Рассказы и притчи.

🍃НЕВЕРОЯТНЫЙ РАССКАЗ: СВЯЩЕННИК НАКРЫЛ СВОИМ ТУЛУПОМ СВОЕГО ЛЮТЕЙШЕГО ВРАГА И ТЕМ САМЫМ СПАС НЕ ТОЛЬКО ЕГО ТЕЛО, НО И ДУШУ... 👤АВТОР: Сергий Вестник.
📗В ледяной бетонный «стакан» штрафного изолятора бросили человека. Тот, кто уже сидел внутри, съежившись в углу, лишь приподнял голову. Для него это была просто еще одна душа на пороге смерти, но для лагерной системы это была злая ирония: бывшего высокопоставленного сотрудника НКВД, утверждавшего расстрельные списки, бросили умирать в тот самый ад, который он помогал строить. Его сокамерником оказался священник, заключенный Арсений.
Пол карцера покрывала стылая вода. Ночь обещала мороз, который не оставляет живых. Бывший чекист, интеллигентный и когда-то властный Авсенев, знал систему изнутри. Знал, что утром отсюда вынесут два окоченевших тела. Его трясло. Не от страха — страх был слишком мелким чувством для всепоглощающего холода, вгрызавшегося в кости, — а от животной дрожи умирания.
Священник в углу не двигался. Он просто смотрел на нового соседа долгим, спокойным взглядом, в котором не было ни осуждения, ни ненависти, ни даже сочувствия. Было в этом взгляде что-то иное, огромное, отчего Авсеневу вдруг стало не по себе. Он ожидал проклятий, злорадства, чего угодно — только не этой оглушающей тишины в глазах старика.
«Раздевайся», — вдруг тихо, почти беззвучно сказал священник.
Авсенев не понял. Мысли путались, застывали.
«Раздевайся, говорю, — повторил о. Арсений. — Рубаху сымай, ложись на нары, я тебя прикрою».
«Ты что, поп... с ума сошел? Мы же оба замерзнем!» — прохрипел чекист.
Отец Арсений медленно поднялся. Подошел. От его ветхого ватника пахло не лагерной гнилью, а чем-то забытым — сухой травой или хлебом. Он начал расстегивать пуговицы на своей телогрейке.
«Не бойся. Так надо, — его голос был ровным, как у врача, делающего привычную операцию. — Ложись. Будем ждать утра».
Произошло нечто, ломающее законы человеческой логики. Отец Арсений снял с себя единственную теплую одежду и укрыл ею Авсенева, лежавшего на голых досках.
Сам же, в одной тонкой рубахе, отошел в самый ледяной угол, где со стен сочился иней, и встал там, прислонившись к бетону.
Авсенев лежал под чужим ватником, и его колотил озноб стыда, более страшный, чем холод.
Этот поп, один из тех, кого он презирал, кого тысячами отправлял в такие же лагеря, сейчас отдавал ему свою жизнь. Не ради Бога, не ради идеи — просто, буднично, как отдают последний кусок хлеба.
И тогда священник начал молиться.
Это была не молитва-просьба. Это не был крик отчаяния. Авсенев, атеист до мозга костей, вдруг понял это всем своим существом. Из угла, где стоял старик, пошло... тепло.
Не физическое тепло, которое могло бы растопить лед. Иное. Авсенев не верил своим ощущениям. Время в карцере остановилось.
Звук капающей с потолка воды пропал. Весь мир сжался до этого бетонного мешка, в котором происходило что-то невозможное.
Холод никуда не ушел — он по-прежнему был вокруг, но он перестал проникать внутрь. Он словно огибал тело Авсенева, обтекал его, как вода огибает камень.
Чекист видел спину священника. Тот не шевелился. Он не стоял на коленях, не бился в экстазе. Он просто стоял, и от него исходила эта немыслимая, защищающая сила.
Авсеневу показалось, что стены карцера стали прозрачными, и за ними — не лагерный двор, а что-то огромное, звездное и живое. Он, тот, кто верил только в материю и директивы, лежал и смотрел на спину священника, спасающего его от им же созданного ада.
И впервые в жизни ему захотелось плакать. Сам не зная как, он уснул.
Утром лязгнул засов. Вошли два надзирателя и начальник режима. Они пришли забирать трупы. Их взгляды были пусты и привычны. Но они остановились на пороге.
Картина, которую они увидели, была невозможной.
На нарах, укрытый ватником, спал живой и невредимый бывший чекист Авсенев.
В углу, спиной к ним, стоял отец Арсений. Он был полностью покрыт инеем. Белый, как изваяние из соли, он сиял в тусклом свете лампочки. Его волосы, борода, рубаха — все было одним сверкающим ледяным панцирем.
«Этого, — кивнул начальник на Авсенева, — в барак. Живой, черт... А попа — в морг».
Надзиратели подошли к священнику, грубо взяли его за плечо, чтобы поволочь.
И тут старик медленно повернул голову. Он открыл глаза. И улыбнулся.
Начальник режима отшатнулся, выронив папиросу. Он смотрел на живые, ясные глаза священника, пробивающиеся сквозь ледяную корку, и его лицо исказилось от суеверного ужаса.
Он молча развернулся и вышел, только пробормотав на ходу:
«Отведите его... тоже в барак...»
Позже, когда потрясенный Авсенев нашел в себе силы спросить начальника, как такое могло быть, тот зло, не глядя ему в глаза, бросил: «Не твое дело. Твой поп всю ночь молился за тебя. Вот ты и жив остался. За тебя молился...»
* * *
Эта история, найденная в уникальном сборнике свидетельств «Отец Арсений», — не о физике и температуре. Она о том, что нет такого ледяного ада, ни вовне, ни в собственной душе, куда не мог бы дохнуть жар тихой молитвы, спасая того, кто давно перестал ждать спасения. И являя милость там, где по всем законам мира должна была торжествовать лишь справедливость.