В первый рабочий маршрут - Архыз - 59 г. Время от времени Лева останавливался и, тщательно обстучав и осмотрев окрестные камни, присаживался на один из них, доставал из сумки карту и маленькую по-левую книжку - пикетажку. Из кармана он доставал прихваченные на ходу осколки кам-ней, раскладывал их перед собой и вновь тщательно оглядывал их один за другим. Неко-торые после этого он небрежно отбрасывал, а некоторые передавал мне вместе с кусочком лейкопластыря и толстым химическим карандашом. Я должен был приклеить к обломку лейкопластырь и написать на нем порядковый номер. Это называлось «этикетировать об-разец». Этикетированные образцы нужно было аккуратно завернуть в бумагу и уложить в рюкзак, висящий у меня на плечах. Позже я узнал, что раньше этой работой занимались коллекторы, т.е. оформители и хранители геологической коллекции, к числу которых принадлежала и моя покойная мама. И она, значит, когда-то, так же, как и я, ходила в маршруты в паре с моим отцом. И тогда отец так же расставлял на карте точки пройденного маршрута и быстро записывал простым карандашом в полевой книжке все свои наблюдения. Это называлось «описанием геологической точки». В первом же маршруте произошел со мной и первый казус. На одной из точек, пока Лева сосредоточенно описывал пройденный участок маршрута, я начал осматривать окрестные скальные выходы. И мне тоже захотелось отколоть кусочек камня, - у меня ведь в руках тоже был «молоток». Удар был, как мне казалось, совсем не сильным, но… раздал-ся веселый мелодичный звон, треск в наушниках сразу прервался, и стрелка на шкале мое-го прибора замерла на отметке «0». Лева поднял голову и с укоризной глянул на меня, - он сразу все понял. Отвинтив и вскрыв толстый цилиндр с моего «молотка», он вытащил от-туда большую цилиндрическую стеклянную радиолампу, вернее ее осколки. Это был счет-чик радиоактивного излучения, основа всего моего прибора. - Ну, что ж, Сергей Львович! Поздравляю с первым начетом! Ты хоть знаешь, сколько эта лампа стоит? Тебе ведь зарплаты не хватит за нее рассчитаться! Он шутил, в своей обычной манере, но я, в панике, этого не понял. Лампы эти бились в маршрутах едва ли не ежедневно и в более опытных руках, настолько была несо-вершенной сама конструкция аппаратов. Но я, естественно, этого еще не знал, готов был провалиться сквозь землю и, уж конечно, ни о какой зарплате даже не думал. Мне было ужасно стыдно, что я такой бестолковый и ни к чему не пригодный. И больше всего боял-ся, что Лева после этого просто выгонит меня из партии и, с позором, отправит домой, к отцу. Но он, к моему удивлению, быстро успокоился, перейдя в обычное свое иронично-меланхоличное рабочее состояние и, как ни в чем не бывало, отправился дальше по наме-ченному маршруту, продолжая насвистывать и постукивать молотком по встречным кам-ням и скалам. И я, как побитая собака, поплелся за ним, но вскоре тоже забыл о происше-ствии, - слишком много интересного было вокруг. Прежде всего, конечно, удивлял окрестный вид, который менялся иногда с ка-лейдоскопической быстротой. Чем обычно и привлекательны горы для туристов – здесь никогда не знаешь, что тебя ждет за ближайшей скалой или поворотом тропы. Перед нами был то густой хвойный лес, то изумрудные лужайки в обрамлении скал, иногда черных и мрачных, а иногда торжественно-красивых, как готические соборы. Иногда с ближайшего перевала, низко стелясь по земле, как дикая монгольская конница, быстро налетали свет-ло-серые хлопья тумана, и среди скал становилось жутковато, сыро и холодно, как в по-гребе. Сырость мгновенно проникала под одежду и, казалось, вгрызалась в кожу. Но уже через десяток шагов, выйдя из котловины, мы вновь оказывались в сияющем солнечном мире. А та мерзость, которая нас только что окружала, оказывалась легким белым облач-ком, случайно зацепившимся за соседнюю скалу. Но главное великолепие открывалось, конечно, когда мы выбирались, наконец, на основной хребет. Вблизи он не казался уже таким могуче-страшным, каким виделся снизу. Пологая плоская щебнистая поверхность с пятнами бурого мха и жесткой колючей травы бугрилась и взрывалась черными скалами, густо испещренными белыми пятнами снежников. У их подножия и в расщелинах, непосредственно прижимаясь к снежным язы-кам, густо мохнатились темно-зеленые заросли горного можжевельника - рододендрона. В обе стороны открывалась величественная панорама многочисленных более низких хребтов и скал, густо покрытых лесом и рассеченных многочисленными крутобокими до-линами и ущельями. И надо всем этим, совсем рядом, казалось, в двух шагах, возвышалась белая, ослепительно сияющая на солнце, громада Эльбруса. Но он тоже не был похож сам на себя, каким мы привыкли видеть его со стороны, и каким, совсем незадолго до этого, я видел его впервые с вершины Машука. Он не был двугорбым! Это был огромный, относительно пологий белый конус с плоской, хотя и достаточно крутобокой, круглой вершиной. Так, оказывается, он гляделся «в профиль». По хребту всегда гулял довольно свежий ветер, от которого, казалось, курилась снежной поземкой и вершина близкого Эльбруса. Вскоре я уже знал, и что мы с Левой ищем. В мой лексикон вошли новые мудре-ные слова: - ультрабазиты, серпентиниты, перидотиты. И я даже начал помогать Леве в поисках, внимательно и уже совершенно сознательно осматривая окрестные скалы. Они для меня уже не были просто пятнисто-серыми или черными. Ультрабазиты и перидотиты были тяжеленными, плотными и густо-черными. А серпентиниты, - темно-зелеными, по-лосатыми, с прожилками малахитового, и даже изумрудного цвета. Их жилы я и старался, прежде всего, обнаружить среди скал, и был очень горд, если мне удавалось сделать это раньше своего начальника. Хотя это, почти в обязательном порядке, и добавляло веса мо-ему рюкзаку, который к концу маршрута, из-за многочисленных образцов и проб, стано-вился весьма ощутимым. Впрочем, к рюкзаку я привык очень быстро и он меня совсем не угнетал. Чего нельзя сказать о радиометре. Я приспособился носить трубку на груди, под-совывая ее под лямки, удерживающие прибор. А коварный хрупкий набалдашник старал-ся постоянно придерживать и укрывать рукой, но помогало это мало, - лампы, все равно, бились регулярно. И, наверное, не было у меня счастливее дня, когда запас их в партии, наконец-то, иссяк, - бил лампы, слава Богу, не только я. Благополучно, хотя и временно, избавившись от ненавистного радиометра, я сразу же выпросил у Левы запасной геологический молоток. Правда, он был не совсем таким же, как его основной рабочий молоток. Тогда я впервые узнал, что геологические молотки бывают разные, их больше десятка разновидностей и внешне объединяет их лишь длинная ручка. Впрочем, даже длина ручки, оказывается, у разных типов не одинакова и зависит от их специализации. Позже я выяснил, что русская промышленность еще в 1914 году (до первой мировой войны) выпускала аж 13 типов геологических молотков. В советское же время такое производство полностью прекратилось, и все наши молотки оказались кустарно-самодельными, что, однако, сделало их только еще более разнообразными. Мне, в качестве первого профессионального, достался так называемый «пробный» молоток. Он был немного массивнее маршрутного с более тупым, похожим на грубое зубило, обратным концом и предназначался для отбора исследовательских проб из монолитных пород. Поэтому и ручка у него была несколько короче, чем у маршрутного молотка, а дополнительная масса нужна была, для более успешного дробления твердых пород. Но я, все равно, был счастлив, наконец-то я мог сам колотить и осматривать инте-ресные камни. Оказалось, однако, что играючи колотить камни, как это делал Лева, совсем не так просто. После моего удара осколки, почему-то, совсем не отлетали, а сам молоток со звоном отскакивал от камня, больно отдаваясь в руке дребезжащей ручкой. А после одно-го из наиболее яростных ударов я и вовсе лишился вожделенного молотка. Оказывается, удар по камню пришелся не молотком, а основанием черенка, после чего сам молоток, со свистом вращаясь, улетел далеко в сторону. Лева, наблюдая за мной, хохотал, держась за живот. А потом, немного успокоившись, перешел на свой обычный шутливо-иронический тон: - А ты, оказывается, не только сложную технику ломаешь профессионально, но и по молоткам большой спец. Молодец! – И напел, иронически, популярную тогда песен-ку из кинофильма «Вратарь», - «Не только ноги нужны в футболе, нужна в футболе, меж-ду прочим, голова!» Думаешь: - «Сила есть – ума не надо!» Молоток, ведь, основной наш рабочий инструмент, а, при необходимости, и надежное оружие. Соответственно, им нуж-но уметь пользоваться. Ладно, забирай его, вечером насадишь, и я, так и быть, объясню тебе, - что такое настоящий геологический молоток, для чего он предназначен, и что можно сделать с его помощью. А сейчас пока смотри и учись, - и он, лишь слегка приподнявшись, ловко щелкнул молотком по ближайшему выступу скалы. К его ногам, с легким звоном, легко отскочил очередной образец с посверкивающим тонкими кристаллами свежим сколом. Достаточно быстро, как мне кажется, я и сам научился так же ловко обращаться с молотком. А ведь это, на самом деле, целая наука. Прежде всего, я обратил вдруг внима-ние, что Лева, на ходу, совсем не держал молоток за длинную ручку, как мне казалось раньше. Молоток был у него в руке, как рукоятка трости, концом которой он либо раздви-гал траву, как грибник в лесу, либо отодвигал мешающие ветви деревьев, либо с треском обрубал высокие головки бурьяна. Но, время от времени, молоток, неуловимым движени-ем руки, взлетал в воздух и с треском опускался на заинтересовавший его хозяина камень. Удар был, как правило, совсем без замаха, одним движением кисти, ухватившей на лету самый конец отполированной ладонью ручки. Но всегда был очень точным и резким, - от пострадавшего камня всегда, с легким звоном, отлетал обломок средней величины, соот-ветствующий требованиям геологического образца. Лева даже не наклонялся к земле, что-бы его поднять, - он ловко подхватывал его плоской лопаточкой молотка и, перехватив второй рукой, начинал рассматривать, иногда даже не прерывая для этого своего разме-ренного неспешного шага. А молоток в это время вновь превращался в обыкновенную трость, на которую он легко опирался, поднимаясь в гору. На ходу, Лева, не отрываясь от дела, объяснял мне и основные секреты. Удар должен наноситься не просто по камню, а строго в определенную точку, в наиболее сла-бое его место. Эта точка определяется взглядом автоматически, исходя из накопленного опыта. Но она легко определяется и по многим внешним приметам, которые, просто, нуж-но уметь замечать. А уж рука с молотком тоже действует совершенно автоматически, при-вычно. Одной из примет слабости камня могут, например, служить едва заметные трещи-ны. И он тут же показал мне еще один пример виртуозного владения молотком. Он взлетел в его руке, быстро вращаясь в воздухе вокруг своей длинной оси, и с глухим треском опустился на выступ скалы, от которой легко отвалился достаточно большой обломок. Оказывается, молоток вошел своим острым обратным концом-лопаточкой точно в малозаметную щель во внешне незыблемом монолите скалы. Молоток еще раз, так же вращаясь, вновь взлетел в почти неподвижной руке геолога и обломок с легким хрустом разломился пополам, показав свое кристаллическое нутро. Лева ловко подцепил молотком один из образцов и поднес его к лицу, рассматривая. Завершение основной лекции было вечером, после возвращения из маршрута. Обычно, в это время, перед ужином, все геологи собирались вместе и обсуждали итоги дня, разбирали и сравнивали свои образцы, окончательно расставляли точки на общей карте, проводили на ней линии границ, ставили какие-то индексы и разноцветные значки. Все это проходило, обычно, достаточно шумно, со спорами и подковыристыми шутками. И было для меня очень интересным, но совершенно не понятным. В этот же вечер мне предстояло заняться своим поломанным молотком. Со мной этим делом, по просьбе Левы, занялся Федя. В конце концов, поломанный мною «пробный» молоток был, в основном, его инструментом. Пробы, согласно распределению обязанностей в партии, отбирал, глав-ным образом именно он. Выяснилось, что для ручки молотка подходит далеко не всякая деревяшка, нужно было найти длинный ровный черенок, желательно самшитовый, как наиболее упругий. Черенок нужно было ровно обстрогать аккуратным овалом под размер центрального отверстия молотка. При этом будущая ручка должна была сходиться вдоль плавным, едва заметным на глаз, конусом. После этого ее тонкий конец вставлялся в от-верстие молотка и аккуратным постукиванием по внешнему, толстому, торцу молоток насаживался на ручку, проходя ее снизу вверх, пока не застревал окончательно на толстом торце. Никакого расклинивания торца, чтобы молоток не соскакивал и не качался, не до-пускалось. Подгонка должна была быть абсолютно плотной и аккуратной. При этом ручка должна была еще и соответствовать конкретной индивидуальной длине, которая подбира-лась непосредственно для хозяина молотка. Молоток должен был, находясь в опущенной руке, концом ручки доставать точно до поверхности земли у ноги хозяина. Для меня эта длина всегда составляла 75 см. Ведь градуированная ручка служит в маршруте еще и изме-рительным инструментом. Конечно, с первой своей ручкой мне пришлось изрядно пово-зиться. Позже процесс насаживания молотка стал для меня делом совершенно обыденным, хотя со временем и все более редким, - молотки стали надежно служить мне по нескольку сезонов подряд. Но первые годы, по неопытности, ломал я их достаточно регулярно, да и со студентами, которые проходили производственную практику под моим руководством, приходилось, иногда, подолгу заниматься этим делом. Одна из моих студенток на Чукотке, помнится, умудрилась сломать свой молоток трижды в течение одного маршрута. И каждый раз приходилось останавливаться и, на скорую руку, пользуясь толь-ко охотничьим ножом, подбирать и насаживать ей новую ручку. Но это уж закон, - нау-чился сам – научи младшего. Вот так, пожалуй, и началась моя настоящая геологическая жизнь. И она мне по-нравилась. Отлично помню момент, практически, определивший всю мою последующую жизнь. Мы возвращались из очередного маршрута. До нашего лагеря оставалось совсем недалеко, нужно было лишь перейти по длинному висячему мосту через реку Зеленчук. Висячие мосты известны многим по красивым приключенческим фильмам, но мало кому из равнинных, а, тем более, городских, жителей приходилось ими пользоваться. Для этого нужно иметь не только определенный навык, но и достаточно крепкие нервы. Четыре, на первый взгляд, даже не очень прочных каната довольно свободно натянуты на достаточно большой, а иногда и жутковатой, высоте. На двух нижних, кажется небрежно, положены легкие поперечные досочки, два верхних – болтаются совершенно свободно, связанные с нижними лишь отдельными несерьезными проволочками. Внизу, с бешеным ревом, скачет по валунам река, заплевывая брызгами хлипкое висячее сооружение. Идти по такому мосту, особенно с грузом, неопытному путнику, практически, невозможно. На ка-ждом шагу легкий настил резко наклоняется и уходит в сторону, пытаясь сбросить ходока вниз. Ты судорожно цепляешься за верхние канаты-перила и беспомощно зависаешь над свирепо гудящей бездной, опасаясь лишний раз пошевелиться. Местные же люди, даже с серьезным и неудобным грузом, пробегают по такому мосту легко и быстро, даже не придерживаясь за перила. Весь секрет в том, что идти нужно «гусиным шагом», строго по оси моста. Тогда все сооружение лишь слегка покачивается в такт шагам. Мне эта наука тоже, естественно, далась далеко не сразу, но, как говорится, нужда заставит. По таким мостам нам приходилось ходить едва ли не ежедневно. И в тот памятный день я, не без труда, добравшись до середины довольно длинного моста, остановился передохнуть, глядя в изумрудно-зеленые пенные волны Большого Зеленчука. Рюкзак, забитый образцами, тяжело и плотно оттягивал мне плечи и спину, ноги от напряжения и усталости приятно ныли. И я вдруг подумал: - «А хорошо, все-таки, живут геологи! Интересно! Может быть мне, на самом деле, после школы пойти в геологию?» В этот момент, наверное, и решилась моя дальнейшая судьба. Решение это тогда, естественно, еще не оформилось во что-то практическое ни в моей душе, ни в сознании. Интересы мои до этого лежали в несколько иной, больше гума-нитарной плоскости. Больше всего меня привлекало искусство, особенно живопись и ис-тория. И пытаясь соединить эти две сферы человеческой деятельности, я намечал после школы поступить на искусствоведческое отделение исторического факультета. Отец же мечтал видеть меня физиком-теоретиком, - тогда уж мода была такая. Либо физики – либо лирики. Но, поскольку, лирики народ, как правило, непрактичный и битый, в общем, - не серьезный, то надо быть физиком-теоретиком, то бишь, сугубым практиком. Не учитывал он лишь одного – физик-теоретик, это, прежде всего, отличный математик, а к математике у меня никогда не было не только способностей, но и ни малейшего влечения. У меня от природы совсем иной, кстати, наследованный именно от отца, чисто ассоциативный тип мышления, с математикой категорически несовместимый. Соответственно, я был типич-ным лириком, а, иначе, потомственным романтиком. Ну а с мыслью об историческом по-прище мне пришлось расстаться по другим, как мне тогда казалось, совершенно практиче-ским соображениям. Хотя с завлекающим интересом к истории в разных видах я не могу расстаться и поныне. Впрочем, об этом я расскажу, если получится, чуть позже. А тогда я был просто, совершенно искренне, абсолютно счастлив. Работали мы в окрестностях Архыза достаточно долго, наверное, не меньше ме-сяца. Начальник наш некоторое время работал с нами, ходил в маршруты, как рядовой геолог, - поисковую программу нужно было выполнять, догоняя упущенное ранее время. Но когда у нас катастрофически быстро (не без моей помощи) начали сокращаться резер-вы радиометрических ламп, он отправился на базу экспедиции, в Иноземцево, за пополнением запасов. И, как водится, исчез надолго. Настолько надолго, что у нас закончился запас не только ламп, но и продуктов и, главное, даже денег, на которые можно было что-нибудь купить у местных жителей. А нам предстояло отработать еще один участок территории, несколько восточнее Архыза, в истоках Кубани. Время катастрофически таяло, был уже август. И наши геологи, после бурной полемики, решили выполнить задачу хотя бы частично. Для этого нам предстояло тремя маршрутными парами совершить длиннейший, не меньше 50 км, маршрут вдоль главного хребта на восток, к Эльбрусу, и там, спустившись вниз, уже ожидать нашего дорогого начальника с машиной и припасами. Маршрут был рассчитан на три дня. Таню и студентов-велосипедистов мы оставили в Архызе вместе со всем имуще-ством партии и, уже достаточно солидной коллекцией геологических образцов и проб. Им предстояло дождаться начальника партии с машиной и затем встретить нас в месте окон-чания нашего пешего маршрута. Мы очень надеялись, что наш шеф в течение предстоя-щих трех решительных дней все-таки, наконец, объявится перед своей покинутой паст-вой. Надежда эта была поистине отчаянной, поскольку у нас уже совсем не было продук-тов. Даже в маршрут с собой мы уже ничего не могли взять. И тут вспоминаю первый и, по-моему, единственный свой низкий поступок за всю мою полевую геологическую жизнь. Я перед маршрутом утащил и спрятал у себя в рюкзаке последнюю в партии банку обожаемой мной сгущенки. Правда, терзаясь муками совести, я так и не решился ее тайком съесть, так и протаскал с собой в течение всех трех маршрутных дней. А потом, уже внизу, по окончании всех наших приключений, когда все были сыты и довольны, сделал вид, что случайно обнаружил эту проклятую банку у себя в рюкзаке, на что Федя меланхолично заметил, - Если б я знал, что ты такой запасливый, то добавил бы тебе еще с десяток проб. Да и десяток лишних километров тебе бы не помешал. - Не тужи! - как обычно, весело отреагировал Лева - У тебя еще будет такая возможность! Он у нас, похоже, задержится – настоящий геолог растет! Еще один закон освоил, причем, своим умом дошел. Молодец, Серега! Запас карман не тянет и, главное, - есть не просит! Ведь не съел же банку, до конца хранил. Может, она бы нам всем жизнь спасла. А маршрут у нас был, на самом деле, поистине героический, буквально, на пре-деле человеческих возможностей. Сейчас, задним числом, обладая уже колоссальным опытом работы в самых экстремальных условиях, я, с восхищением и даже некоторым изумлением, вспоминаю те исключительные дни. Пожалуй, за всю мою многолетнюю по-следующую полевую жизнь маршрута подобной сложности я больше никогда не прохо-дил. Первый день, однако, был вполне стандартным и, даже, веселым. Шли мы тремя парами параллельно друг другу, постоянно наблюдая за соседями и перекрикиваясь между собой. А главное веселье заключалось в катании по снежникам. Это было категорически запрещено правилами техники безопасности, поскольку уберечься от окружающих и под-стилающих снежник камней очень сложно. Но удержаться от соблазна еще сложнее. Даже серьезная Надя с визгом и хохотом катилась вниз, оседлав свой молоток. Это был стан-дартный прием, - садишься задом в снег, откинувшись на рюкзак и, зажав между ног молоток в качестве руля и тормоза, катишься вниз по крутому снежному склону с головокружительной скоростью. Внизу тебя ожидают черные клыки камней. Но там же и густые заросли спасительного рододендрона. Они подхватывают тебя огромным пружин-ным матрацем. Конечно, без синяков, шишек и ссадин, практически, ни один подобный спуск не обходится, но это уж такие мелочи, на которые ни один уважающий себя геолог никогда внимания не обращает. Главное, чтобы голова была цела, а остальное, как у нас говорят, «прилагательное».