Ну ладно, ладно, не стану спорить, я не знал удержу, и жизнь у меня была полна страстей, приключений и романтики. Празднества, женщины, революции... Ну да, да, при этом мне хватало времени написать десятки и десятки романов, и даже если мне порой помогали, автор "Трёх мушкетёров" и "Графа Монте-Кристо" всё-таки я. Что разве плохо? А ведь поначалу всё не очень-то складывалось. Моя жизнь сама по себе - настоящий роман. Начать хотя бы с того, что я квартерон. Ни чёрный, ни белый. Мой отец, ставший боевым генералом сын белого маркиза и чёрной рабыни, был родом с острова Сан-Доминго, а моя мать из Эна - это департамент, там, на севере Франции. В год моего рождения (1802-й - тогда же, кстати, родился Виктор Гюго - потом, в Париже, он станет моим приятелем) таких, как я, называли "кофе с молоком", и, уж поверьте, никого из нас не ждала спокойная счастливая жизнь.

Из чрева матери я вышел полузадушенным пуповиной, с тёмно-фиолетовым лицом - и роженица, увидев меня, сразу же застонала: "Берлик... Берлик..." - так звали чёрта в кукольном фарсе, который матушка смотрела незадолго до моего появления на свет. Но обо мне заботились, за мной ухаживали, я страстно любил отца, настоящего героя, и своего пса Трюфеля, на котором катался верхом, воображая себя кавалерийским генералом. Как папа. Я был слишком мал, чтобы понять, что моего отца отправили в отставку, что он очень тяжело болен, но я видел, как часто к нему приходят врачи, и мы даже ездили в Париж, где отец показывался какой-то знаменитости. К несчастью это не помогло, и, когда мне было четыре года, мой отец умер. От рака желудка. Я не понимал, как это - "от рака", и, услышав, что папу забрал добрый Боженька, который живёт на небе", пробрался в чулан, где хранилось оружие, схватил отцовское ружьё и полез вверх по лестнице. Но на площадке столкнулся с заплаканной матерью. - Ты куда? - спросила она. - Я иду на небо. - А что ты собираешься делать на небе, бедный мой малыш? - Убью Боженьку, который убил папу!

Роман продолжался. Мама учила меня читать, используя подаренную мне кузиной Элеонорой книгу Бюффона с роскошными цветными гравюрами, а я уже раньше попытался сам научиться тому же по той же книге и, в общем, изрядно преуспел в этом занятии. Читал я много, "Робинзона Крузо" просто проглотил, ну и ещё другие книги, о которых вы и понятия не имеете.

Мой дядя меня обожал, и у меня он был самым любимым человеком после отца. Но всё равно я был печален и часто плакал, а когда спрашивали, почему плачу, отвечал так: "Дюма плачет, потому что у Дюма есть слёзы". Дома дела никак не налаживались. Не было денег, не было защитника, мать впадала в депрессию - и мне приходилось выкручиваться самому. Учился я в основном тоже сам - когда и как получалось, проявляя глубочайшее отвращение к числам, но всё так же, с жадностью, заглатывая книги. Главным образом - рассказы о всяких чудесах, а что такое настоящая литература, я тогда и не подозревал. Матушка непременно желала дать мне воспитание, достойное славного имени, которое я ношу, и начала это воспитание с игры на скрипке. Однако уже через несколько недель моему преподавателю надоело принуждать ленивцу работать, и мсье Иро покинул дом, где слишком часто звучали фальшивые ноты. Вот и всё: музыка, как оказалось, не для меня. То ли дело - фехтование!

Когда мне исполнилось десять, мать получила от одного родственника небольшое наследство, а я - стипендию в суассонской семинарии. При условии, что стану потом священником. Мать, скрепя сердце, кое-как решилась со мной расстаться, но не тут-то было: я заявил, что ни за какие на свете блага не позволю запереть себя среди сутан. Сопротивлялся три месяца, потом пришлось сдаться. До поры до времени. Накануне отъезда я попросил у матери денег и пошёл покупать чернильницу, но в лавке встретил свою подружку по детским играм Сессиль, которая объяснила, что поступить в семинарию означает навсегда отказаться от девочек! Можно ли с этим смириться? На выданные мне двенадцать су я купил колбасы и хлеба и убежал в лес, решив заниматься браконьерством и жить у своего друга, старика Буду. И жил там. Три дня. А когда вернулся домой, мать, натерпевшаяся страха, быстренько записала меня в коллеж нашего города, Вилле-Корте. Коллеж оказался с пансионом, и ученики устроили мне "приёмный экзамен", вылив на голову... ведро мочи. Я сразу же полез в драку. Когда меня дразнили (например за то, что совершенствуя свой почерк, я приделывал к буквам всякие росчерки, розочки и сердечки), я тоже никому не давал спуску. И вообще драться мне приходилось часто, потому что - вы ведь понимаете? - в моих жилах текла негритянская кровь.

В коллеже я провёл всего два года, ну и прекрасно, потому что "другие дети... не очень-то меня любили: я был тщеславным, дерзким, высокомерным, самоуверенным, преисполненным восхищения собственной персоной...". Директор коллежа, прекрасный человек и страстный борец против рабства, приходил потом заниматься со мной латынью, а ещё раньше один учитель пытался вбить мне в голову хотя бы азы математики.Ничего у него не вышло! Зато вышло - с каллиграфией, каллиграфию я полюбил, а мама... Мама восклицала: "Почерк! Почерк!.. Любой дурак может хорошо писать!" Представляете, так она мне говорила... Только вспомню... Мне было тринадцать лет, во Франции Наполеон, которого побили все короли Европы, всё цеплялся, бедняга, за свой трон. Я не знал, что мне делать дальше, и я был полуграмотным. Роман мог продолжаться дальше... Но хотите, скажу секрет: я верил в себя.

#дюма #история #франция