24 ноября родилась Мари́я Константи́новна БАШКИРЦЕВА ...

Она стала первым русским художником, чьи работы приобрел Лувр.
Она оставила после себя 150 картин, 200 рисунков, многочисленные акварели.
Во Франции, Голландии, Англии прошли ее посмертные выставки.
Дневник, опубликованный во Франции спустя три года после ее кончины, вскоре перевели на все европейские языки, а затем издали в Америке. В России, начиная с 1893 года, он трижды выходил в свет. Марина Цветаева посвятила «блестящей памяти» художницы ранний сборник стихов «Вечерний альбом».
Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны.
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик...
🎨 «Будь она мужчиной, могла бы достичь огромных высот».
.....................История художницы Муси Башкирцевой,
.........................музы Цветаевой и Мопассана
«Итак, предположите, что я знаменита, и начнём» — так встречает читателя дневник художницы Марии Башкирцевой
И за этой фразой кроется немалое кокетство, ведь Муся, как её называли близкие, знаменитой была. Ей посвятила свой первый сборник Марина Цветаева, Ги де Мопассан приглашал на свидание, а весь свет Франции называл «музой декаданса». Рассказываем трагическую историю её жизни.
Мария Башкирцева родилась в украинском селе Гавронцы в дворянской семье в 1858 году.
Однако в некоторых источниках годом рождения значится 1860-й,
Исследователи склонны считать, что мать забеременела ещё до брака и семья, чтобы избежать подозрений, намеренно праздновала день рождения девочки позже. Также ходили слухи о том,что настоящим отцом Марии был другой человек. Словом, какие отношения были между родителями художницы, до конца не ясно.
Мария догадывалась, что причиной конфликта могла быть и измена отца.
Так или иначе, через два года после свадьбы жена подала на развод и переехала с Марией и её младшим братом Павлом к своим родителям. «Я оставалась всегда с бабушкой, которая обожала меня, и с тётей, которая, впрочем, иногда уезжала вместе с моей матерью», — вспоминала первые годы жизни девочка.
Когда Мусе было 7 лет, отец выкрал их с братом из имения тестя
увёз к себе в деревню и требовал, чтобы жена вернулась
В итоге в 1870 году супруги договорились, что сын будет жить с отцом, время от времени приезжая погостить к матери
Мать Муси после развода много общалась с обеспеченным господином, который, по слухам, хотел сделать ей предложение,
но в итоге женился на её младшей сестре. Говорили, что перед венчанием его напоили и подменили невесту. Эти подозрения укрепила скоропостижная смерть мужчины через несколько месяцев после свадьбы — всё огромное состояние осталось молодой невесте. Родственники жениха заподозрили, что его намеренно отравили и подделали подпись на его завещании. Началась многолетняя тяжба против невестки, которая вместе с семьей быстро уехала за границу на деньги покойного супруга, пока их не отобрали.
В числе этих родственников была 12-летняя Мария вместе с матерью, братом, бабушкой, дедушкой, тётей и другими скандально известными родственниками по линии матери — они отправились в путешествие по Швейцарии и Австрии, а затем на время обосновалась в Ницце.
Тогда девочка и начала вести дневник, который сопровождал её до конца жизни.
Вот одна из первых записей юной Муси: «Когда была объявлена война, мы перебрались из Баден-Бадена в Женеву. Здесь мне взяли учителя рисования, который приносил мне модели для срисовывания: хижинки, где окна были нарисованы в виде каких-то палочек и не имели ничего общего с настоящими окнами настоящих хижин. Мне это не нравилось: я не могла допустить, чтобы окна были сделаны таким образом.
Тогда добрейший старик предложил мне срисовать вид из окна прямо с натуры».
С этой заметки началось её увлечение рисованием, которому суждено было перерасти в профессию.
Маша купалась в любви и внимании близких и с детства считала себя особенной. На страницах дневника она часто размышляет о своей красоте, талантах и блестящем будущем, которое ей уготовано.
А ещё порой судит о жизни с не свойственным ее возрасту цинизмом и меркантильностью. Вот несколько цитат из первых тетрадей:
«Мы проводим день в восхищениях мною. Мама восхищается мной, княгиня Ж. восхищается мной
«Если бы я была королевой, народ обожал бы меня»
«Мои куклы были всегда королями и королевами, всё, о чем я сама думала, и всё, что говорилось вокруг моей матери, — всё это, казалось, имело какое-то отношение к этому величию, которое должно было неизбежно прийти»
«В Бадене я впервые познала, что такое свет и манеры, и испытала все муки тщеславия»
«Сегодня вечером после ванны я сделалась вдруг такой хорошенькой, что провела двадцать минут, глядя на себя в зеркало. Я уверена, что, если бы меня сегодня видели, я бы имела большой успех: цвет лица совершенно ослепительный и притом такой тонкий, нежный; чуть-чуть розоватые щеки; яркими и резкими оставались только губы да глаза с бровями…»
«Мне тринадцать лет; если я буду терять время, что же из меня выйдет!»
«Я занимаюсь латынью с февраля этого года; теперь июль. В пять месяцев я сделала, по словам Брюне, столько, сколько проходят в лицее за три года. Это поразительно!»
«Он хочет разъяснить себе мой характер и спрашивает
«Какой ваш девиз?». «Ничего — прежде меня, ничего — после меня, ничего — кроме меня»
«Наконец я нашла то, что искала, сама того не сознавая; жизнь — это Париж, Париж — это жизнь!.. Я мучилась, так как не знала, чего хочу. Теперь я прозрела, я знаю, чего хочу! Переселиться из Ниццы в Париж»
Путешествие заканчивается летом 1876-го. В 18 лет Муся приезжает в имение отца, а в сентябре пишет маме: «Я решила остаться в Париже, где буду учиться и откуда летом для развлечения буду ездить на воды. Все мои фантазии иссякли;
Россия обманула меня, и я исправилась». С тех пор Мария лишь ещё дважды ненадолго приезжала в Россию.
В 1877 году её мечты сбываются: Муся переезжает в Париж, где поступает в Академию Жюлиана, по её мнению, «единственную серьёзную школу для женщин».
В дневниковых тетрадях студенческого периода она постоянно корит себя за низкую работоспособность, самооценка в отношении внешности тоже заметно падает
«Вместо того чтобы прилежно работать над каким-нибудь этюдом, я гуляю. Да, барышня совершает артистические прогулки и наблюдает!»
«Не думаю, чтобы кто-нибудь из них в меня влюбился — во мне нет ничего, что могло бы им понравиться: я среднего роста, пропорционально сложена, не очень белокура; у меня серые глаза, грудь не очень развита, и талия не слишком тоненькая… что до душевных качеств, то, без излишней гордости, я полагаю, что я настолько выше их, что они не оценят меня. Как светская женщина я едва ли привлекательнее многих женщин их круга*
«Я прихожу в совершенное отчаяние от всего, что делаю; каждый раз, Вообще, в глубине души, я неважного мнения о себе как о художнице <…> Да вот как я выражусь: я не думаю, что я гениальна, но надеюсь,
что люди вообразят меня гением»
Но, несмотря на самокритику (или благодаря ей), уже через 11 месяцев работу Марии показали на студенческой выставке и наградили золотой медалью.
Параллельно с живописью она увлекается скульптурой, литературой, политикой и идеями феминизма (ходит на собрания общества
«Права женщин» и даже пишет под псевдонимом идеологические статьи). Она постоянно за работой, окружающие отмечают ее недюжинный трудоголизм, целеустремленность и выдержку.
На родине Башкирцеву ждёт триумф: журнал «Всемирная иллюстрация» помещает на обложке ее картину «Жан и Жак — дети приюта». Художницей интересуются уже члены императорской фамилии.
Многие говорят, что, будь Мария мужчиной, она могла бы достичь огромных высот. Но вдруг происходит страшное: девушке диагностируют туберкулез. Она чувствует приближение смерти.
В 23 года Мария Башкирцева пишет: «Я всё ещё немного кашляю и дышу с трудом. Но видимых перемен нет — ни худобы, ни бледности. <…> Горло моё всегда было подвержено болезням, и мне стало хуже от постоянных волнений».
Через несколько месяцев ситуация резко ухудшается: «Я была у доктора — у клинического хирурга, неизвестного и скромного,
чтобы он не обманул меня. О, это не очень-то любезный господин.
Он так преспокойно и сказал мне: я никогда не вылечусь.
Но моё состояние может улучшиться настолько, что глухота будет выносимой; она и теперь выносима; можно надеяться, что со временем она ещё уменьшится. Сегодня я впервые отважилась сказать прямо: господин доктор, я глохну. До сих пор я употребляла выражения вроде: я плохо слышу, у меня шум в ушах и т. п. В этот раз я решилась произнести это ужасное слово, и доктор ответил мне резко и грубо, как истый хирург».
Но Мария не опускает рук и старается себя подбадривать
. Она пишет о том, что даже если ей осталось жить всего лет десять,
то пусть это будут яркие десять лет, проведённые с любимым человеком. Время от времени она утешает саму себя в тетради:
«Вчера вечером поставила себе на груди мушку, в том месте, где болит легкое. Решилась-таки наконец; это будет желтое пятно на три или четыре месяца; но по крайней мере — я не умру в чахотке»
«Чахоточная — слово сказано, и это правда. Я поставлю какие угодно мушки, но я хочу писать.»
«Я вконец разболелась. Налепляю себе на грудь огромнейшую мушку. Сомневайтесь после этого в моем мужестве и моем желании жить!»
«Нет, я умру только около 40 лет, как m-lle С.; к 35 годам я разболеюсь окончательно и в 36–37 лет окончу свои дни зимой, в своей постели. Я хочу ещё основать стипендию для художников — женщин и мужчин»
«У меня слабые глаза, если они ослабнут настолько, что это помешает моей живописи, я возьмусь за скульптуру»
Не смея размышлять о замужестве, Мария фокусируется на работе:
«Ну и прекрасно, сударыня, чего же лучше, и занимайтесь себе своим искусством», — рекомендует она самой себе.
На момент написания этих строк до дня её смерти остаётся два года. Муся не станет всемирно известной и так и не встретит любовь всей своей жизни: «Говорят, что у меня был роман с С. и что поэтому-то я и не выхожу замуж. Иначе не могут объяснить себе, как это я, имея хорошее приданое, не сделалась до сих пор ни графиней, ни маркизой. Дурачье!.. Это было бы, может быть, весьма поэтично — отказывать разным маркизам из-за любви; но увы! — я отказываю им, руководствуясь рассудком».
У Марии было несколько влюбленностей, и одна из них даже дошла по поцелуев, но чувства, похожие на любовь, она питала только к своему старшему другу Жюлю Бастьен-Лепажу. Они познакомились в 1882 году на балу. Работы художника производили на Мусю сильное впечатление, но сам Лепаж показался с первого взгляда довольно невзрачным.
Несколько дней спустя Жюль зашел к Мусе в гости, дал комментарии по поводу её работ и отметил талант девушки, а потом стал заходить всё чаще. «Итак, сегодня у нас обедали — великий, настоящий, единственный, несравненный Бастьен-Лепаж и его брат», — вспоминала она. После похорон Тургенева Мария садится перечитывать его роман и делает вывод, что это был «великий писатель, очень тонкий ум, глубокий аналитик, истинный поэт, своего рода Бастьен-Лепаж»
— в каждом талантливом человеке она видит черты друга.
В 26 лет, незадолго до смерти, уже тяжело больная Мария решила написать своему любимому писателю Ги де Мопассану. В игривой манере она анонимно призналась мужчине в своей симпатии и уверила его, что обворожительно хороша. Ги де Мопассан ответил, завязалась переписка, в которой Мария то и дело подтрунивала над 33-летним новеллистом и высказывала недовольство его рассказами
В 1884-м Жюль Бастьен-Лепаж заболевает. Ходят слухи, что у него ревматизм, но когда Мария видит его в постели, то понимает, что его болезнь гораздо страшнее. По слухам она узнает, что недуг связан с желудком. Это был рак. Муся старалась навещать друга, но и её состояние было уже тяжелым
Вот последняя запись её дневника: «Да, я чахоточная, и болезнь подвигается. Я больна, никто ничего об этом не знает, но у меня каждый вечер лихорадка, вообще плохо, и мне скучно говорить об этом».
Мария Башкирцева умерла 11 дней спустя, 31 октября 1884 года,
в возрасте 26 лет. Её друг Жюль пережил её на пять недель
— его не стало 10 декабря.
Похороны Марии были устроены пышно: дом был затянут белой тканью и заполнен цветами, как и гроб художницы, обитый белоснежной материей. На крышке лежала пальмовая ветвь.
Смертельно больной Жюль Бастьен-Лепаж наблюдал похоронную процессию из окна своей мастерской.
Ги де Мопассан, узнав о кончине Башкирцевой, воскликнул:
«Это была единственная Роза в моей жизни, чей путь я усыпал бы розами, зная, что он будет так ярок и так короток!»
Через год брат Жюля и друг Марии архитектор Эмиль Бастьен-Лепаж построил по заказу ее матери часовню в византийском стиле над могилой девушки. Внутри часовни стоял мольберт с палитрой, а рядом с иконами висела незаконченная картина Марии «Святые жены».
В 1893 году мать издала «Дневник Марии Башкирцевой», многие места из которого удалили. Подлинник обнаружили только в 80-е годы XX столетия — в Национальной библиотеке Франции нашли рукопись, которую считали утраченной.
В России «Дневник» произвел резонанс. Валерий Брюсов признавался, что ничто так не воскрешает его, как дневник Башкирцевой.
«Она — это я сам со всеми своими мыслями, убеждениями и мечтами», — писал поэт.
Велимир Хлебников советовал художникам будущего брать пример с Марии и вести точные дневники: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звёзд своего духа
Марина Цветаева посвятила «блестящей памяти» Башкирцевой свой первый сборник стихов «Вечерний альбом» Кто-то восхищался её откровенностью, а кто-то пугался пророческих строк, которые Мария писала ещё в юности:
«Если я умру вдруг, внезапно захваченная какой-нибудь болезнью!.. Быть может, я даже не буду знать, что нахожусь в опасности, — от меня скроют это. А после моей смерти перероют мои ящики, найдут этот дневник, семья моя прочтет и потом уничтожит его, и скоро от меня ничего больше не останется, ничего, ничего, ничего!
Вот что всегда ужасало меня! Жить, обладать таким честолюбием, страдать, плакать, бороться и в конце концов — забвение… забвение, как будто бы ты никогда и не существовал…»
Мария Башкирцева оставила более 150 картин и около 200 рисунков. Большая часть из них была утрачена во время Второй мировой войны, часть приобрели музеи Франции и Америки.
Одна из её лучших работ, «Встреча» , находится в Люксембургском музее Парижа, а в Музее Массена в Ницце есть целый отдельный зал Башкирцевой. Несколько картин хранятся в Русском музее, Третьяковской галерее, Днепропетровском, Саратовском,
Харьковском художественных музеях.