенции. В 1950 году появляется роман «Мыс бурь». В нём Нина Берберова говорит о двух поколениях эмиграции.
Утрата своей страны приводит к потере Бога. Однако духовные и житейские бедствия, двух поколений – которые они переживают, осмысляются как освобождение от оков традиционных установлений, на которых держалось мироустройство, рухнувшее с революцией.
В 1954 году Нина Николаевна вышла замуж за пианиста и педагога Георгия Александровича Кочевицкого. В 1959 году Нина Берберова получила американское гражданство.
В 1958-1968 годах была членом редколлегии альманаха «Мосты», издававшегося в Мюнхене.
В 1969 году на английском, а затем в 1972 году и на русском была напечатана автобиография Нины Берберовой «Курсив мой».
В книге представлена панорама художественной и интеллектуальной жизни русской эмиграции в годы между двумя мировыми войнами.
В ней имеются важные мемуарные свидетельства о Владиславе Ходасевиче, а также разборы творчества писателей русского зарубежья – Георгия Иванова, Владимира Набокова, Иване Бунине и других.
В 1981 году появилась книга Нины Берберовой «Железная женщина». Это биография баронессы М.Будберг (М.Закревской Бенкендорф-Будберг1892 Полтава — 1974 Тоскана, Италия).
Международная авантюристка, Мария (Мура) Игнатьевна Закревская предположительно тройной агент: ОГПУ, английской и германской разведок, в совершенстве знала европейские языки.
Её жизнь была связана с М.Горьким, была его секретарём, затем гражданской женой, с 1919 года.В СССР на упоминание в открытой
печати о Марии Закревской и характер её отношений с Горьким был наложен запрет.
Это было исключительная женщина. Она не поддавалась требованиям эпохи, заставлявшей позабыть о моральных заповедях и жить просто для того, чтобы выжить.Роман, построенный на письмах,документах,
свидетельствах очевидцев, а также на воспоминаниях самого автора о встречах с героиней, а заканчивается описанием поездки, которую Мария Закревская совершила в 1960 году, когда отправляется к Борису Пастернаку, в Москву.
В 1983 году состоялся развод Нины Берберовой с Г. А. Кочевицким.
В 1989 году Нина Николаевна приезжала в Россию, где в Москве и Ленинграде, встретилась с читателями и литературными критиками.
В 1991 году переехала из Принстона, в Филадельфию. Умерла 26 сентября 1993 года, прожив 92 года, признанная, всего добившаяся и резкая до последних минут.
Творчество Нины Берберовой, проза и поэзия, и сегодня остаётся востребованным.
Согласно последней воле, прах её развеян в четырёх местах: в Париже, в США – на территории Йельского и Принстонского университетов и над рекой Делавер в Филадельфии.
Советский поэт Андрей Вознесенский, в 1988 году, с полным основанием назвал, впервые, Нину Николаевну Берберову, в своём стихотворении: «Вы мне написали правою…»– «Мисс Серебряный век».
Из поэтического наследия Нины Берберовой.
«Гуверовский архив. Калифорния».
«С пожелтевших страниц поднималась ушедшая жизнь,
Уходила во тьму, бормоча и рыдая.
Ты подёнщиком был, ты наёмником был и рабом,
И я шла за тобой, доверчивая и молодая.
Раздавили тебя. Раздробили узоры костей.
Надорвали рисунок твоих кружевных сухожилий
И, собрав, что могли из почти невесомых частей,
В лёгкий гроб, в мягкий мох уложили.
Перед тем как уйти, эти тени ласкают меня
И кидаются снова и снова на грудь и на шею,
Обнимают, и молят, и ищут ушедшего дня,
Но ответить я им, и утешить я их не умею».
.......................
«Я остаюсь»
«Я остаюсь с недосказавшими,
С недопевшими, недоигравшими,
С недописавшими. В тайном обществе,
В тихом сообществе недоуспевших,
Которые жили в листах шелестевших
И шёпотом нынче говорят.
Хоть в юности нас и предупреждали,
Но мы другой судьбы не хотели,
И, в общем, не так уж было скверно;
И даже бывает – нам верят на слово
Дохохотавшие, доплясавшие.
Мы не удались, как не удалось многое,
Например – вся мировая история
И, как я слышала, сама вселенная.
Но как мы шуршали, носясь по ветру!
О чём? Да разве это существенно?
Багаж давно украли на станции
(Так нам сказали), и книги сожгли
(Так нас учили). Река обмелела,
Вырублен лес, и дом сгорел,
И затянулся чертополохом
Могильный холм (так нам писали),
А старый сторож давно не у дел.
Не отрывайте формы от содержания,
И позвольте ещё сказать на прощание,
Что мы примирились с нашей судьбой.
А вы продолжайте бодрым маршем
Шагать повзводно, козыряя старшим».
................
Перед разлукой горестной и трудной
Не говори, что встрече не бывать.
Есть у меня таинственный и чудный
Дар о себе тебе напоминать.
В чужом краю, в изгнании далёком,
Когда-нибудь, когда придёт пора,
Я повторю тебя одним намёком,
Одним стихом, движением пера.
А ты прочти, как мысль мне возвратила
И прежние слова твои, и тень,
Узнай вдали, как я преобразила
Сегодняшний или вчерашний день.
Какой ещё для нас ты хочешь встречи?
Я отдаю тебе одной строкой
Твои шаги, поклоны, взгляды, речи, –
А большего мне не дано тобой.
.................
Гитара
В предвечерний час,
В тумане улиц старых
Порой плывет на нас
Забытый звон гитары.
Или открыли дверь
Оттуда, где танцуют?
Или в окне теперь
Красавицу целуют?
Над этой мостовой
Она звенит, как прежде,
Старинною тоской
По счастью и надежде.
Ее поет другой
Теперь в часы заката,
Она осталась той,
Какой была когда-то.
А ты? Прошли года
Речной волны быстрее,
Ты любишь, как всегда,
Ты стал еще вернее,
Ты стал еще нежней,
Чем в первые свиданья,
Твой жар мучительней,
Мучительней признанья.
...................
Мне этот вечер слишком ясен,
Мне этот вечер слишком тих,
И только горизонт прекрасен:
Он грань далеких вод живых.
Как шов, соединивший ткани,
Он слишком вечен, слишком прям,
Он — часть великих очертаний,
Которых не расчислить нам.
Такою же прямой чертою
Соединен твой светлый взор
С взошедшей на воды луною
И со звездой над кряжем гор.
И может быть, мы не узнали
Еще, как непреложно тут
С земли восходят вертикали
И к тем высотам нас ведут.
....................
Петербург
Там мирный город якорь кинул
И стал недвижным кораблем,
Он берега кругом раздвинул
И все преобразил кругом.
И ныне мачты напрягают
Свой упоительный задор,
И в мрак глядят, и в мрак вонзают
Поблескивающий узор.
Не различить границ пустынных −
Где улицы, где берега?
Средь площадей, дворов, гостиных
Один озноб, одна пурга.
И я сама жила недавно
На том огромном корабле,
И возле мачты самой славной
Ходила и ждала во мгле.
О том, что мы живем на море
Умела дивно забывать,
Когда в пустынном коридоре
Ты выходил меня встречать.
Узнай теперь, как нас качало,
Как билась буря о борты,
Когда тебе казалось мало
Молчания и тишины.
...................
Из стихов о прошлом
Какой сухой и душный летний день!
Какая пыль над Петербургом висла!
Торцы меняли на Морской. Стоял
Ужасный грохот. Мать хотела сына,
Отец хотел не сына, нет, но дочь.
Был ранний час и в Дублине еще
Никто не просыпался в старом доме
И не скрипел пером в углу своем,
А в Вене собрались уже студенты
Галдя, сморкаясь, споря И куря;
И в доме у реки, в другой столице,
Лохматый, с выпученными глазами,
Смотрел век к таким переворотам,
Которые не снились, друг Горацьо,
Ни наши, мудрецам, ни тем фантастам,
Которые…
У ж если семь часов
Кричать И выть от боли, то уж лучше
Пусть будет мальчик! День и ночь Морская
Кипящим дегтем пахла иэ котлов,
И этот запах я теперь люблю.
Я в мир вошла, мать разорвав на части,
Пока Моне писал свои соборы,
И Малер сочинял свою Шестую.
Я грызла грудь ее потом до крови,
Я не давала спать ей шесть недель
Немолчным криком в жарком Петербурге.
И плакала она тогда ночами
От слабости, от боли и от страха,
Что я не буду на нее похожа.
(И я могу сказать, что оказалась
Она права). Но веселился рядом
Отец, что вышло по его хотенью,
И говорил, что если я ору,
То откручусь плакать никогда.
(Он в этом оказался тоже прав).
И оба правотой своей гордились...