Всегда – на высоких каблуках!

Слово – о народной артистке России ТАТЬЯНЕ ПИЛЕЦКОЙ.
Наверное, дорогой читатель, ты сейчас весьма удивишься, узнав, что более шести десятков лет назад эта актриса, по сути, перечеркнула мою свадьбу.
А между тем, всё было именно так...
В феврале 1957-го, едва начались студенческие каникулы, прикатил из Ленинграда в Москву, к невесте. Остановился у родственника, а в её семье на субботу были назначены так называемые «смотрины». И накануне сего важного события отправились мы в кинотеатр «Форум» на новый фильм «Разные судьбы». Но только устроились там, тесно прижавшись друг к дружке, только засветился экран, только зазвучал пленительный вальс Богословского («С детских лет стать взрослыми спешили мы, торопили школьные года...»), как я вздрогнул: потому что на экране появилась Татьяна Пилецкая, которая лицом оказалась удивительно похожей на мою самую первую, не детскую, а уже взрослую, увы, неразделенную любовь, оставшуюся в Сибири...
И чем дольше сменялись кадры, тем острее ныло сердце от вдруг возвратившегося, а, в общем-то, и не утихавшего все четыре года чувства... Конечно, руку своей спутницы я тут же отпустил...
Решающим оказался эпизод, когда героиня в номере «Астории», у окна (там сходство с моим идеалом – один к одному!), слушает посвященный ей романс: «Отчего ты мне не встретилась, юная, нежная, в те года мои далёкие, в те года вешние?..»
Тут от невесты я отодвинулся, и дальше картину мы смотрели врозь...
Она ощутила, что случилось непредвиденное, но вопросов, слава богу, не задавала. Когда экран потух, мы молча поднялись, молча вышли из зала, молча, не касаясь друг друга, дошли до 2-й Мещанской (это от Самотёки, где – «Форум», совсем близко), молча я ей поклонился и в тот же вечер уехал в Питер... (Словно в награду за верность та моя сибирская пассия в том же 1957-м вдруг явилась ко мне в Ленинград. Но это уже совсем другая, очень длинная новелла.
А жену я счастливо обрел лишь спустя двадцать два года, и зовут ее, естественно, тоже Татьяной).
Что же касается блистательной Пилецкой, то так получилось, что именно у неё летом 1958-го выпало мне брать самое первое в моей журналистской жизни интервью для новгородской «молодежки», куда был направлен по распределению. Место встречи для нашего разговора она предложила очень романтичное – Летний сад. И впорхнула туда – вместе с маленькой дочуркой Наташей – легкая, изящная, ослепительно красивая...
Конечно, поведать насчет не состоявшейся по Танечкиной вине свадьбы я не решился, и лишь старательно в блокноте с помощью «вечного пера» (тогда не было еще у нас ни диктофонов, ни даже шариковых ручек) старался поточнее передать рассказ актрисы, ее интонации.
Помню, как недоумевала моя собеседница по поводу того, что зрители отождествляют «отрицательную» героиню фильма с самой исполнительницей. Вот и в МГУ на бурном обсуждении «Разных судеб», в ответ на агрессию возбужденных студентов пыталась их успокоить: «Ребята, подождите, это же роль, а вовсе не я!..» Ну а новоиспечённый интервьюер в ответ старался передать очаровательной собеседнице своё восхищение и от этой роли, и от прежних ее героинь: Даши Севастопольской – в «Пирогове», Веры – в «Княжне Мери»...
МИНУЛО лет пять, и однажды, вдруг оказавшись с ней в одной компании за праздничным столом, провозгласил тост «в честь несравненной Татьяны Пилецкой, которая разбила мою семейную жизнь!» Все были удивлены, особенно сама Таня, и тогда я поведал о том, что ты, дорогой читатель, уже знаешь...
А спустя еще лет двадцать, в начале восьмидесятых, когда она, «заслуженная», уже давно блистала на сцене «Ленкома» (который еще не назывался «Балтийским домом»), особенно – в роли восемнадцатилетней Роксаны из «Сирано де Бержерака», в один прекрасный день все такая же милая Танечка пришла ко мне, в редакцию «Смены», и показала несколько страничек из своих мемуаров. (Впрочем, сама этого слова не любит, поскольку «мемуары – это нафталин»). А потом кое-что пояснила.
И открылись мне некоторые странички ее непростой судьбы...
ЕЕ ОТЕЦ, Людвиг Львович Урлауб, чьи предки давным-давно перебрались в Петербург из Германии, был инженером-химиком. Жили в огромной квартире близ Таврического сада. Там девочку и крестили, причем крестным отцом стал друг родителей, знаменитый художник Петров-Водкин.
Из-за хронической болезни легких Кузьма Сергеевич с женой часто уезжал на юг и всякий раз на это время просил Урлаубов поселиться в его жилье, которое располагалось в Царском Селе, под крышей... пушкинского Лицея.
Там, кстати, была написана широко известная картина «Тревога»: актриса помнит, как художник ставил папу у окна, надевал на него свою тужурку, шлепанцы – и рисовал...
А летом оба семейства отдыхали в Сиверской, где однажды Кузьма Сергеевич усадил девочку (платьице – белые кружева, в руках – любимая кукла) на веранде, куда солнце вливалось сквозь цветные стеклышки. И возникла «Татуля с куклой»... (Как же удивились Таня с отцом уже много лет спустя после войны, когда на выставке картин Петрова-Водкина в Русском музее вдруг увидели это полотно, подписанное: «Дочь рыбака». Пришлось идти в дирекцию, восстанавливать справедливость).
Живший по соседству Алексей Толстой любил закатывать пиры, на которых бывало много знаменитостей, и все вместе частенько заглядывали к Водкиным. Однажды, по просьбе композитора Шапорина, Таня играла им на рояле. А вообще заодно с другими детьми обожала устраивать «живые картинки», декламировать стихи, танцевать.
Как-то, наблюдая за этими танцами, Кузьма Сергеевич сказал ее маме: «Кума, надо отдать Тату в хореографическое училище». И девочка оказалась в доме на улице Росси. Там ее увидел другой хороший художник, Алексей Пахомов, – и на свет явилась статуэтка юной балерины, которая нынче тоже хранится в Русском музее...
В 1937-м папу арестовали, квартиру заселили чужими людьми. Потом отца выпустили, однако в войну, как этнического немца, забрали снова и надолго. Старший брат Володенька погиб на фронте, Таня с хореографическим училищем оказалась под Пермью, в селе Палазня.
Когда из эвакуации вернулась, узнала, что им осталась одна девятиметровая комнатка, в которой блокадной порой умерла её бабушка, когда-то – владелица всего дома. Отправила в Москву письмо: «Товарищ Сталин! Пожалуйста, отпустите домой моего папу. Он ни в чем не виновен...» Напуганная жизнью, получая паспорт (ещё шла война), свое «немецкое» отчество «Людвиговна», поменяла на «Львовна». Отец из ссылки вернулся в 1956-м, вместе с новой женой. Это был уже совсем другой человек. Их семья рухнула...
И ТУТ, слушая актрису, я вдруг понял, что в самом начале
1960-х был хорошо знаком с близким Таниным родственником, Михаилом Константиновичем Урлаубом, автором еще довоенного «Справочника журналиста», который после семнадцати лет колымских лагерей продолжал, как и до ареста, в Типографии имени Володарского отменно трудиться «техредом» газетного сектора, проявляя не только высочайший профессионализм, но и мягкость, сердечность, удивительный такт. А напротив, как ни в чем не бывало, сидел другой «техред», который в 1937-м на него тот донос настрочил...
Опубликовать воспоминания актрисы в «Смене» мне, увы, не позволили, потому что у тогдашнего руководства и Петров-Водкин, и Людвиг Львович Урлауб вызывали ну очень большое подозрение...
Окончив училище, Таня танцевала в кордебалете Музкомедии, выступала не сцене Театра эстрады, и однажды ее яркая внешность привлекла внимание самого Козинцева. Впрочем, на премьере «Пирогова» в Доме кино Пилецкой не было, потому что находилась уже на Севере, куда «отбыла по месту службы мужа», морского офицера. Домой вернулась с новорожденной доченькой. Пленённый её красой Вертинский сказал кинорежиссеру Анненскому, который готовился снимать «Княжну Мери»: «Вот актриса для твоего фильма!» Так и вышло...
Ну а потом под её обаяние попал Леонид Луков, сотворивший, как нам всем тогда казалось, воистину чудо под названием «Разные судьбы»... Зрительские письма приходили к ней мешками, её фотографии продавались во всех киосках «Союзпечати», даже начались поездки «за бугор», – в общем, эта роль стала её творческим раем. Но и одновременно, увы, – её Голгофой. Потому что мощно сыгранный образ (этакая сверх очаровательная вамп-дамочка) как бы приклеил актрисе ярлык: «Она злая».
А киношники почему-то сей чуши поверили – ах, сколько потом, казалось бы, ну точно её ролей прошло мимо... Да, были ещё разные киноленты – «Олеко Дундич», «О моём друге», «Мать», «Дело № 306», «Мечты сбываются»...
Потом к ним присоединятся «Третья молодость», «Зелёная карета», «Прощание с Петербургом», «Сильва», другие, и везде Пилецкая по-прежнему хороша, но главных своих киногероинь, повторяю, она всё же не дождалась...
ЗАТО УЖ в театре-то за более чем полвека наигралась вдосталь. Особенно – Роксану: шестьсот четыре спектакля! Даже когда актрисе был уже «полтинник», для зрителей её героиня оставалась всё такой же восемнадцатилетней!.. И сегодня, когда ей (ну не верится!) девяносто два, народная артистка России Татьяна Львовна Пилецкая в репертуаре, как и ещё совсем недавно («Сон об осени», «Изображая жертву», «Отчего люди не летают», «Крепкий чай с бисквитным пирожным», «Игра воображения»), снова занята основательно: она – и бабушка Эухения в «Деревьях», которые «умирают стоя»; и Софья Ивановна из «Семьи в подарок»; и Ма-Мурэ в одноимённом спектакле.
Ну а совсем недавно ей присуждена высшая театральная премия в России – «Золотая Маска».
Ещё выпустила три книги – «Серебряные нити», «Хрустальные дожди», «А судьбы у всех разные».
Чтобы разобраться в своей родословной, ездила в Германию. И выяснила, в частности, что прапрабабушка с маминой стороны, Луиза Кессених, была очень незаурядной личностью: разыскивая мужа-воина, пошла служить в прусскую армию, участвовала в сражениях, была женщиной-уланом, за что ее прозвали «второй Надеждой Дуровой». Мужа так и не отыскала (очевидно, погиб), была несколько раз ранена, потеряла руку, получала пенсион по инвалидности.
И при всём этом снова вышла замуж, перебралась в Санкт-Петербург, вырастила детей, а потом, в довольно-таки преклонном возрасте, стала на брегах Невы хозяйкой увеселительных заведений, в том числе – и знаменитого «Красного кабачка», о котором писали Пушкин, Лермонтов, Тынянов, Алданов. В общем, особа весьма авантюрная...
Вот и героиня моего повествования чувствует, что гены прапрабабушки-улана – страшная сила: ведь и сама актриса – тоже немного авантюристка (из кино ушла в театр, а не – наоборот, от многих ролей отказывалась), а в фильмах на конях, как и «вторая Надежда Дурова», не только скакала, но даже их объезжала...
К тому же, как и прежде, убеждена, что женщина в любом возрасте должна ходить на высоких каблуках.
Ну а для меня она – навсегда та самая, очаровательная (глянь, дорогой читатель, на когда-то подаренный мне с трогательной надписью снимок), которая, к счастью, в феврале 1957-го столь бесцеремонно вмешалась в мою личную жизнь...
/Лев Сидоровский/.