Предыдущая публикация
«Я редко пел, но весело, друзья!».
Ко дню рождения русского поэта Антона Дельвига (1798-1831).«Никто на свете не был мне ближе Дельвига»
(А. С. Пушкин, из письма к П. А. Плетневу)
Весна 1825 года, Москва. В одиночной камере тюрьмы томится бравый гусар, герой Отечественной войны 1812 года, а ныне подполковник в отставке и композитор Александр Александрович Алябьев. Что же привело беднягу в мрачные застенки? В гостеприимном доме Алябьева в Леонтьевском переулке пировала дружная компания его бывших сослуживцев-гусар. Один из проигравшихся гостей отказался выплачивать долг чести, вдобавок окрестил дом Алябьева притоном для грабителей. Взрывной характер хозяина не позволил снести оскорбление, и пьяный гость получил несколько пощечин. По трагической случайности скандалист умер спустя несколько дней - возможно, от обычного апоплексического удара, но Алябьева обвинили в убийстве и арестовали. Единственным спасением в таком положении оказалась музыка - будучи в заточении, офицер-композитор сочинял оперы, романсы и водевили, прекрасные, светлые, жизнеутверждающие композиции. Именно тогда родился самый известный из всех русских романсов - восхитительный «Соловей», написанный на стихи Антона Дельвига.
Барон Дельвиг… Потомок остзейских немцев, не знавший ни единого немецкого слова, неуклюжий увалень, прославившийся в Царскосельском лицее необыкновенной ленью, красноречивый сочинитель увлекательных историй, завораживавших однокашников. Даже его лучший друг Пушкин не мог похвастаться таким безграничным вниманием слушателей!
Зато учебный процесс Дельвига не интересовал совсем, «сын лени вдохновенный» отличался только любовью к российской словесности, не выучил ни одного иностранного языка, а на занятиях демонстративно погружался в сон, веселя сидящего рядом Пушкина:
Дай руку, Дельвиг, что ты спишь?
Проснись ленивец сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
Латынью усыпленный.
Пушкин однако же помнил и совсем другое о Дельвиге:
«Любовь к поэзии пробудилась в нем рано. Он знал почти наизусть Собрание русских стихотворений, изданное Жуковским. С Державиным он не расставался».
Зато внимательный Дельвиг был первым, кто ещё в лицее объявил Пушкина творческим гением, наследником Державина и главой нового поэтического направления. И опять же первым написал о нём восторженный панегирик:
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
Явные успехи Дельвига в стихосложении были замечены и руководством Лицея - именно к нему обратился директор учебного заведения Егор Антонович Энгельгардт с просьбой написать прощальную песнь выпуска. Юный поэт исполнил эту просьбу, оставив в истории гимн Лицея, который знали и исполняли все его знаменитые выпускники:
Шесть лет промчалось как мечтанье,
В объятьях сладкой тишины.
И уж Отечества призванье
Гремит нам: шествуйте, сыны!
Простимся, братья! Руку в руку!
Обнимемся в последний раз!
Судьба на вечную разлуку,
Быть может, здесь сроднила нас!
Юрий Иванов. Лицеисты Вильгельм Кюхельбекер, Антон Дельвиг, Иван Пущин, Александр Пушкин (Фрагмент). 1987. Музей Лаишевского края им. Г. Державина, Лаишево, Республика Татарстан
После окончания Лицея начались серые будни: Антон Дельвиг поступил на службу в Департамент горных и соляных дел, затем попробовал найти применение своим способностям в канцелярии Министерства финансов.
Юный барон снимает квартиру на паях с Евгением Баратынским; оба поэта отчаянно нуждаются, в мрачной каморке почти не было мебели и совершенно не было денег, зато было много «самой беззаботной веселости»:
Там, где Семёновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили не много,
В лавочку были должны, дома обедали редко.
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),
Шли и твердили шутя: «Какое в россиянах чувство!».
В конце 1810-х молодые литераторы создали дружеский «Союз поэтов», в который вошли Александр Пушкин, Вильгельм Кюхельбекер, Евгений Баратынский и Антон Дельвиг. Князь Пётр Вяземский нарисовал общий портрет приятелей:
«Это была забавная компания: высокий, нервный, склонный к меланхолии Баратынский, подвижный, невысокий Пушкин и толстый вальяжный Дельвиг».
Скучные финансовые отчеты и сводки ни морального, ни денежного удовлетворения не приносили, и Дельвиг перебрался поближе к книгам - начал работать в Публичной библиотеке под руководством Ивана Андреевича Крылова. Сослуживцы замечали, что два выдающихся ленивца относились друг к другу с большим пиететом и почтением. Но и служба в книгохранилище у Дельвига не заладилась - ему не хватало самого обычного прилежания. В директорской реляции, адресованной нерадивому сотруднику, было замечено:
«Я давно уже приказал изготовить представление о повышении вас в следующий чин за выслугу лет, но не прежде оное представлю, как тогда, когда вы приведете, милостивый государь мой, часть библиотеки, вам вверенную, в надлежащий порядок...».
Естественно, никакого чина Дельвиг не получил, оставшись скромным титулярным советником, и в 1824 году покинул библиотеку. Зато совершенно неожиданно получил заманчивое предложение издавать литературный альманах.
Поэт с несвойственным ему энтузиазмом принялся за дело - благо, достойных сочинителей, готовых печататься у своего друга, у него было в достатке. Новых авторов организатор приглашал к сотрудничеству следующим образом:
«Самые ленивейшие — Жуковский и Дашков пышно одарили меня. Пушкин, Баратынский, И.А. Крылов доставили мне каждый по четыре, по шести и по семи довольно больших и прекрасных пьес. И от второклассных писателей я с большим выбором принимаю сочинения. Не бойтесь дурного общества, вашим пьесам соседи будут хорошие».
В «соседях» присутствовали Николай Гоголь, Федор Тютчев, Николай Языков и другие достойные литераторы.
«„Северные цветы“ считались в своё время лучшим русским альманахом, появление этой крохотной книжки в продолжение семи лет было годовым праздником в литературе, к которому все приготовлялись заранее», — подтверждал два десятилетия спустя В. Г. Белинский.
Незадолго до своей кончины Дельвиг при содействии Пушкина и Вяземского начал издавать «Литературную газету», ту самую, которая выходит и в наши дни. Разрешение на издание газеты было получено при условии полного отказа от публикации политических известий, но принципиальный Дельвиг запрет частенько нарушал.
Юный барон снимает квартиру на паях с Евгением Баратынским; оба поэта отчаянно нуждаются, в мрачной каморке почти не было мебели и совершенно не было денег, зато было много «самой беззаботной веселости»:
Там, где Семёновский полк, в пятой роте, в домике низком,
Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом.
Тихо жили они, за квартиру платили не много,
В лавочку были должны, дома обедали редко.
Часто, когда покрывалось небо осеннею тучей,
Шли они в дождик пешком, в панталонах трикотовых тонких,
Руки спрятав в карман (перчаток они не имели!),
Шли и твердили шутя: «Какое в россиянах чувство!».
В конце 1810-х молодые литераторы создали дружеский «Союз поэтов», в который вошли Александр Пушкин, Вильгельм Кюхельбекер, Евгений Баратынский и Антон Дельвиг. Князь Пётр Вяземский нарисовал общий портрет приятелей:
«Это была забавная компания: высокий, нервный, склонный к меланхолии Баратынский, подвижный, невысокий Пушкин и толстый вальяжный Дельвиг».
Скучные финансовые отчеты и сводки ни морального, ни денежного удовлетворения не приносили, и Дельвиг перебрался поближе к книгам - начал работать в Публичной библиотеке под руководством Ивана Андреевича Крылова. Сослуживцы замечали, что два выдающихся ленивца относились друг к другу с большим пиететом и почтением. Но и служба в книгохранилище у Дельвига не заладилась - ему не хватало самого обычного прилежания. В директорской реляции, адресованной нерадивому сотруднику, было замечено:
«Я давно уже приказал изготовить представление о повышении вас в следующий чин за выслугу лет, но не прежде оное представлю, как тогда, когда вы приведете, милостивый государь мой, часть библиотеки, вам вверенную, в надлежащий порядок...».
Естественно, никакого чина Дельвиг не получил, оставшись скромным титулярным советником, и в 1824 году покинул библиотеку. Зато совершенно неожиданно получил заманчивое предложение издавать литературный альманах.
Поэт с несвойственным ему энтузиазмом принялся за дело - благо, достойных сочинителей, готовых печататься у своего друга, у него было в достатке. Новых авторов организатор приглашал к сотрудничеству следующим образом:
«Самые ленивейшие — Жуковский и Дашков пышно одарили меня. Пушкин, Баратынский, И.А. Крылов доставили мне каждый по четыре, по шести и по семи довольно больших и прекрасных пьес. И от второклассных писателей я с большим выбором принимаю сочинения. Не бойтесь дурного общества, вашим пьесам соседи будут хорошие».
В «соседях» присутствовали Николай Гоголь, Федор Тютчев, Николай Языков и другие достойные литераторы.
«„Северные цветы“ считались в своё время лучшим русским альманахом, появление этой крохотной книжки в продолжение семи лет было годовым праздником в литературе, к которому все приготовлялись заранее», — подтверждал два десятилетия спустя В. Г. Белинский.
Незадолго до своей кончины Дельвиг при содействии Пушкина и Вяземского начал издавать «Литературную газету», ту самую, которая выходит и в наши дни. Разрешение на издание газеты было получено при условии полного отказа от публикации политических известий, но принципиальный Дельвиг запрет частенько нарушал.
Первый номер «Литературной газеты» от 1 января 1830 года
Вскоре главный редактор получил приглашение явиться «на ковер» к Александру Христофоровичу Бенкендорфу, шефу III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Бенкендорф грубейшим образом и с брезгливым выражением на лице обратился к Дельвигу с вопросом: «Что ты опять печатаешь недозволенное?». Обращение на «ты» шокировало поэта, к тому же Бенкендорф просто не стал слушать его оправданий, заявив, что ему всё равно, что бы ни было напечатано, и что он всех троих друзей: Дельвига, Пушкина и Вяземского теперь уж точно упрячет в Сибирь.
Отвратительный эпизод столкновения с властью самым трагическим образом отразился на состоянии здоровья поэта, Двоюродный брат Антона Дельвига Андрей писал в своих воспоминаниях:
«Он, всегда хворый и постоянно принимающий лекарства, заболел сильнее прежнего, так что пользовавший его доктор запретил ему выходить из дома. Нравственное состояние Дельвига было самое грустное. Он впал в апатию, не хотел никого видеть, кроме самых близких».
Одного из талантливейших поэтов XIX века не стало 14 января 1831 года. Ему было всего тридцать два года, его творческий путь оборвался в самом начале. Для Пушкина столь неожиданный уход из жизни его самого близкого друга стал страшным ударом:
«Смерть Дельвига нагоняет на меня тоску. Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас»…
Русская песня (Соловей мой, соловей…)
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях и в городах:
Не найти тебе нигде
Горемышнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце миленький дружок.
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой.
Элегия
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия, -
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единый молодости знак,
Вы, песни прошлых дней!
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл, -
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Не возвратите счастья мне,
Хоть дышит в вас оно!
С ним в промелькнувшей старине
Простился я давно.
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей
И слова страшного «люблю»
Не повторяйте ей!
Романс
«Сегодня я с вами пирую, друзья, Веселье нам песни заводит, А завтра, быть может, там буду и я, Откуда никто не приходит!» -
Война запылала, к родным знаменам
Друзья как на пир пролетели; Я с ними — но жребьи, враждебные нам, Мне с ними расстаться велели.
В бездействии тяжком я думой следил
Их битвы, предтечи победы;
Их славою часто я первый живил
Родители грустных беседы.
Года пролетали, я часто в слезах
Был черной повязкой украшен.
Брань стихла, где ж други? лежат на полях,
Близ ими разрушенных башен.
С тех пор я печально сижу на пирах,
Где все мне твердит про былое;
Дрожит моя чаша в ослабших руках: Мне тяжко веселье чужое.
Разочарование
Протекших дней очарованья,
Мне вас душе не возвратить!
В любви узнав одни страдания,
Она утратила желанья
И вновь не просится любить.
Ее один удел печальный:
Года бесчувственно провесть,
И в край, для горестных не дальный,
Под глас молитвы погребальной,
Одни молитвы перенесть.
Прекрасный день
Прекрасный день, счастливый день:
И солнце, и любовь!
С нагих полей сбежала тень —
Светлеет сердце вновь.
Проснитесь, рощи и поля;
Пусть жизнью все кипит:
Она моя, она моя! Мне сердце говорит.
Что, вьешься, ласточка, к окну,
Что, вольная, поешь?
Иль ты щебечешь про весну
И с ней любовь зовешь?
Но не ко мне,- и без тебя
В певце любовь горит: Она моя, она моя! Мне сердце говорит.
К друзьям
Я редко пел, но весело, друзья!
Моя душа свободно разливалась.
О Царский сад, тебя ль забуду я?
Твоей красой волшебной оживлялась
Проказница фантазия моя,
И со струной струна перекликалась,
В согласный звон сливаясь под рукой,-
И вы, друзья, любили голос мой.
Вам песни в дар от сельского поэта!
Любите их за то хоть, что мои.
Бог весть куда умчитесь в шуме света
Все вы, друзья, все радости мои!
И, может быть, мечты моей Лилета
Там будет мне мучением любви;
А дар певца, лишь вам в пустыне милый,
Как василек, не доцветёт унылый.
Любовь пройдет
Не говори: любовь пройдет,
О том забыть твой друг желает;
В ее он вечность уповает,
Ей в жертву счастье отдает.
Зачем гасить душе моей
Едва блеснувшие желанья?
Хоть миг позволь мне без роптанья
Предаться нежности твоей.
За что страдать?
Что мне в любви
Досталось от небес жестоких
Без горьких слез, без ран глубоких,
Без утомительной тоски?
Любви дни краткие даны,
Но мне не зреть ее остылой;
Я с ней умру, как звук унылый
Внезапно порванной струны.
Бенкендорф грубейшим образом и с брезгливым выражением на лице обратился к Дельвигу с вопросом: «Что ты опять печатаешь недозволенное?». Обращение на «ты» шокировало поэта, к тому же Бенкендорф просто не стал слушать его оправданий, заявив, что ему всё равно, что бы ни было напечатано, и что он всех троих друзей: Дельвига, Пушкина и Вяземского теперь уж точно упрячет в Сибирь.
Отвратительный эпизод столкновения с властью самым трагическим образом отразился на состоянии здоровья поэта, Двоюродный брат Антона Дельвига Андрей писал в своих воспоминаниях:
«Он, всегда хворый и постоянно принимающий лекарства, заболел сильнее прежнего, так что пользовавший его доктор запретил ему выходить из дома. Нравственное состояние Дельвига было самое грустное. Он впал в апатию, не хотел никого видеть, кроме самых близких».
Одного из талантливейших поэтов XIX века не стало 14 января 1831 года. Ему было всего тридцать два года, его творческий путь оборвался в самом начале. Для Пушкина столь неожиданный уход из жизни его самого близкого друга стал страшным ударом:
«Смерть Дельвига нагоняет на меня тоску. Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас»…
Русская песня (Соловей мой, соловей…)
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях и в городах:
Не найти тебе нигде
Горемышнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце миленький дружок.
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой.
Элегия
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия, -
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единый молодости знак,
Вы, песни прошлых дней!
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл, -
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Не возвратите счастья мне,
Хоть дышит в вас оно!
С ним в промелькнувшей старине
Простился я давно.
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей
И слова страшного «люблю»
Не повторяйте ей!
Романс
«Сегодня я с вами пирую, друзья, Веселье нам песни заводит, А завтра, быть может, там буду и я, Откуда никто не приходит!» -
Война запылала, к родным знаменам
Друзья как на пир пролетели; Я с ними — но жребьи, враждебные нам, Мне с ними расстаться велели.
В бездействии тяжком я думой следил
Их битвы, предтечи победы;
Их славою часто я первый живил
Родители грустных беседы.
Года пролетали, я часто в слезах
Был черной повязкой украшен.
Брань стихла, где ж други? лежат на полях,
Близ ими разрушенных башен.
С тех пор я печально сижу на пирах,
Где все мне твердит про былое;
Дрожит моя чаша в ослабших руках: Мне тяжко веселье чужое.
Разочарование
Протекших дней очарованья,
Мне вас душе не возвратить!
В любви узнав одни страдания,
Она утратила желанья
И вновь не просится любить.
Ее один удел печальный:
Года бесчувственно провесть,
И в край, для горестных не дальный,
Под глас молитвы погребальной,
Одни молитвы перенесть.
Прекрасный день
Прекрасный день, счастливый день:
И солнце, и любовь!
С нагих полей сбежала тень —
Светлеет сердце вновь.
Проснитесь, рощи и поля;
Пусть жизнью все кипит:
Она моя, она моя! Мне сердце говорит.
Что, вьешься, ласточка, к окну,
Что, вольная, поешь?
Иль ты щебечешь про весну
И с ней любовь зовешь?
Но не ко мне,- и без тебя
В певце любовь горит: Она моя, она моя! Мне сердце говорит.
К друзьям
Я редко пел, но весело, друзья!
Моя душа свободно разливалась.
О Царский сад, тебя ль забуду я?
Твоей красой волшебной оживлялась
Проказница фантазия моя,
И со струной струна перекликалась,
В согласный звон сливаясь под рукой,-
И вы, друзья, любили голос мой.
Вам песни в дар от сельского поэта!
Любите их за то хоть, что мои.
Бог весть куда умчитесь в шуме света
Все вы, друзья, все радости мои!
И, может быть, мечты моей Лилета
Там будет мне мучением любви;
А дар певца, лишь вам в пустыне милый,
Как василек, не доцветёт унылый.
Любовь пройдет
Не говори: любовь пройдет,
О том забыть твой друг желает;
В ее он вечность уповает,
Ей в жертву счастье отдает.
Зачем гасить душе моей
Едва блеснувшие желанья?
Хоть миг позволь мне без роптанья
Предаться нежности твоей.
За что страдать?
Что мне в любви
Досталось от небес жестоких
Без горьких слез, без ран глубоких,
Без утомительной тоски?
Любви дни краткие даны,
Но мне не зреть ее остылой;
Я с ней умру, как звук унылый
Внезапно порванной струны.
Следующая публикация
Нет комментариев