— Теперь буду читать книги, что вы выбрали для меня и
ни за что не покажусь больше здесь, — как-то совсем уж обречённо вздохнула Маша, оглядываясь по сторонам и нервными движениями стягивая со своих изящных рук тонкие белые перчатки — Это совсем не мой круг общения...

— У вас есть ныне своя палуба для прогулок, — невесело улыбнулся я, когда мы остановились у борта, выходящего на причал. — Можно и вправду немного позатворничать, но не увлекайтесь этим чрезмерно — вы так молоды и очень хороши собой, а впереди у вас целая жизнь.

— Мне надеяться, Арсений Владимирович? — вдруг
слегка коснулась нежными кончиками пальчиков моего плеча это очаровательная девчонка. — На этот вопрос вы должны мне ответить!

— Мы все в той или иной мере живём надеждой, милая Мария Анатольевна, — очень серьёзно отозвался я, глянув в чистые синие глаза своей прелестной собеседницы. — Пусть это и не самое разумное поведение в нашем мире. Давайте же будем надеяться — и вы, и я, а мне к тому надлежит ещё очень многое сделать, для осуществления тех самых надежд.

Раздался громкий предупредительный гудок (моя молоденькая спутница даже вздрогнула от неожиданности), извещавший о скором отходе парохода, а к нам, тем временем, подошёл и сам Морозов, видимо, также хотевший попрощаться со мной. Мы постояли пару минут в молчании, поглядывая с высоты верхней палубы на спешные приготовления судна к отплытию, а потом доктор несколько нерешительно спросил:

— Как там в России-то, голубчик, волнения, поговаривают, сильные были после войны-то?

— Сейчас немного успокоилось всё, Анатолий Петрович,
— отозвался я, глянув на вдруг тревожно закусившую свои очаровательные губки прелестную девчонку, которая видимо порывалась что-то сказать мне. — Но коли станется, что не дождётесь меня в моём доме — на Родину всё же не спешите — тяжёлые времена в ближайшие годы ждут Россию, очень тяжёлые...

— Так как нам быть-то следует, Арсений Владимирович? — даже как-то сокрушённо вздохнул доктор. — Войны, голод да болезни — они же всюду могут быть, лучше уж на Родине тогда, чем спокойное место где-то искать. Да и есть ли такое?

— Есть, — кивнул я, снова посмотрев на Машу, которой
эти последние минуты были особенно необходимы. - Живите сколько нужно в моём доме — думаю, даже практику себе обеспечить сможете, а Мария Анатольевна и жизнь свою там устроит...

— Спасибо, голубчик, вам за всё! — с чувством заговорил Морозов, теперь уже не оставляя мне времени для Маши. — Настоящий вы у нас русский человек!

— Мне пора! — наконец сказал я и пожал протянутую мне крепкую руку доктора. — Счастья вам, Мария Анатольевна! Дай бог, ещё свидимся!

— Арсений Владимирович! — звенящим от волнения голосом окликнула меня девушка и едва я обернулся, как она прямо при своём отце порывисто обвила мою шею руками, после чего торопливо и очень неловко поцеловала меня в губы, а потом чуть слышно шепнула:

— Люблю вас сильно-сильно!

Поцеловав девушке руки, я повернулся и не оглядываясь
быстро пошёл к ближайшему трапу — у причала уже убирали последние сходни. Вновь раздался оглушительный гудок, извещавший, что пароход отходит от пирса и, когда я оказался внизу, причал и край посадочной площадки уже разделяла пара метров воды.

— Куда вы, сударь! — услышал я чей-то окрик, но не
остановился и с небольшого разбега, в полдюжины шагов, легко перескочил на причал, едва не потеряв шляпу.

Оказавшись на пирсе я прошёл ближе к носу ещё только
начинавшего движение парохода и увидел, высоко вверху над собой, смотревших на меня Машу и доктора. Разобрать, как следует, их лица на таком расстоянии было уже невозможно и я лишь помахал своим друзьям правой рукой, в которой так и держал перчатки, что снял ещё в библиотеке.

Пароход опять оглушительно загудел и стал заметно набирать ход, а я прошёлся рядом с ним до самого конца пирса — дальше было лишь море или, точнее сказать, необъятный Индийский океан. Огромное судно очень скоро миновало меня и стало удаляться в целых облаках дыма, двигаясь всё быстрее и быстрее. Я же стоял в глубокой задумчивости у самого края причала, где гулко плескалась морская волна и смотрел на удаляющийся пароход. В моей жизни было много расставаний без какой-либо надежды на встречу с очень дорогими мне людьми, но раз от раза переживать это вовсе не становилось легче. Скорее даже напротив — эта горькая ноша вечных разлук с каждым разом была всё тяжелее. Мне вдруг подумалось в эти минуты, когда очертания уходящего парохода стали затягиваться дымкой, что путь вечных самопожертвований, на деле, был моей серьёзной ошибкой, раз я никогда не мог быть достаточно долго с теми, кто был мне дороже жизни и кому также не менее дорог был я сам...

"Отчаявшиеся" кн.1 "Захват"